Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху

в христианство уничтожало компоненты этого союза, потому что еврей после обращения оставлял не только свою веру, но и свой народ. Тем не менее еврейский закон понимал это иначе. Делая различие между религией еврея и его принадлежностью к народу, еврейский закон настаивал на том, что обращенный из иудаизма остается, несмотря на то что отказался от своей веры, членом своего народа, поэтому сохраняет некоторые из своих прав, которые придает ему этот статус. Более того, еврейский закон обеспечивал то же членство его потомству, если матери потомков были еврейского происхождения, даже если эти потомки были, как и он сам, нееврейского вероисповедания. Странным образом взгляд на еврейских обращенных, который превалировал в среде «старых христиан» или хотя бы противников марранов, был ближе к еврейскому закону, чем взгляд Церкви.

Мы должны отметить, что позиция Церкви диктовалась не только ее взглядом на евреев и еврейскую историю, но еще и ее концепцией структуры человечества и предназначением христианства. Позиция христианства по вопросам, поднятым этой концепцией, определялась его абстрактным и космополитическим подходом. Подход этот состоял в разделении людей на христиан и нехристиан и не брал во внимание национальные различия или различия, связанные с этническим происхождением. Его идеалом было видеть все человечество как единую паству, ведомую одним пастырем — папой, наместником Христа. Однако историческая реальность не соглашалась с этим идеалом и зачастую подвергала христианскую идеологию испытанию. По существу, этот конфликт между политической теорией Церкви или, скорее, ее универсалистской точкой зрения, и живыми чувствами поднимающихся европейских наций оказал сильнейшее давление на политику Церкви и в конце концов привел к Реформации. Тот же тип давления ощутила на себе Церковь, когда разгорелась борьба между «старыми» и «новыми христианами».

К 1435 г. во время Базельского собора, через сорок пять лет после первого массового крещения и более чем через двадцать лет после второго, Церковь должна была понять, что ассимиляция еврейских обращенных идет не так, как надо. Судя по постановлению, изданному собором, Церковь пытается противодействовать оппозиции, выраженной испанскими «старыми христианами» по отношению к марранам, но ясно и то, что ей не удалось установить причины, лежавшие в основе этой оппозиции. Результатом были предложенные ею паллиативы. Церковь верила в то, что еврей, крестившись, оставил вместе с религией и свой народ, и в этом, конечно, была немалая доля правды, а судя по общинным взаимоотношениям марранов, это мнение Церкви фактически подтвердилось. Тем не менее в то время как выкрест оставил свой народ, его принадлежность к народу все равно осталась при нем. Это отражалось многими его характеристиками, обусловленными различными факторами: этническим, социальным, факторами среды и образования. Это были типично еврейские характеристики, и, хотя ассимиляция в известной мере приглушила их, они по-прежнему были различимы в еврейском обращенном даже через десятилетия после его крещения.

Между тем это приводит нас к следующему наблюдению. Если высказанное справедливо по отношению к отдельно взятым марранам или к маленьким группам обращенных из иудаизма в христианство или любую другую религию, то это вдвойне справедливо в случаях массового обращения, подобного тому, что случилось в 1391 г. Конечно, уход обращенного из еврейского народа мог по-прежнему считаться фактически состоявшимся, если смотреть на это с точки зрения окончательного результата или оценивать связи выкреста с еврейской общиной, но это выглядело иначе, если взглянуть на его положение в коллективе после крещения. Потому что в то время когда массы евреев крестились одновременно, каждый из них видел себя внутри своего народа, а ни в коем случае не тем, который его оставил. В Испании, где все эти обращенные, или их подавляющее большинство, жили долгие годы в своих кварталах, это общинное ощущение оставалось с ними до тех пор, пока процесс ассимиляции не разрушил или не повредил серьезно коллективную ткань. Также многие характеристики еврея и его образа жизни, которые даже отдельно живущие марраны сохраняли на долгие годы, держались значительно дольше в марранских общинах. В результате конверсо по-прежнему был узнаваем даже через несколько поколений после крещения его предков — по еврейской внешности, привычкам, манерам, по его поведению и реакциям, а также по его взглядам на ряд предметов. Как следствие, в середине XV в. (а во многих случаях, несомненно, даже позднее) явное большинство «новых христиан» Испании все еще не стряхнули с себя тень своего прошлого, и результатом этого факта было сознание их «чуждости», определившее отношение и поведение их соседей.

То, что составляло сердцевину, самую суть этой «чуждости», определить, конечно, нелегко. Можно предположить, что после десятилетий жизни в христианском мире марран отличался от еврея, но это отличие не коснулось его основных еврейских черт, и его отличие от христиан чувствовалось так же остро и порождало такое же враждебное отношение. Ибо христианин, который ненавидел еврея вплоть до желания и даже готовности его убить, не мог терпеть все его существо, а не только его религию, даже тогда, когда религия объявлялась христианами единственной или главной причиной этого отвращения. Поэтому, когда после крещения еврея его нерелигиозные свойства продолжали быть заметными, это подпитывало ту ненависть, которую «старый христианин» испытывал к нему до крещения. Вотще призывала христиан Церковь помнить, что еврей, крестившись, заново рождался духовно, что «новый человек» в нем заменил «старого» и поэтому они должны проявить к нему братскую доброту и расположение, а при нужде и помочь ему. Христианские массы это не убедило. То, что они видели перед собой, был тот же «старый человек», чье христианство не изменило его облик, но снабдило его правами, которые позволяли ему вмешаться в их жизнь. Вследствие этого чуждость конверсо, которая отражалась нерелигиозной стороной их существа, вскоре заклеймила их не только как «отличных» от «старых христиан», но также как «чужих» и, в качестве таковых, как «захватчиков». Это выставило наружу еврейство марранов с другой точки зрения — отношений между чуждым меньшинством и большинством, среди которого оно живет.

Итак, мы снова касаемся прямой причины или главного корня глубокой антипатии, лежащей в основе антагонизма «старых христиан» по отношению к «новым». По существу, это был антагонизм по отношению к еврейскому народу, к еврейству, сохранившемуся среди марранов, несмотря на христианизацию, и именно здесь мы находим точку близости между ненавистью христианских масс к марранам и теоретическим подходом расистского движения.

Для того чтобы полнее понять, что это означает, мы должны отметить, что концепция марранов как народа — того же народа, к которому принадлежали евреи, — была выражена не только в чувствах и поведении «старых христиан» по отношению к ним, но также и в высказываниях, которые с ясностью