Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В послании к Николаю Языкову (20 сент. 1824 г., сорок девять строк четырехстопного ямба) Пушкин приглашает его в Михайловское, куда темнокожий предок нашего поэта удалился от жизни при дворе и где (строки 31–33):
Под сенью липовых аллейОн думал в охлажденны летыО дальней Африке своей…
— процесс, прямо противоположный описываемому в «ЕО», глава Первая, L.
LI
Онѣгинъ былъ готовъ со мною Увидѣть чуждыя страны; Но скоро были мы судьбою 4 На долгій срокъ разведены. Отецъ его тогда скончался. Передъ Онѣгинымъ собрался Заимодавцевъ жадный полкъ. 8 У каждаго свой умъ и толкъ: Евгеній, тяжбы ненавидя, Довольный жребіемъ своимъ, Наслѣдство предоставилъ имъ,12 Большой потери въ томъ не видя, Иль предузнавъ изъ далека Кончину дяди старика.
4 На долгой срок. Три с половиной года. В рамках хронологии романа прогулки двух основных персонажей, Пушкина и Онегина, вдоль Невы совершались «летом» (XLVII, 1) 1820 г. Первая неделя мая — последний период, который мы можем выбрать, соотнося «вымысел» и «жизнь». После того как 2 апр. 1820 г. был написан донос (неким Каразиным, литератором) на Пушкина как на мятежного автора эпиграмм, реальный Пушкин оставил Петербург на семь лет в начале мая 1820 г., т. е. точно за три года до того, как он приступил к «ЕО» (см. также коммент. к главе Четвертой, XIX, 5). Путешествуя на почтовых лошадях, он покрыл тысячу миль за двенадцать дней, остановился на несколько дней в Екатеринославе (Днепропетровске), куда он был назначен на службу в канцелярию Попечительного комитета о колонистах Южного края России, к генералу Инзову, и затем с семьей генерала Раевского 28 мая отправился в Пятигорск. Хотя поэт и планировал поездку в Крым еще в середине апреля, он, кажется, не пребывал тогда «in meditatione fugae» <«в размышлении о бегстве» — лат.>,как в октябре 1823 г., когда создавалась эта строфа. Он оставался на северокавказских курортах с июня по август 1820 г., провел вторую половину августа и начало сентября в крымском Гурзуфе (который Онегину суждено будет посетить через три года), затем проследовал в Кишинев (куда к тому времени была переведена екатеринославская канцелярия, из которой он был отпущен в отпуск по болезни), жил в Кишиневе с 21 сент. 1820 г. примерно до июля 1823 г. и подвел черту под своей южной ссылкой годичным пребыванием в Одессе (где был прикреплен к канцелярии генерал-губернатора), уехав из нее 31 июля 1824 г. в северное место ссылки (до 1826 г.) — родовое поместье Пушкиных Михайловское, в Псковской губернии. Отрывки из «Путешествия Онегина», опубликованные при жизни Пушкина, заканчиваются первой строкой сходящей на нет строфы: «Итак, я жил в Одессе…». Интонация обещает то, что мы все-таки узнаём из опубликованных посмертно отрывков отвергнутого продолжения «Путешествия», — Онегин и Пушкин встречаются снова, в 1823 г., в Одессе, откуда оба отправляются на север в 1824 г., Пушкин — в Михайловское, а Онегин — в С.-Петербург (см. также коммент. к «Путешествию Онегина», XXX, 13).
8 У каждого свой ум и толк. Фр. «chacun a son goût». Помимо обычной трудности перевода неопределимого «толк» (мнение, понимание, суждение, толкование и т. д.), здесь есть дополнительная неясность. Означает ли это, что у каждого из кредиторов был свой взгляд на происходившее, или это уже переходная фраза, подводящая нас к индивидуальному пониманию событий Онегиным?
LII
Вдругъ получилъ онъ въ самомъ дѣлѣ Отъ управителя докладъ, Что дядя при смерти въ постелѣ 4 И съ нимъ проститься былъ бы радъ. Прочтя печальное посланье, Евгеній тотчасъ на свиданье Стремглавъ по почтѣ поскакалъ 8 И ужъ заранѣе зѣвалъ, Приготовляясь, денегъ ради, На вздохи, скуку и обманъ (И тѣмъ я началъ мой романъ);12 Но, прилетѣвъ въ деревню дяди, Его нашелъ ужъ на столѣ, Какъ дань, готовую землѣ.
Словесное оформление этой строфы неловко в оригинале. Дважды повторены производные от «готовить» (после того как одно уже использовалось в предыдущей строфе), дважды фигурирует «уж». В третьей строке «при смерти в постеле» (от «постеля», не «постель») — это разложение галлицизма, «sur son lit de mort», который давным-давно вошел в русский язык как «на смертном одре». Было бы нетрудно сгладить все эти неловкости посредством английских парафраз, но я предпочел передать их буквально, хоть это связано с очень кропотливой работой и возней.
7 поскакал. «Переводчики» имели большие трудности с глаголом «скакать», который встречается несколько раз на протяжении всего романа. Он означает буквально «скакать галопом»: см., к примеру, Томас Рейкс, «Посещение Санкт-Петербурга зимой 1829–30» [26 нояб. 1829 г. — 25 марта 1830 г. нов. ст.] (Лондон, 1838): «Экипаж был запряжен четырьмя почтовыми лошадьми в один ряд: они шли легким галопом всю дорогу, и мы проезжали по восемь или девять верст ежечасно» [верста равна 0,6629 мили, или 1,067 километра] (Письмо IV, из Миттавы, 28 нояб. 1829 г.) — и его «Дневник» (запись от пятницы, 17 авг. 1838 г.): «Поездка на званый вечер в Эльнбоген, который расположен примерно в восьми милях [от Карлсбада] и знаменит своими романтическими пейзажами. Граф де Витт, у которого здесь было двадцать лошадей, вывезенных из России, снарядил три экипажа. Мы путешествовали русским аллюром — полным галопом — и достигли пункта назначения в полчаса». Но, использованный в обычном смысле как здесь, так и повсюду в романе, глагол «скакать», хотя и подразумевает известную быстроту движения, означает просто «ехать в экипаже», — если только о путешественнике не заявлено определенно, что он скачет верхом на лошади, когда этот глагол означает «скакать галопом или легким галопом».
11 И тем я начал мой роман. Теперь круг замкнулся (I–LII–I). Он заключает в себе пятьдесят две строфы. Внутри него Евгений перемещается по меньшей, концентрической траектории своих ежедневных занятий (XV–XXXVI). Движущей силой, направляющей «колеса» главы, является дух лирических отступлений, участие Пушкина, ряд лирических взрывов. Как Стерн говорил о своем «Тристраме Шенди» (т. 1, гл. 22), «…произведение мое отступательное, но и поступательное в одно и то же время… Отступления, бесспорно, подобны солнечному свету; они составляют жизнь и душу чтения» <пер. А. Франковского>. Пушкин добавил внутреннего горения.
Следующая строфа (LIII) продолжит историю, начатую в I–II. Она продлится в еще одной строфе (LIV), — и все это будет в рамках прямого повествования в главе Первой (пять строф: I–II, LII–LIV).
12 в деревню. В этом смысле деревня означает поместье, имение, владение, наследственную собственность, а не «село», как «переводчики» понимают его здесь и во всем романе («село» или «села» во времена крепостного права могли быть важнейшей частью имения, но это само собой разумеется). Сам Пушкин в своей переписке, когда писал по-французски, был склонен использовать бросающийся в глаза русицизм «mon village» (например, письмо к Анне Керн, 25 июля 1825 г., по-французски: «…лучшее, что я могу сделать в моей печальной деревне <de mon triste village>, — это стараться больше не думать о Вас») вместо правильного «mon bien» или «ma propriété», или же «ma campagne» (терминов, которые он и его приятели помещики использовали повсюду). Татьяна тоже поэтично использует слово «деревня» в своем письме (глава Третья), в котором ситуация Пушкин — Анна Керн, так сказать, повернута наоборот (см. также коммент. к главе Второй, I, 1).
LIII
Нашелъ онъ полонъ дворъ услуги; Къ покойному со всѣхъ сторонъ Съѣзжались недруги и други, 4 Охотники до похоронъ. Покойника похоронили. Попы и гости ѣли, пили, И послѣ важно разошлись, 8 Какъ будто дѣломъ занялись. Вотъ нашъ Онѣгинъ сельскій житель, Заводовъ, водъ, лѣсовъ, земель Хозяинъ полный, а досель12 Порядка врагъ и расточитель, И очень радъ, что прежній путь Перемѣнилъ на что нибудь.
1–7 В этой строфе, в которой Пушкин трактует тему смерти в духе торжествующий веселости, очень отличающейся от лирического эсхатологизма следующей главы, посвященной Ленскому, читатель насладится забавным рядом аллитераций в строках 1–7, усиленным весомым двойным пропуском ударений в строках 4 и 5 — редко встречающимся ритмом и исключительно редким в соседних строках: