Татуировка наложницы - Лора Роулэнд

Так ли она наивна, как кажется? В каждом браке есть свои тайны, их союз не является исключением. И Рюко был вынужден говорить без обиняков.

— Если бы госпожа Харумэ родила сёгуну наследника, то стала бы его официальной супругой. Она заменила бы вас на месте высшей по положению женщины Японии.

— Это было бы простой формальностью. — Госпожа Кэйсо-ин раздраженно отмахнулась. — Я мать Цунаёси. Ни одна другая женщина никогда не сможет занять моего места в его сердце. Он следует моим советам. Разве он сможет без меня управлять страной?!

— Вашего сына не радуют обязанности сёгуна, — напомнил Рюко, не уточняя, управляет ли вообще страной Цунаёси Токугава. — Его привлекают религия и театр. — «И мальчики», — подумал Рюко, но не стал говорить этого вслух. Госпожа Кэйсо-ин не желала слышать о сексуальных предпочтениях сына. С появлением наследника будет гарантирована преемственность. Его превосходительство может воспользоваться этим предлогом, чтобы отречься от власти и назначить совет регентов для руководства правительством до достижения мальчиком необходимого возраста.

Такое видение будущего поведения сёгуна разделяли многие проницательные члены бакуфу, но Кэйсо-ин упрямо надула губы.

— Нелепость! Мой сын прирожденный вождь. Он не уйдет на покой, пока смерть не унесет его из этого мира. И ему нет нужды в совете, чтобы управлять правительством, пока мать помогает ему. Он любит меня и верит мне.

Однако Цунаёси Токугава верит и Сано, Рюко видел, как из дня в день растет влияние сёсакана-самы. Малейшее подозрение способно поставить под угрозу отношения Кэйсо-ин с сёгуном, который боялся и не терпел насилия. Если он решит, что мать способна на убийство, то может отвернуться от нее и найти себе другую женщину на роль доверенного лица — например, госпожу Ишитэру. Отвергнутая наложница вернула себе его благосклонность после смерти Харумэ. Она уже родила ему двух сыновей, хоть и мертвыми, и обязательно ухватится за возможность восстановить свое положение.

А что тогда будет с Рюко?

— Прошу вас, госпожа, — взмолился он. — Просто представьте себе, что появился наследник и ваш сын ушел на покой. У кого будет больше влияния на совет регентов? У вас, матери прежнего, отошедшего от власти сёгуна? Или у матери будущего?

Мягкий голос Рюко стал резким от волнения, он склонился над Кэйсо-ин и схватил ее за руки.

— Если бы Харумэ осталась в живых, вы могли утратить положение правительницы в Больших Внутренних Покоях, ваши привилегии, власть. Сёсакан Сано в конце концов поймет это, если уже не понял. Вы неизбежно становитесь у него главным подозреваемым в убийстве!

На другой стороне поляны огромный дуб с треском упал на землю. Крестьяне принялись распиливать его ствол. Госпожа Кэйсо-ин наблюдала за ними, и лицо ее стало хитрым. Такого выражения Рюко не доводилось видеть никогда прежде. Она, несомненно, понимала, о чем идет речь. Сердце Рюко сжалось от страха. Она наконец осознала шаткость своего положения?

Или знала это всегда?

Госпожа Кэйсо-ин медленно повернулась к монаху и заставила его опуститься на колени, так что их лица оказались на одном уровне, почти соприкасались. От добродушной глупости не осталось и следа.

— Скажи-ка, милый, — прищурилась она. — Это расследование так тебя беспокоит из-за моей судьбы или же твоей собственной? Ты в чем-то замешан?

Эти слова вместе с ее зловонным дыханием словно парализовали Рюко. От испытанного потрясения он утратил нить разговора. Ему представились оставшиеся с войны поля брани, над которыми ветер носил запах кровавой бойни. Несмотря на все усилия на ниве благотворительности и духовного просветления, в его жизни бывали случаи, когда он становился жадным, амбициозным и безжалостным. Что, если Сано доберется до них? Конечно же, он тогда заподозрит, что Рюко убил Харумэ, чтобы защитить Кэйсо-ин и одновременно сохранить свое положение. Но даже представив себя на лобном месте в ожидании казни, хитрый политик Рюко искал способ обратить ситуацию себе на пользу.

— Да, госпожа, — кивнув он, словно сознаваясь в чем-то постыдном. Это не было ложью. Он задумывал и осуществлял интриги, направленные на защиту своих и Кэйсо-ин интересов, с ее одобрения и без оного. Ему хотелось понять, как много она знает или догадывается о нем и хранит ли слабая память воспоминания о совместных проделках. Если ему предъявят обвинение в убийстве госпожи Харумэ, то пожертвует ли им Кэйсо-ин, чтобы спастись самой? — Я опасаюсь, что сёсакан Сано узнает, что я сделал.

К его радости, Кэйсо-ин чуть не задушила его в объятиях.

— Меня не волнует, что ты натворил, особенно если ты сделал это ради меня, — заявила она. — Я люблю тебя и встану рядом с тобой. — Рюко спрятал улыбку на груди Кэйсо-ин. Пусть верит — или прикидывается, что верит, — будто это он убил Харумэ; главное, удержать ее на своей стороне. Теперь они оба избегнут обвинений в убийстве и государственной измене. — Пока я жива, ни один волос не упадет с твоей головы!

Погладив обритую голову Рюко, госпожа Кэйсо-ин усмехнулась своей шутке.

— Я замерзла и отсидела зад на этом пне, — сказала она. — Пора возвращаться в замок Эдо. Когда мы туда приедем, я поставлю на место сёсакана Сано. Скажи только, что нужно сделать. Тебе не о чем беспокоиться, милый.

21

Сано выбрался из лодки, доставившей его на другой берег Сумиды, в Фукагаву, где родилась госпожа Харумэ. Здесь река вливалась в залив Эдо, и окраина лежала на бывших болотах, заполненных кучами городского мусора и земли, вырытой при строительстве каналов. После Великого пожара многие переехали сюда, чтобы начать жизнь заново. Однако Фукагава имела свои неудобства, связанные с ее географическим положением. Наводнения, тайфуны и высокие приливные волны несли массовые разрушения. Поэтому местность считалась опасной для проживания. Здесь началась нелегкая жизнь госпожи Харумэ, оборвавшаяся восемнадцать лет спустя.

Направляясь к центру города, Сано миновал склады, пахнущие сосновой древесиной, кунжутным маслом и хосикой, удобрением, вырабатывавшимся из сардин. Дым от солеварен на южных приливных полях скрывал лежащий на противоположном берегу Эдо. В холодном воздухе стояла удушливая влажность. Шумный торговый район окружал главную улицу, идущую к кумирне Томиока Хатиман. Здесь, в квартале Ока Басо, пользовавшемся нехорошей репутацией, и работали не получившие разрешения проститутки. Здесь было много чайных домов, гостиниц, а также прекрасных ресторанов морской кухни, которыми славилась Фукагава.

Храмовые колокола пробили полдень, и Сано понял, что проголодался. Он вошел в «Хирасэй», знаменитый ресторан, расположенный прямо за воротами кумирни. Заказав суши с овощами, рис и печеного угря, Сано обратился к хозяину:

— Я ищу проститутку по имени Голубое Яблоко. Не подскажете, где ее найти?

Хозяин заведения покачал головой:

— Я не знаю никого с таким именем. Посмотрите в чайных домах.

Сано так и сделал, но и там никто не слышал о Голубом Яблоке и ничего не знал о госпоже Харумэ, кроме того, что широко освещалось в газетных листках. Сано направился в сторону кумирни Хатиман. Ее громадная, крытая медью крыша высилась над улицами, подобно самурайскому шлему, высокие каменные стены дали приют храму Этай, монахи которого вели списки всех проживающих в этом районе. Если кто-то и мог навести Сано на след Голубого Яблока, то только они.

— Ее настоящее имя было Ясуко, — сказал старый монах.

Они стояли на кладбище храма Этай, где Сано в конце концов нашел мать Харумэ. Ее покрытая мхом мемориальная табличка лежала в той части кладбища, где хоронили неимущих. На могилах здесь не было ни одного цветка. Дорожки, по которым редко ходили посетители, заросли высокой травой — печальный, заброшенный вид. Ежась под плащом, Сано слушал воспоминания монаха о Голубом Яблоке, умершей двенадцать лет назад.

— Она перебиралась сюда, спасаясь от наводнений, и я запомнил ее благодаря ее уникальной ситуации. О большинстве ночных проституток никто не заботится. Их клиенты, как правило, бедны и случайны, постоянных посетителей они не имеют. Но Ясуко была красива и пользовалась спросом. Ее профессиональное имя пошло от голубоватого, в форме яблока родимого пятна на запястье. Она была доверчива, часто влюблялась и татуировала на теле имена своих возлюбленных. Когда я готовил ее к кремации, то обнаружил между пальцами рук и ног множество иероглифов.

И именно этот пример привел ее дочь, Харумэ, к смерти.

— Ясуко заслужила любовь Дзимбы из Бакуротё, когда тот по делам приехал в Фукагаву, — рассказывал монах. — После рождения ребенка он регулярно присылал деньги. Потом Голубое Яблоко заболела, утратила привлекательность… и большую часть клиентов. Чтобы заработать на рис, ей приходилось обслуживать бывших преступников и даже эта. Когда она умерла, я взял ее шестилетнюю дочь в наш приют. Потом связался с Дзимбой. Он забрал ее к себе в Бакуротё.