Старая скворечня (сборник) - Сергей Крутилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За соседними камышами плескалась вода. Тутаев поглядел туда. Галя купалась. Работая «саженками», она проплыла к противоположному берегу, нарвала стеблистых цветов кувшинки и на спине, выбрасывая длинные ноги, поплыла обратно.
«Ничего: сейчас она искупается и уйдет», — решил Тутаев; он успокоился, надеясь переждать. Однако, решив так, он не спешил забросить снасть — продолжал наблюдать за Галей.
Выйдя из воды, она положила кувшинки на камень, взяла мочалку, мыло, начала мыться. Терла себе ноги, руки, плечи; намылившись, бросилась в воду, смыла с себя пену. Наконец вышла из воды, растерла себя полотенцем и стала одеваться.
Груди у нее были маленькие, как у девочки, и без загара, белые…
Галя уже оделась, отжала купальник, бросила его в бельевую корзину и только было повернулась, чтобы уйти, как вдруг с крутого берега, под которым она стояла, посыпались камни и чьи-то руки раздвинули кусты черемухи.
— Ой! — Галя испуганно вскрикнула и отступила назад.
21
Из-за кустов вышел Славка. В легком тренировочном костюме, с полотенцем на плече.
— Галя?! — он сделал вид, что удивлен встречей. — Вы всегда купаетесь в этом месте?
— Нет. Обычно ближе, у Погремка. Но там какие-то дядьки ловят голавлей на перетягу.
— Я не помешал вам?
— A-а, купайтесь. Я уже.
— Подождите меня, и пойдем домой вместе. Хорошо?
— Ждать-то некогда. Посуды грязной полно, — однако, говоря так, Галя не спешила уйти. Она вынула шпильку из волос, которой те собраны были во время купания, и, закинув руки, стала связывать их на затылке шнурочком. Локти расставлены в стороны; платье слегка поднялось, оголив загорелые ноги.
Галя была хороша в эту минуту. Однако Славка не видел ее: он снимал куртку. У Гали что-то не завязывался узелок, и она продолжала стоять так, с руками, закинутыми за голову. Славка сдернул куртку и, не выпростав рук из рукавов, замер на какое-то мгновение, оглядывая Галю, словно он впервые ее увидел. Она перехватила его взгляд, но не смутилась нисколько, а все так же спокойно продолжала завязывать тесемку. Завязав, сколола волосы шпильками и только тогда опустила руки.
Славка все это время глядел на нее. Но ничего не сказал. Она тоже ничего не сказала.
Славка резко, одним движением, сдернул куртку, сел на камни, расстегнул босоножки, разделся.
— Тут глубоко?
— С ручками!
— Значит, можно и так! — Славка с разбегу нырнул головой вниз. Видно было, как он плывет под водой, и лишь когда его руки наткнулись на мель, он вынырнул в зарослях кувшинок. — Ах, вот здорово! А вы молодец, Галя: каждый день купаетесь.
— А вы откуда знаете?
— Вижу, ходите мимо.
— Да?! — обрадовалась Галя. — Я не могу без купанья. Надо бы утром ходить, но я не успеваю: к восьми мне на работу.
— Утром вода холодная.
— Ну что вы?! Зато бодрость, зарядка на весь день.
— Это верно… — Славка не спеша поплыл обратно.
— Слава, вам дать мыло и мочалку?
— Если есть — давайте.
Галя достала из корзины сверток, подала.
— Я отойду вон туда, за кусты. А вы мойтесь.
Она отошла в сторонку, и ее стало не видать из-за куста черемухи. Но голос был очень хорошо слышен.
— Я удивляюсь на наших, — говорила она, — рядом такая чудная речка! Но деревенские редко купаются. Малыши, ребята, купаются, и дачники тоже. А епихинцы никогда! И мой тоже… Даже в сенокос, в жару. Силком гонишь — ни в какую! Все в город ходит, в баню. После бани, конечно, к брату зайдет. Напьется…
— Я весь пропах соляркой, — отвечал Славка. — Знаете, сколько прогонов сегодня сделали? Пять! А Серафимову нашему все мало! Замучил всех. Завтра — конец, свадьбу снимаем.
— Завтра свадьба? — оживилась Галя.
— Да.
— Днем?
— Днем.
— Обязательно прибегу! Своей не было, так хоть на чужую поглядеть, — сказала она с грустью.
— А чего глядеть? — Намылившись, Славка снова нырнул. Тут же вынырнул, тряхнул мокрыми волосами. — Ничего интересного. Одно кривлянье.
— Почему «кривлянье»?! Со свадьбы все начинается.
— A-а, мура! Свадьбой как раз все кончается! — Славка вышел из воды, взяв полотенце, стал вытираться. — Посмотришь: прожили люди вместе год-другой, разошлись. Одна суета и заботы… Теперь только в плохих романах можно прочитать о любви.
— А вы много читаете?
— Что ж мне кроме-то делать? Бывает так, что зарядит дождь на целую неделю. Съемок нет. Пойти некуда. Заберусь в кабину и читаю весь день. У меня знаете какая библиотека дома?! Я признаю лишь книги про шпионов… А вы?
— Я тоже люблю книжки. Дома-то — суета, а на работе у меня тихо. Поделаю все — да за книгу! А вот Митя… молодой ведь. Сколько лет я рядом с ним. И ни разу не видала в его руках книжки. Дико. Правда?
— Не понимаю: как вы с ним?
— Да так.
Они пошли берегом. Камни сыпались из-под их ног, скатывались в речку.
— Поднимемся на тропу? — предложил Славка.
— Увидит еще кто. За камышами есть перекат. Совсем-совсем мелко. Давайте перейдем на ту сторону и пойдем лесом.
— Ну что ж.
Метрах в десяти ниже того омуточка, в котором они купались, и на самом деле был перекат. Тутаев хорошо знал это место: в августе, в очень знойные дни, там хорошо клевали пескари. Каменная гряда тянулась наискосок, и у того берега выходила к ветлам.
Воспользовавшись тем, что ему никто не мешает, Тутаев подправил наживу и закинул удочку. Течение подхватило поплавок, и он поплыл, покачиваясь. Не ожидая поклевки, Семен Семенович с поплавка перевел взгляд на молодых людей.
Галя шла впереди, указывая дорогу. Одной рукой она придерживала подол платья, чтоб не заменить, а в другой несла босоножки. Шла она не спеша, стараясь наступать на плиты песчаника, которые местами, словно надолбы, выступали из воды.
Слава нес корзину с бельем. Он старался не отставать от своей проводницы. Слава уже замочил подвернутые выше коленей брюки и теперь шагал, не разбирая, где брод. Меж камней попадались и глубокие места; при каждой промашке он чуть слышно чертыхался. Галя, то и дело оглядываясь назад, посмеивалась над его нерасчетливостью.
— Правее берите! Правее, — говорила она.
Засмотревшись на них, Тутаев совсем позабыл про удилище. Вдруг он почувствовал, как рванулось удилище, словно кто-то дернул струну. Семен Семенович инстинктивно потянул на себя удочку, и тотчас же на конце лесы заходило что-то тяжелое, упругое. Поплавок то погружался, то всплывал вновь. Не помня себя от радости, Тутаев резко подсек и начал выводить рыбу. Большой — граммов на семьсот — голавль выскочил из глубины и, стрежеща плавниками, как птица крыльями, дугой изгибая конец удилища, пошел выделывать разные коленца. Ударив хвостом, ринулся на дно, потом выпрыгнул из воды, блеснув на солнце крупной матовой чешуей, рванул вверх, против течения.
Внимательно наблюдая за рыбой, Тутаев потихоньку подводил ее к берегу. Только и слышалось: чо-о-ок! чо-о-к!
Галя обернулась на шум — и: чох, чох! Это упали в воду ее босоножки.
Слава, не понимая, что случилось, метнулся за ними, поймал.
— Э-это вы, дядь Сень? — Галя остановилась, растерянно глядя на Тутаева.
— Голавль! Большой! — во все горло крикнул Тутаев.
С того берега, из-за ракитовых кустов, слышался чей-то смех.
22
Вся поляна вокруг дома оцеплена тяжелым пеньковым канатом. Он висел на металлических подставках, а поверх подставок — таблички: «Тихо! Микрофоны включены!»
Были включены микрофоны, и вовсю горели юпитеры, жених и невеста уже вылезли из машины и шли в тишине сквозь празднично разодетую толпу… И в это самое время все люди, занятые в последней, заключительной сцене фильма, разом повернули свои головы в сторону. Никто почему-то не глядел на жениха с невестой, куда учил их на репетициях глядеть Серафим Леопольдович. Все смотрели наверх, на «белый дом»; и в тишине слышался приглушенный, но довольно явственный шепот:
— Шустов… Шустов…
— Глядите, Шустов прикатил!
Тутаев стоял в сторонке, под березами. Услышав этот шепот, он глянул на дорогу, по которой только что проследовал свадебный кортеж, и увидел спускающийся с косогора «газик». Подкатив к Славкиному фургону-электростанции, машина остановилась, и из нее вышел Шустов в белом полотняном костюме; большая квадратная голова не покрыта.
Председатель постоял, оглядывая толпу, и не спеша, обходя стороной огороженное канатом место, направился к дому, построенному для молодых.
При виде Шустова сердце у Семена Семеновича заколотилось. «Все! — сказал сам себе Тутаев. — Сегодня все решится».
Судьба, казалось, благоволила к нему. Он со дня на день откладывал свой разговор с Шустовым о доме, pi вот председатель тут, рядом. У Семена Семеновича пропал всякий интерес к свадебному карнавалу. Он следил теперь только за председателем.