Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

кармана пальто бутылку водки и приложился к горлышку. Отпил изрядный глоток и качнул массивной головой: — Так нечестно.

Бедный Бубба. Вечно приходит на вечеринку не в том костюме.

18

Майлз Ловелл покинул дом вскоре после захода солнца, когда небеса окрасились в томатно-красный цвет, а ветер принес с собой запахи прилива.

Мы дали ему отъехать на несколько кварталов и вырулили на дорогу вдоль пляжа, догнав его возле газгольдеров и прочих промышленных сооружений, обступивших этот участок 228-го шоссе. Автомобилей на дороге было значительно меньше, и направлялись они к пляжу, а не прочь от него, поэтому мы держались от Майлза на расстоянии в четверть мили и ждали, когда стемнеет.

Краснота небес сгустилась, и облака посинели. Энджи села в фургон к Буббе; я в «порше» ехал впереди них. Ловелл вел нас обратно через Хингэм на Третье шоссе, двигаясь все дальше к югу.

Поездка оказалась короткой. Пропустив несколько боковых поворотов, он свернул на Плимут-Рок и еще через милю покатил по лабиринту грунтовок, каждая последующая из которых выглядела пыльнее и заброшеннее предыдущей. Мы держали дистанцию, надеясь, что не потеряем его в этом хитросплетении перекрестков и узких дорог, заросших по обочинам пышным кустарником и низко нависавшими деревьями.

Радио у меня не работало, стекла были опущены, и время от времени до меня доносился хруст гравия под колесами его машины и обрывки джаза из салона. Насколько я мог судить, мы уже забрались в глубь Национального парка Майлза Стэндиша; вокруг высились сосны, белые клены и лиственницы. В ноздри мне пахнуло клюквой — еще до того, как взору открылись клюквенные плантации.

К этому сладкому и в то же время резкому аромату примешивались пьяные ноты перебродившего ягодного сока, выставленного на солнце. Из-за деревьев просачивался белый клочковатый туман, поднимавшийся над остывающими болотами. Я припарковал «порше» на ближайшей к ним поляне. Чуть впереди светились, виляя, задние габаритные огни машины Ловелла, направлявшейся к болотистому берегу.

Бубба остановил фургон рядом с «порше». Мы вышли наружу, осторожно захлопнув дверцы, которые издали мягкий щелчок, почти не потревоживший окружающую тишину. Майлз Ловелл затормозил ярдах в пятидесяти дальше — мы слышали, как громко стукнули дверцы его машины. Звуки здесь разносились далеко и ясно, несмотря на туман и преграду в виде жидкой поросли деревьев.

Мы двинулись по темной влажной тропе. Сквозь редкие стволы показалось море клюквы, пока еще зеленой. Бугристые ягоды покачивались под сырым ветром, словно заигрывая друг с другом.

Звук наших шагов разбудил в лесу эхо; в сгущающихся сумерках послышалось карканье вороны; зашелестели под мягким и влажным поцелуем ветра древесные кроны. Мы дошли до опушки и едва не уперлись в задний бампер БМВ. Спрятавшись за дерево, я высунул голову и осмотрелся.

Передо мной расстилалось широкое болото, по поверхности которого пробегала рябь. В дюйме над ним, разделенные дощатым настилом на четыре вытянутых прямоугольника, висели белесые испарения. Майлз Ловелл ступил на одну из коротких «перекладин» деревянного креста. В центре его стоял сарайчик. Ловелл толкнул дверь и зашел внутрь.

Я прокрался к берегу, надеясь, что машина Ловелла послужит мне прикрытием на тот случай, если на том конце болота кто-то есть. Размерами сарай был не намного больше уличной туалетной кабинки; с правой стороны от двери на стене имелось окно, выходившее на длинную «перекладину» перегородившего болота креста. Изнутри окно прикрывала муслиновая занавеска, вскоре засветившаяся мягким оранжевым светом. Я увидел, как за стеклом мелькнула и исчезла тень Ловелла.

Кроме машины, прятаться больше было негде. Кругом расстилалась влажная земля. В воздухе носилось жужжанье пчел, комариный звон да стрекотанье сверчков, собиравшихся заступать на ночную смену. Я пробрался обратно к линии деревьев. Вместе с Буббой и Энджи мы схоронились за редкими стволами, подступавшими к краю болота. Отсюда мы могли видеть фасад и левую стену сарая, а также часть дощатого креста, протянувшуюся вдаль, до черных зарослей на том берегу.

— Черт, — сказал я. — Жалко, что не взял бинокль.

Бубба вздохнул, достал из-под полы пальто бинокль и протянул мне. Ох уж этот Бубба со своим пальто. Порой мне казалось, что у него в карманах целый супермаркет.

— Я тебе никогда не говорил, что в пальто ты мне напоминаешь Харпо Маркса?

— Говорил. Раз семьсот. Или восемьсот.

— А-а. — Мой коэффициент крутизны явно пошел под уклон.

Я навел бинокль на сарай, отрегулировал фокус, но в награду за все свои усилия получил только четкую картинку деревянной стены. Сомнительно, что на задней стене тоже есть окно, подумал я, а то, которое я видел, было занавешено. Что нам оставалось? Только ждать, когда на свидание с Ловеллом явится его таинственный приятель, и молиться, чтобы комары и пчелы не сожрали нас заживо. Конечно, если бы нам стало совсем невмоготу, у Буббы в карманах наверняка нашлась бы банка репеллента, а то и специальная лампа, отпугивающая насекомых.

Небо над нами окончательно утратило красноту и приобрело темно-синий оттенок. Зеленые клюквенные плантации посерели; сгустившийся туман прорезали черные силуэты деревьев.

— Как ты думаешь, мог этот мужик, с которым должен встретиться Майлз, приехать первым? — спросил я Энджи.

Она посмотрела на сарай.

— Все возможно. Но ему бы пришлось пробираться с другой стороны. Здесь следы только одной машины, Ловелла. А мы встали севернее.

Я перевел окуляры на южную оконечность креста, где он терялся в высоких стеблях пожухлой болотной травы, над которой вились стаи комаров. Не самый привлекательный и легкодоступный путь, если, конечно, не горишь желанием подхватить малярию.

Бубба у меня за спиной издал хрюкающий звук, топнул ногой и отломил с дерева пару толстых сучьев.

Я начал осматривать в бинокль противоположный берег с восточной стороны креста. Там почва казалась тверже, а деревья — выше и суше. И росли они плотнее. Настолько плотно, что, как я ни приглядывался, не видел ничего, кроме уходивших вглубь ярдов на пятьдесят черных стволов и зеленого мха.

— Если он там, значит, подошел с другой стороны. — Я указал направление пальцем и пожал плечами. — Увидим, когда он выйдет. Фотоаппарат взяла?

Энджи кивнула и достала из сумки маленький «Пентакс» с функцией автонастройки фокуса и вспышкой для ночной съемки.

Я улыбнулся:

— Мой рождественский подарок.

— На Рождество девяносто седьмого года. — Она усмехнулась. — Единственный твой подарок, которым не стыдно пользоваться на людях.

Мы на мгновение встретились взглядами. Она смотрела мне прямо в глаза, и меня внезапно охватило желание обнять ее. Она опустила глаза. Я почувствовал, как мое лицо