Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина - Владимир Набоков

9–14 и XLIX. Если рожок может восприниматься как имеющий слабую связь с местными реалиями, то гондольеры и Тассовы октавы, с другой стороны, принадлежат к банальнейшим общим местам романтизма, и очень жаль, что Пушкин тратил столь много таланта, словесного мастерства и лирической энергии, чтобы перевести на русский язык тему, которая была уже пета и перепета в Англии и Франции. Тот факт, что это ведет к совершенно оригинальному и восхитительному ностальгическому отступлению в главе Первой, L, умаляет банальность, но не позволяет закрыть на нее глаза

Романтическая формула —

лодка + река или озеро + музыкант (или певец), —

которая от «Юлии» Руссо (наиболее одиозного из ранних нарушителей канонов) до пассажей Сенанкура, Байрона, Ламартина и др. постоянно мелькает в поэзии и прозе той поры, временами трансформируясь в более специфический вариант —

гондола + Брента + октавы Тассо, —

что имело особенно мощную притягательность для романтиков как в позитивной, так и в негативной разновидностях (гондольер поет Тассо; гондольер больше не поет Тассо). Было бы скучно перечислять, даже коротко, многочисленные дары вдохновения, собранные этой темой, но некоторые из наиболее очевидных можно найти в комментариях далее.

14 Напев Торкватовых октав. Рифмовка итальянской октавы aeaeaeii.

Помимо французской прозаической версии «Освобожденного Иерусалима» (1581) Торквато Тассо (1544–95), прекрасная колдунья которого Армида завлекает и зачаровывает рыцарей среди праздных восторгов заколдованного сада, главным источником информации русского поэта относительно Торкватовых октав была в 1823 г. опера (героическая мелодрама) Россини «Танкред» (премьера, Венеция, 1813), основанная на поэме Тассо или, точнее, на бездарной трагедии Вольтера «Танкред» (1760); эта опера шла в С.-Петербурге осенью 1817 г. и позднее.

Упоминаниям о гондольерах, поющих Тассо, нет числа. Вот только несколько пришедших в голову:

Ж. Ж. Руссо (статья «Баркаролы» в его «Музыкальном словаре», 1767) говорит, что слышал их, когда бывал в Венеции (летом 1744 г.).

Фраза в книге мадам де Сталь «О Германии» (ч. II, гл. 11): «Гондольеры Венеции поют стансы Тассо».

Французские версии таких пассажей у Байрона, как (1819) «Как сладостно внимать / На Адриатике, лазурной ночью лунной, / Плеск весел и напев, через морскую гладь / От гондольера к нам плывущий над лагуной!» <пер. Г. Шенгели> («Дон Жуан», I, CXXI; Пишо перефразирует это à la Ламартин в 1820 г.: «Сладко в полночный час… слушать мерные движения весла и отдаленное пение гондольера Адриатики»); или: «Но смолк напев Торкватовых октав, / И песня гондольера отзвучала» <пер. В. Левика> («Чайльд-Гарольд», IV, III, 1818).

Последний пассаж вульгарно отозвался эхом в 1823 г. у бесталанного Казимира Делавиня: «О Венеция… твои воины /… утратили свою отвагу / Еще быстрее твоих гондольеров, / Забывших стихи Тассо» («Мессинские элегии», кн. II, № V, «Путешественник», строки 27–32), а также был с мрачным удовлетворением перефразирован в 1845 г. Шатобрианом (который носил в своей душе обиду на Байрона за то, что тот никогда не упоминал Рене, прототип пилигрима): «Эхо Лидо больше не повторяет его [имя Байрона]… то же самое и в Лондоне, где память о нем исчезла» («Замогильные записки», ч. I, кн. XII, гл. 4).

Пушкин не хотел расставаться с этой темой. Во фрагменте, написанном, возможно, в 1827 г. («Кто знает край…»), Торкватовы октавы «и теперь во мгле ночной / Адриатической волной / Повторены»; в том же году в сентябре он перевел русским александрийским стихом стихотворение Шенье:

Près des bords où Venise est reine de mer,Le Gondolier nocturne, au retour de Vesper,D'un aviron léger bat la vague aplanie,Chante Renaud, Tancrède, et la belle Herminie.

<Близ мест, где царствует Венеция златая,Один, ночной гребец, гондолой управляя,При свете Веспера по взморию плывет,Ринальда, Готфрида, Эрминию поет>.

(«Посмертно изданные сочинения Андре Шенье», «с приложением исторических комментариев М. А[нри] де Латуша, сверенные, исправленные Д. Ш[арлем] Робером» [Париж, 1827], с. 257–58). Образцом для стихотворения (написанного, возможно, в 1789 г., в Англии), согласно Л. Беку де Фукьеру в его «критическом издании» Шенье (Париж, 1872, с. 427), послужил сонет Джиованни Батисты Феличе Дзаппи (1667–1719).

Наконец, в 1829 г., подбирая, так сказать, меланхолическую формулу Пилигрима, Пушкин в незаконченной элегии перечисляет различные дальние страны, где он мог бы искать забвения «надменной», и вспоминает Венецию, в которой «Тасса не поет уже ночной гребец».

В действительности, Пушкин, кажется, не любил Тассо (по свидетельству Михаила Погодина в письме от 11 мая 1831 г. к Степану Шевыреву, который «перевел» несколько октав).

В стихотворении («Венецианская ночь, фантазия», 1824), посвященном Плетневу, у кроткого слепого поэта Ивана Козлова (1779–1840) тоже есть все эти формулы — Брента, посеребренная луна, гондолы и Торкватовы октавы (см. мои коммент. к главе Восьмой, XXXVIII, 12).

Козлов самостоятельно учился читать и писать по-английски. Вот поэма, сочиненная им на этом языке, «Графине Фикельмон» (около 1830 г.):

In desert blush'd a rose; its bloom,So sweetly bright, to desert smiled;Thus are by thee my heavy gloomAnd broken heart from pain e'er wiled.

Let, О let Heaven smile on theeStill more beloved, and still more smiling.Be ever bless'd — but ever beThe angel all my work beguiling.

<Как средь пустыни розы цветОтрадно блещет и пленяет,Так твой мне дружеский приветВ разбитом сердце мир вселяет.

Пусть всё даруется тебе:Любовь, краса, благословенье, —За то, что ты в моей судьбеПрошла как ангел утешенья.

В очаровательном фрагменте о Венеции в «Литературных диковинках» Исаак Д'Израели (я цитирую по 4-му изданию, Лондон, 1798; между прочим, парижское издание 1835 г. имелось в библиотеке Пушкина) ссылается на слова из автобиографии итальянского драматурга Карло Гольдони (1707–93) о гондольере, который отвозил его в Венецию: он поворачивал нос своей гондолы к городу, все время распевая двадцать шестую строфу XVI песни «Иерусалима» («Fine affin posto al vagheggiar…» — «Наконец ее платье надето…»). Д'Израели продолжает (II, 144–47): «Всегда бывают двое распевающих строфы [Тассо] поочередно. Мы знаем эту мелодию, в конечном счете, благодаря Руссо, в чьих песнях она запечатлелась… Я вошел в гондолу при лунном свете; один певец расположился впереди и другой на корме… их пение было резким и пронзительным… [но на большом расстоянии, на каком происходит вокальное представление] невыразимо чарующим, ибо оно достигает своей цели только из-за ощущения отдаленности [как Пушкин и услышал его — из гондолы Пишо, сквозь пустыню свободы]».

Музыка лиры Альбиона (см. следующую строфу) в галльской транспонировке была, однако, не единственным связующим звеном; Пушкин тоже читал романы, которыми он снабдил Татьяну в главе Третьей, IX–XII. Валерия, графиня де М., и секретарь ее мужа, Гюстав де Линар, в романе мадам де Крюднер «Валерия» (1803; подробнее об этом см. коммент. к главе Третьей, IX, 8) реализуют романтическую мечту своей эпохи: медленно проплыть по Бренте в гондоле — и услышать «пение какого-нибудь речника» на расстоянии.

XLIX

   Адріатическія волны,   О, Брента! нѣтъ, увижу васъ,   И, вдохновенья снова полный, 4 Услышу вашъ волшебный гласъ!   Онъ святъ для внуковъ Аполлона;   По гордой лирѣ Альбіона   Онъ мнѣ знакомъ, онъ мнѣ родной. 8 Ночей Италіи златой   Я нѣгой наслажусь на волѣ;   Съ Венеціянкою младой,   То говорливой, то нѣмой,12 Плывя въ таинственной гондолѣ, —   Съ ней обрѣтутъ уста мои   Языкъ Петрарки и любви.

См. также коммент. к XLVIII, 9–4.

1–2 Адриатические волны, / О, Бре́нта! нет, увижу вас. Ритм и инструментовка здесь божественны. Звуки «в», «то», «тов», «тав» текучей строки, завершившей предшествующую строфу (напев Торкватовых октав), сейчас перерастают в прилив и шум прибоя Адриатических волн — строки с двойным скольжением, богатой отзвуками предыдущих аллитераций; и затем, в великолепном порыве, все приходит к внезапной ярчайшей вспышке: О, Брента! — с ее последним, апофеозным «та» и подъемом на «нет», который, видимо, лучше было бы передать по-английски словом «еще», чем словом «нет».