Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Чуньмэй и Юэнян вздохнули.

Тут за хозяйкой явился слуга Чжоу Жэнь.

— Батюшка просит вас не задерживаться, матушка, — обратился он к хозяйке. — Сынок плачет, вас зовет.

Чуньмэй поспешила в покои, а Юэнян велела Сяоюй запереть сад и тоже проследовала в гостиную. Там за ширмой с павлином и занавесками из лучшего шелка их ждал пиршественный стол, неподалеку от которого стояли певички. Одна держала инкрустированную серебром цитру, а другая — лютню. Юэнян пригласила Чуньмэй занять гостевое кресло на возвышении, но та пожелала разделить почетное место только с тетушкой У Старшей. Юэнян села за хозяйку. Подали вино, закуски, горячие блюда и сладости. Чуньмэй наказала слуге Чжоу Жэню наградить поваров тремя цянями серебра. Не описать всего обилия изысканных яств и золотом пенящихся вин!

Взметнулись над столом кубки, заходили чарки. Пир продолжался почти до самого заката, когда от начальника Чжоу прибыли воины с фонарями, чтобы сопровождать Чуньмэй. Но Юэнян никак не хотела отпускать гостью и позвала певиц. После земных поклонов они стали опять услаждать пирующих пением.

— Спойте для госпожи Чжоу что-нибудь получше, — наказала им хозяйка и велела Сяоюй наполнить гостье большой кубок. — Сестрица! Будьте любезны, закажите им что вам по душе, — обратилась Юэнян к гостье, когда перед той поставили кубок. — Пусть они усладят ваш слух, а вы выпейте, сестрица!

— Я больше не могу, матушка, — отвечала Чуньмэй. — Наверно, сын по мне соскучился там.

— Соскучился? — удивилась хозяйка. — За ним кормилицы посмотрят. Да и время еще есть. А ты, я знаю, пить можешь.

— А как зовут этих певичек? — спросила Чуньмэй. — Откуда они?

Певички опустились на колени.

— Меня зовут Хань Юйчуань — Нефритовый Браслет, — отвечала одна. — Младшая сестра Хань Цзиньчуань — Золотой Браслет. А ее зовут Чжэн Цзяоэр — Прелестница. Она племянница Чжэн Айсян.

— А вы знаете романс «Охоты нет мне брови подводить»? — спросила гостья.

— Да, матушка, извольте приказать, — отвечала Юйчуань.

— Тогда поднесите госпоже Чжоу вина и спойте, — распорядилась Юэнян.

Сяоюй без промедления наполнила кубок. Певицы заиграли — одна на цитре, другая на лютне — и запели:

Когда любимого забуду?Развеял ветер листьев груду.Весну не прожила — уж осень.Нутро не верит, неги просит.Сама, мерцая, таю свечкой,Пишу не пальцами — сердечком.Пишу не тушью, но слезами.Законно ль Неба наказанье?!

Чуньмэй осушила кубок, и Юэнян велела Чжэн Цзяоэр еще налить гостье вина.

— И вы, матушка, выпейте со мной, — предложила Чуньмэй.

Перед гостьей и хозяйкой поставили полные кубки. Певицы запели:

Ах, из-за тебя, мой сокол,я лишилась счастья.Над стрехой кричит сорокав слякоть и ненастье.Только встреч желанных срокине в сорочьей власти.[1729]Уготованы мне рокомгорести-напасти.

— Матушка! — обратилась Чуньмэй к хозяйке. — Пусть и тетушка У Старшая осушит кубок.

— Нет, ей столько не выпить, сказала Юэнян. — А чарочку она за компанию с вами пропустит.

Юэнян велела Сяоюй наполнить невестке маленькую чарку. Певицы запели:

Ах, из-за тебя, мой лебедь,я убита горем.Помнишь, крыльями на небемы сплетались в споре.Не любить мне, не лелеять,жду кончины вскоре.Солнце, слышишь мой молебен,день твой тенью чёрен.

Перед Чуньмэй стояла Сяоюй с большим кубком вина, и гостья велела ей выпить.

— Не выпить ей, — заметила Юэнян.

— Да она три таких кубка осушит, матушка, — говорила Чуньмэй. — Мы с ней бывало не раз пировали.

И Сяоюй поднесли кубок. Певицы запели:

Ах, из-за тебя, мой аист,высохла, поблекла.Провожаю птичью стаю,расстаюсь навек я.У одра любовных таинств —бесполезен лекарь.Жизнь расплавилась и таетв смертоносном пекле.Жили парой соловьиной,в облаке кружа.Небо пало слёз лавинойи земля чужа.

Почему, спросишь ты, дорогой читатель, Чуньмэй заказала именно этот романс? Да потому, что никогда не выходил у нее из головы исчезнувший Чэнь Цзинцзи, с которым она мечтала встретиться. А любовь к нему прочно укоренилась в ее сердце. Вот отчего она была так тронута пением и вздыхала. Ей было приятно задушевное исполнение певичек, которые так ухаживали за ней, называя ее матушкой, и старались как только могли ее ублажить. Она подозвала Чжоу Жэня, достала два узелка и велела слуге наградить певиц. Каждая получила два цяня серебра. Девушки положили инструменты и грациозными земными поклонами поблагодарили за награду.

Немного погодя Чуньмэй встала из-за стола. Юэнян не удалось уговорить ее посидеть еще. Чуньмэй откланялась и, сопровождаемая свитой и слугами с фонарями, за воротами села в большой паланкин. В малых носилках расположились горничные и служанки. Четверо слуг с фонарями сзади и спереди освещали путь, воины окриками отгоняли с дороги зевак.

Да,

Отвернется удача — потускнеет и злато.Повезет — и железо засверкает богато.Тому свидетельством стихи:Губки-вишенки лукавы,Феникс-друг засвиристел,Эхом песнь подружки-павы,Ласточка — в былом гнезде.

Итак, после пира в прежнем доме Чуньмэй затосковала по Чэнь Цзинцзи. Она не знала, где он скитается, и целыми днями не вставала с постели. Скверно было у нее на душе.

— Может, с братом повидаться захотела? — догадываясь, в чем дело, спрашивал ее муж. — Соскучилась по нему?

Начальник гарнизона Чжоу позвал Чжан Шэна и Ли Аня.

— Когда еще я приказывал вам разыскивать шурина! — говорил он. — Почему тянете до сих пор?

— Мы, батюшка, везде искали, — отвечали подручные. — но на след не напали. Так и матушке докладывали.

— Даю пять дней сроку, — заявил Чжоу. — Не найдете, наставлю на путь истинный!

С унылыми лицами вышли от хозяина Чжан и Ли. Обшарили они все улицы и переулки, кого только не спрашивали, но не о том пойдет речь.

А теперь расскажем о Чэнь Цзинцзи. После того как ему удалось отделаться от начальника гарнизона, он хотел было воротиться в обитель преподобного Яня, но там ему сказали, что из-за него настоятель Жэнь ушел на тот свет.

— Когда тебя забрали к начальнику гарнизона, — говорили Чэню, — отец наставник решил проверить сундуки. Он так тяжело воспринял исчезновение серебра и драгоценностей, что в полночь преставился. И ты после этого решаешься идти в обитель! Да тебя послушники убьют!

Цзинцзи с перепугу остановился. Показываться на глаза почтенному Вану было тоже неловко. Так и бродил он целыми днями по улицам, а на ночь забирался в ночлежку.

Как-то Цзинцзи стоял на улице. И надо ж было тому случиться! Как раз навстречу ему ехал на осле Ян Железный Коготь. Сверкали серебром седло и сбруя. Сам ездок, в новой креповой шапке, был облачен в белую шелковую куртку, поверх которой красовался подбитый пухом черный атласный халат. На блестящие белые сапоги были напущены цвета алоэ чулки. Его сопровождал слуга.

Цзинцзи сразу узнал Ян Гунъяня. Он выбежал на дорогу и, схватив под уздцы, остановил осла.

— А, брат Ян! — начал Цзинцзи. — Давненько не видались! А ведь дружили, вместе за товаром ездили. Помнишь, как джонку с шелками в Цинцзянпу ставили. Я тогда в Яньчжоу поехал сестру навестить, да в беду попал. Пока меня судили и под стражей держали, ты мои товары украл и был таков. Я к тебе потом по-хорошему приходил, а твой братец, Гуляй Ветер, голову себе черепицей разбил да ко мне в ворота ломился, избить грозился. Довел ты меня до нищенства. Я теперь гол как сокол, а ты живешь в свое удовольствие.

Свысока поглядел Железный Коготь на нищего Цзинцзи и усмехнулся.

— Провались ты пропадом, проклятый! — заругался он. И надо ж было встретить шелудивого! Да ты ж бродяга! Как ты с голоду не подох, побируха несчастный! Какие тебе шелка?! А ну-ка, отпусти осла! А то плеткой перетяну.

— Разорился я, — продолжал Цзинцзи. — Ты богат. Дай мне хоть немножко серебра на прожитие. А то я тоже знаю, куда мне обратиться. Тут Ян соскочил с осла и, бросившись к Цзинцзи, хватил его плеткой.

— А ну, угости-ка наглеца! — крикнул он слуге. — Убить мало побируху!

Слуга изо всех сил ударил Цзинцзи, отчего тот отлетел в сторону и рухнул на землю. Тут к нему подскочил Ян и начал отвешивать пинков.

На крик Цзинцзи сбежалась целая толпа. Из нее выступил стоявший в стороне мужчина в высокой черной шапке с платком вокруг шеи. На нем были лиловая куртка, белый холщовый жилет и тростниковые сандалии на босу ногу. Над глубоко запавшими глазами щетками нависали густые брови. Он был широкорот, с багровым цветом лица. На руках у него играли мускулы. Вино распирало его, и он с горящими глазами и поднятыми кулаками подступил прямо к Железному Когтю.