Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

1–2 В письме к Вяземскому от 27 марта 1816 г., из Царского Села, Пушкин так жаловался на схоластическое уединение Лицея:

Блажен, кто в шуме городскомМечтает об уединеньи,Кто видит только в отдаленьиПустыню, садик, сельский дом,Холмы с безмолвными лесами,Долину с резвым ручейкомИ даже… стадо с пастухом!

Ср. у Дюси: «J'étais né pour les champs» <«Я был рожден для полей»> («Послание к Жерару») или «C'est pour les champs qui le ciel m'a fait naître» <«Небо породило меня именно для деревенских полей»> («Стихи о человеке, удалившемся в деревню»).

2–4 «Деревня» (1819) — стихотворение, написанное свободным ямбом и состоящее из 61 стиха, содержит в себе следующие близкие строки:

Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!

В уединеньи величавомСлышнее ваш отрадный глас.........................И ваши творческие думыВ душевной зреют глубине.

7 И far niante мой закон. Ср.: Франсуа де Берни (1715–94) «Послание о лени»: «…Goûter voluptueusement / Le doux plaisir de ne rien faire» <«…Наслаждаться сладострастно / Приятным удовольствием ничегонеделания»> — или Луи де Фонтан (1757–1821) «Ода»: «Je lis, je dors, tout soin s'efface, / Je ne fais rien et le jour passe / …je goûte ainsi la volupté» <«Я читаю, я сплю, все заботы отходят в сторону, / Я ничего не делаю, и день пролетает / …я наслаждаюсь также довольством»> — и сотни других пассажей у десятка других маленьких поэтов. Использование итальянских слов «far niente» (которые даны здесь четырьмя слогами как если бы они были латинскими) — это на самом деле галлицизм (см., например, «Дневник Гонкуров», запись от 26 окт. 1856 г.: «...far niente без осознания себя самого, без угрызений совести».

8 Я каждым утром пробужден. Читательское ухо, вероятно, понимает эту слабую строку как солецизм (надо: «я каждое утро пробуждаюсь»).

12 былые годы. Два лета, 1817 и 1819 гг., когда наш поэт посещал имение своей матери Михайловское, которое он называл по-французски Michailovsk, Michailovsky, Michailovskoy и Michailovsko. Это Михайловское (известное в округе так же, как Зуёво), расположенное в Псковской губернии, в Опочецком уезде, в двадцати шести милях от этого города, в 120 милях от Новоржева, в 285 милях на юго-запад от С.-Петербурга и в 460 милях на запад от Москвы, принадлежало Абраму Ганнибалу и затем его сыну Осипу (деду Пушкина по материнской линии), после смерти которого в 1806 г. оно перешло к Надежде Пушкиной. Согласно земельному реестру 1786 г., имение включало в себя 5500 акров, из коих одна шестая часть была очень лесистой (в основном — сосна), и несколько разбросанных деревушек с примерно двумястами крепостных обоего пола.

Господский дом (как он описывался в 1838 г) был очень скромным, деревянным, на каменном фундаменте, одноэтажным, пятидесяти шести футов длиной и сорока пяти с половиной футов шириной, с двумя крылечками, одним балконом, двадцатью дверями, четырнадцатью окнами и шестью голландскими печами. Его окружали кусты сирени. Было четыре жилых помещения, одно с баней, и парк в три тысячи футов протяженностью, с еловыми аллеями и дорогой, обсаженной липами. С садовой террасы можно было видеть речку Сороть (шириной в четырнадцать футов), вьющуюся по сочным лугам, с озером на каждой ее стороне: маленьким озером Малинец и очень большим Лучановым озером. Читатель найдет эту речку упомянутой в последней строфе «Путешествия Онегина» (ее образ есть и в главе Четвертой, XXXVII), Лучаново озеро фигурирует в главе Четвертой, XXXV и упомянуто в стихотворении, которое я цитирую в моих комментариях к первой строфе главы Второй.

13 в тени. Здесь наблюдается типографская ошибка: словосочетание «в тиши», которое не рифмуется с «дни», — в обоих отдельных изданиях главы и в полных изданиях 1833 и 1837 гг. В черновике (2369, л. 20 об.) имеется «в сени», исправленное из «в тени». Последнее исправление в беловой рукописи — «в тени» (рукою Пушкина), тогда как в копии — «в тиши» (рукою Льва Пушкина).

LVI

   Цвѣты, любовь, деревня, праздность,   Поля! я преданъ вамъ душой.   Всегда я радъ замѣтить разность 4 Между Онѣгинымъ и мной,   Чтобы насмѣшливый читатель,   Или какой нибудь издатель   Замысловатой клеветы, 8 Сличая здѣсь мои черты,   Не повторялъ потомъ безбожно,   Что намаралъ я свой портретъ,   Какъ Байронъ, гордости поэтъ, —12 Какъ будто намъ ужъ невозможно   Писать поэмы о другомъ,   Какъ только о себѣ самомъ?

1 Цветы, любовь, деревня. Здесь интонация банальна, как и интонация похожих перечислений «objets charmants» <«прелестных вещей»> во второстепенной французской поэзии. Ср. у Ж. Б. Руссо, «Оды», III, VII:

Des objets si charmants, un séjour si tranquille,La verdure, les fleurs, les ruisseaux, les beaux jours…

<O, сколь прелестные вещи — пребывание в покое,Зелень, цветы, ручьи, прекрасные дни… >.

2 Поля! Французское слово «champs», употребленное в псевдолатинском смысле (деревня), досадное галлицистское клише. «Aller aux champs» <«ехать в поля»> означало в семнадцатом столетии «ехать в деревню», «aller à la campagne». См., к примеру, Этьен Мартен де Пеншен (1616–1705), «Георгики Вергилия», II:

Champs, agréables champs, vos bois et vos fontainesRégleront désormais mes plaisirs et mes peines;Je cueillerai vos fleurs, vivrai des votre fruit,Content d'être éloigné de la gloire et du bruit.

<Поля, милые поля, ваши леса и ваши родникиОпределят впредь мои радости и мои страдания;Я нарву цветов, буду вкушать ваши плоды,Довольный жизнью вдали от славы и шума>.

Восхваление деревни было около 1820 г., возможно, самым затертым общим местом поэзии. От «Посланий» великого Горация до рационалистических поделок Делиля эта тема пережила традиционную кристаллизацию и художественное разжижение. Даже мощная мелодичность Андре Шенье в конце восемнадцатого столетия не сумела дать ей новую жизнь:

Quand pourrai-je habiter un champ qui soit à moi?Et, villageois tranquille, ayant pour tout emploiDormir et ne rien faire, inutile poète,Goûter le doux oubli d'une vie inquiète?Vous savez si toujours, dès mes plus jeunes ans,Mes rustiques souhaits m'ont porté vers les champs…

<Ах, суждено ли мне иметь земли клочокГде, мирный селянин, на воле я бы могЛишь спать и праздным быть, и в тишине, в забвенье,Поэт ненадобный, найти успокоенье.Вам, Музы, ведомо: еще на утре днейСтремился я душой в объятия полей.

Mes rêves nonchalants, l'oisiveté, la paix,A l'ombre, au bord des eaux, les sommeil pur et frais.

<Беспечной праздности, в тени, у лона вод,Где греза чистая над берегом плывет.

См. также коммент. к главе Четвертой, XXXIV, 1–4.

«Деревенские пристрастия» Пушкина были реализованы, несколько неожиданно для него, в августе следующего (1824) года.

См. также у Гийома Амфри де Шольё (1639–1720), который начинает свои «Похвалы сельской жизни» так:

Désert, aimable solitude,Séjour du calme et de la paix,............................................C'est toi qui me rends à moi-même;Tu calmes mon coeur agité;Et de ma seule oisivetéTu me fais un bonheur extrême.

<Пустынное, приятное уединение,Обитель покоя и мира,............................................Это ты возвращаешь меня самому себе;Ты успокаиваешь мое возбужденное сердце;И в праздности моей одинокойТы делаешь меня необыкновенно счастливым>.

На русском языке примером обращения к этой теме уже в 1752 г. (когда русской метрической <силлабо-тонической> системе стихосложения еще не исполнилось и двадцати лет) были «Строфы похвальные поселянскому житию» Василия Тредиаковского (подражание Горацию, написанное пятистопным хореем с перекрестной рифмовкой; этот размер был прекрасно использован в девятнадцатом веке Лермонтовым и в двадцатом — Блоком), в которых аркадский декор дан в строках 37–40:

Быстрые текут между тем речки;Сладко птички по лесам поют;Трубят звонко пастухи в рожечки;С гор ключи струю гремящу льют.

3–4 разность / Между Онегиным и мной; 10–11 [Не] намарал я свой портрет, / Как Байрон... Ср.: Байрон, «Чайльд-Гарольд», песнь IV, посвящение Джону Хобхаузу, 2 янв. 1818 г.: