Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

Энджи опустила пистолет. Я шагнул в дверной проем и огляделся. Чтобы переварить картину, открывшуюся нашим взорам, понадобилось некоторое время. Переваривать там было много чего, но ничего из того, что хотелось бы увидеть.

Майлз Ловелл сидел посередине сарая привязанный к мотору насоса. Провод, опоясывающий его по талии, был затянут за спиной.

Кляп во рту потемнел от крови. Из уголков рта стекали на подбородок красные струйки.

Руки безжизненно свисали по бокам. Тот, кто сотворил это с ним, мог не волноваться, что Майлз сбросит путы, — кистей у него больше не было.

Они лежали слева от выключенного мотора, отсеченные выше запястий и аккуратно повернутые ладонями к полу. Блондин наложил жгуты на обе культи и воткнул топор в пол между кистями.

Мы подошли к Ловеллу. Глаза у него закатились. Ногами он судорожно колотил по полу — казалось, не столько от боли, сколько от шока. Даже несмотря на наложенные жгуты, я сомневался, что он протянет еще долго. Загнав ужас от увиденного поглубже в себя, я понял, что надо попытаться задать ему пару вопросов, пока он не стал добычей смерти или комы.

Я вытащил кляп у него изо рта и отскочил, потому что ему на грудь хлынула темная кровь.

Энджи сказала:

— О нет! Быть такого не может. Это уж слишком.

Мой желудок скользнул влево, потом вправо, потом снова влево; в голове зашумело.

Бубба повторил:

— Фига се.

На этот раз я точно уловил в его голосе восхищение.

В сознании или в обмороке, живой или мертвый, но Майлз явно не ответил бы ни на один из моих вопросов. Пройдет еще много времени, пока он будет в состоянии отвечать на чьи бы то ни было вопросы.

И даже если он выживет, я не уверен, что это доставит ему много радости.

Пока мы ждали под деревьями, глядя, как густой туман покрывает заросли клюквы и припаркованный на берегу БМВ Майлза Ловелла, его язык разделил судьбу его же отрезанных кистей.

19

Через три дня после того, как Майлза Ловелла поместили в реанимацию, доктор Диана Борн, зайдя к себе домой, в таунхаус на Эдмирал-хилл, застала на кухне Энджи, Буббу и меня за несколько преждевременным приготовлением традиционной трапезы ко Дню благодарения.

Мне поручили заботы о тридцатифунтовой индейке, потому что из нас троих я единственный любил стряпать. Энджи предпочитала рестораны, а Бубба питался исключительно фастфудом. Мне же по жизни пришлось приобщиться к искусству кулинарии с двенадцатилетнего возраста. Ничего особенного, конечно; в конце концов, ни для кого не секрет, почему слова «ирландская» и «кухня» редко употребляются в одном предложении. Но я вполне способен справиться с большинством блюд из птицы и говядины, не говоря уже о том, чтобы сварить макароны. Еще я могу довести до обугленного состояния любую рыбу, встречающуюся в живой природе.

Я вымыл, обжарил, натер маслом и специями индейку, а затем приготовил картофельное пюре с мелко нарезанным луком. Энджи в это время трудилась над начинкой, добавляя к полуфабрикату из сухарей зеленые бобы и чеснок, — рецепт, который она вычитала на упаковке консервированного супа. У Буббы официальных обязанностей не было, зато он притащил гору чипсов и множество банок пива для нас с Энджи и бутылку водки для себя, а при виде персидской кошки, принадлежавшей Диане Борн, повел себя достаточно адекватно и не пришиб ее.

Индейка жарится долго, а следить за ней не нужно, поэтому мы с Энджи поднялись наверх и принялись обыскивать дом Дианы Борн, пока не наткнулись на одну интересную вещицу.

Майлз Ловелл впал в кому вскоре после того, как мы вызвали «неотложку». Его отвезли в больницу Джордана в Плимуте, где ему оказали первую помощь, после чего вертолетом доставили в Массачусетский медицинский центр. Они корпели над ним девять часов, а потом переправили в отделение интенсивной терапии. Пришить ему руки они не смогли; с языком у них, может быть, что-нибудь и получилось бы, если бы блондин не унес его с собой — или не зашвырнул в болото.

Я нутром чуял, что блондин забрал язык себе. Знал я о нем не много — и имя, и внешность его оставались для меня загадкой, — но я начинал примерно догадываться, что он собой представляет. Я не сомневался, что именно его Уоррен Мартенс видел в мотеле и описал как главного. Он уже уничтожил Карен Николс, а теперь попытался уничтожить Майлза Ловелла. Он производил впечатление человека, которому просто убивать свои жертвы скучно. Вместо этого он предпочитал оставлять их в живых, удостоверившись, что отныне жизнь для них хуже смерти.

Мы с Энджи спустились с находкой, обнаруженной в спальне доктора Борн. Пластиковый термометр выскочил из индейки ровно в тот момент, когда Диана Борн зашла в дом.

— До чего вы вовремя, — сказал я.

— Ага, — сказала Энджи. — Мы тут вкалываем, а она приходит на все готовенькое.

Диана Борн повернулась в сторону столовой, отделенной от кухни аркой, и Бубба помахал ей рукой с зажатой в ней бутылкой «Абсолюта».

— Как дела, сестренка? — спросил он.

Диана Борн уронила свою кожаную сумочку и открыла рот, будто собиралась закричать.

— Ну-ну… Спокойно, спокойно, — сказала Энджи. Она присела на корточки и пустила по полу видеокассету, которую мы только что нашли в спальне, так, что та пролетела вперед и остановилась возле ног Дианы Борн.

Та посмотрела вниз, увидела видеокассету и захлопнула рот.

Энджи уселась на кухонную стойку и прикурила сигарету.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, доктор, но врачебная этика вроде бы запрещает спать с пациентом.

Я бы с удовольствием взглянул на Диану Борн и даже картинно поднял бы брови, но я был слишком занят, извлекая из духовки противень с индейкой.

— Блин, — сказал Бубба. — Вкусно пахнет.

— Черт, — сказал я.

— Что такое?

— А клюквенный соус мы купили?

Энджи прищелкнула пальцами и помотала головой.

— Ну и ладно. Я вообще-то не фанат. Эндж?

— Никогда не любила клюквенный соус, — сказала она, не сводя взгляда с Дианы Борн.

— Бубба?

Он рыгнул:

— Только пить мешает.

Я повернул голову к Диане Борн, которая стояла не шевелясь над валявшейся на полу сумочкой и видеокассетой.

— Доктор Борн? — сказал я, и ее глаза метнулись ко мне. — Вы большая поклонница клюквы?

Она набрала полную грудь воздуха, закрыла глаза и медленно выдохнула:

— Что вы тут делаете?

Я поднял противень:

— Я готовлю.

— А я мешаю, —