Мир Гаора - Татьяна Зубачева

Новый год есть Новый год! Предпраздничный, праздничный и послепраздничный номера должны быть готовы заранее. Так что обычные суета и неразбериха возводятся в квадрат, куб… странно, в школе она любила математику. Моорна быстро просмотрела подготовленный текст обзора новогодних зрелищ для детей — всё в порядке, осталось только вставить кое-какие имена, даты и обеспечивающие достоверность мелочи, халтура, конечно, но для обеспечения лёгкого праздничного тона, под который проскочит статья Туала, вполне сойдёт — и отложила листы. Теперь что?

— Моорна, ты где встречаешь?

— Новый год — семейный праздник, — ответила она, не поднимая головы.

Да, разумеется, они устроят редакционную вечеринку. Ведь редакция — та же семья. Поднимут бокалы за отсутствующих. За тех, кто у Огня и вдалеке."…За тех, кто далёко, мы пьём… за тех, кого нет за столом… — старинная много веков запрещённая песня — …а кто не желает свободе добра, того не помянем добром…". Моорна сердито помотала головой, отгоняя ненужные сейчас слёзы. О чём она думала? А, да, Новый год. Разумеется, семейный праздник. Подарки брату, сёстрам и племянницам она купила, разумеется, будет на общем празднике, но саму новогоднюю ночь проведёт дома, одна.

Она любила свой дом, своё "гнёздышко", крохотную квартирку — спасибо Торсе, помогла и с покупкой, и с обстановкой — в недорогом, но приличном районе. Большая комната, крохотная ванная с душевой кабиной и прочим необходимым, маленькая, но оборудованная всем необходимым кухня… Моорна купила её в рассрочку на выделенную ей после смерти отца часть. Брат при всей своей прижимистости не посмел нарушить волю отца и они, все четыре сестры — бастарды и законные — получили по равной части из наследства. И независимость. Эта часть давала право на самостоятельность, брат сёстрам не глава. И они разбрелись по своим матерям. Только самая младшая осталась в отцовском доме вместе с братом, но у неё ещё есть шансы выйти замуж, и брат оставил её в расчёте… он всё рассчитывает, старается на всём выгадать и… и проигрывает. Моорна вздохнула, возвращаясь к работе. А в полночь… в полночь она зажжёт свечи и поставит на полочку с фотографиями. Да, ну и что, что женщине не положено, а она сделала! Поставила фотографии отца, брата, сестёр, скопированную из семейного альбома фотографию матери, умершей родами, она её и не помнит, отец тогда очень быстро женился на матери брата, так что тот родился уже не бастардом, а законным, и она звала её не Мать Наследника, а мамой, и ни отец, ни мама не возражали, и ещё одну фотографию, они поехали за город на пикник, все вместе, всей редакцией, и сфотографировались, и там… там он, но она сама уже еле узнаёт его на той фотографии, она помнит его таким, каким увидела в последний раз, в Ведомстве Юстиции, обросшего щетиной, худого, с прокушенной до крови губой, помнит его застывшее исступлённое лицо… теперь она представляет, каким он был на войне, да, он… он на войне, и она ждёт его… с войны…

Моорна всхлипнула и, схватив промокашку, стала сушить лежавший перед ней лист, пока не расплылись чернила. Огонь Великий, после лета нет вестей, а Стиг исчез и теперь последняя ниточка оборвалась… Огонь Великий, Огонь Справедливый…

— Моорна, — донеслось издалека, — готово?

— Сейчас, — сердито ответила она, ещё раз промокнула пятна от слёз и уже осознанно вернулась к обзору художественных выставок.

Надо работать и ждать. От её слёз и переживаний ему легче не станет. И вообще. Да, надо будет зайти к матери Стига. И отправить детям Кервина поздравления. Как детям всех сотрудников. Это они здорово придумали. Ведь официально Кервина убили грабители, а Стиг просто исчез. Вышел утром из дома и исчез. Даже обыска ни на квартире, ни в конторе не было. К матери Стига она зайдёт первого, нет, первого они с Торсой устроят свой "девичник", Торса обещала нечто необыкновенное, ну, так с её деньгами и связями всё возможно, и с Торсой они дружат с гимназии, так что одалживаться у Торсы вполне допустимо и прилично, но тогда, значит, к матери Стига второго, а тридцать первого она ей позвонит, поздравит, пожелает и договорится от встрече. Удивительная женщина! Теперь понятно, почему Стиг был таким. И… он. Да, попросить у матери Стига ту фотографию с каминной полки. Где Стиг в новенькой парадной форме выпускника университета и он, тоже в парадной форме со всеми наградами. Красивая фотография, сделанная в лучшем фотоателье Аргата. И ту, где они оба ещё курсанты, на летней полевой практике. Да, эту обязательно, фотография любительская, надо скопировать, пока не потускнела…

Моорна ещё раз перечитала получившийся текст, сколола листки и побежала с ними к Арпану.

Новогоднего праздника Гаор ждал с угрюмой покорностью. Вернее, ничего он не ждал и понимал, что ждать нечего. Что-то последнее время у него начало здорово путаться в мозгах, часто кружилась и болела голова, как после контузии, чёрт, что-то, похоже, всё-таки там у этой сволочи в белом халате ему вкололи. И хозяин как с цепи сорвался. Начинает командовать, тут же забывает, велит гнать, а адрес не говорит… иной раз так весь день вокруг Аргата и носится. А дни совсем короткие стали, да ещё когда облачно, так и ездишь с фарами. И быстрая езда уже не радовала: мешало сознание бессмысленности этой гонки и собственной обречённости. Он выжил, а зачем? Белым конвертам в гараж Ардинайлов не прорваться, а если вдруг и будет чудо, то… то не может он ни черта. Приходит в казарму и падает без сил, и даже увидеть заветную папку не может, смутно, как сквозь туман, просвечивает — и всё. А уж открыть, что-то написать… Ну, и стоило выживать? И почему-то вдруг вспомнилось когда-то услышанное: "И стоило там корячиться, чтобы сюда попасть?". А кто это сказал, когда, почему… не помнит. Тает всё. Ну… ну всё — так всё, финиш — так финиш, "печка" — так "печка"… а против собак на праздник выставят… стоит отбиваться, чтоб и дальше лямку тянуть? Отжать педаль газа и по прямой… куда ни вмажешься — один конец.

Он всё чаще думал об этом, преодолевая боль и путаницу в мыслях.

И… и не делал задуманного. И не потому, что на что-то ещё надеялся, чего-то ждал, а… а чёрт знает почему. То ли привычка к послушанию, то ли ещё что-то удерживало его от последнего рывка навстречу Огню.

Дни тянулись тусклой неразличимой чередой. Всё было далёким и ненужным. Оттуда к нему доносились голоса, хозяйские приказы, чьи-то вопросы… Он отвечал, почему-то не путаясь и не ошибаясь, ел, спал, чистил и гладил форму, учил Вьюнка, даже тренировался, но это всё там, далеко, это его тело, а не он. И день за днём, день за днём, день за днём…

…А потом опять началось. Внезапно, непонятно и страшно. Как ночная бомбёжка или танковая атака…