Обретение мира - Николай Басов

— Ты уверен, что справишься с летателем? — спросил Рост Костылькова.

— Так меня же хотели к тебе послать, когда ты шхеры собирался с нашими викрамами штурмовать. Почему-то не пустили, но Докай высказался в том плане, что я могу.

— Друг-Докай, — поправила его Сонечка. Она, кажется, потеряв Фрему, стала как-то слишком уж по-матерински относиться ко всем этим мальчишкам, которые были заметно моложе ее.

— Ну да, друг-Докай, — быстро согласился Костыльков. Он хотел быть послушным, чтобы ему все-таки разрешили влезть в гиганта.

А Ростик смотрел на него и удивленно, и рассерженно, и печально. Выходило, что с пути, начертанного для него, каким-то неестественным, жутковатым и непреодолимым образом пацану этому сойти не удастся. Вот и сейчас, не подозревая о том, он сделал первый шаг, который должен был привести его… Знать бы, что ему грозит, подумал Ростик, можно было бы предостеречь. Хотя все мы тут… по краю ходим, может, он сам, Ростик Гринев, погибнет еще раньше этого мальчишки в расстегнутой гимнастерке с лейтенантскими погонами.

— Ростик, — вдруг и Сонечка решила вмешаться, — отдай ты этого гиганта. А мы тебя до Боловска отлично на грузовике добросим, если хочешь, или у нас поживи немного, ты же эти шхеры завоевывал, к друзьям-викрамам, наверное, приклеился.

— А ты лукава, Сонечка, — Ростик вздохнул. — Ладно, берите, только про обещание доставить в Боловск на грузовозе не забудьте.

Костыльков так обрадовался, что стал почти тут же раздеваться, но все же опомнился и на Сонечку поглядел смущенно.

— Пойдем, я тебя проинструктирую, что с этим зверем тебе предстоит сделать, — заговорил Мурад. — Заодно и погляжу, как он тебя примет, а то я сам-то ни разу этого не видел, замечательное зрелище, говорят.

— Видел, например, как Гартунг в Левиафана входил, — заметил Ростик, все еще думая о Костылькове.

— Я имел в виду летателей, — пояснил Мурад. И, подталкивая Костылькова в спину, как-то неуловимо предложив остальным ребятам к ним присоединиться, они направились в сторону летателя, который уже ушел от людей в степь километра на полтора, не меньше.

— Теперь тобой займусь, — с тайным удовлетворением решила Сонечка, — я же здесь хозяйкой заделалась, сам понимаешь, гостя, особенно такого, как ты, мне обихаживать.

Спустя пару часов все нормально устроилось. Ростик с Сонечкой, которая очень мало стеснялась того, что ей предстояло, спустились к заливчику, он искупался, пока она простирнула бакумурскую хламиду, чтобы вернуть ее пилотам, переоделся почти в нормальный, из тонкой брезентухи костюмчик, подобный тем, в которых студенты на Земле в стройотряды ездили, переобулся в действительно удобные полулапти-полусапоги из травы и кожи и расположился в палатке, в которой стояли грубоватые столы и лавки, как и полагалось в общей для строителей столовой.

Когда туда же пришел и Мурад с какими-то ребятами, из которых Ростик не знал никого, Сонечка, исхлопотав на кухне пару здоровенных тарелок с какой-то лапшой и рыбой, предложила:

— Рассказывай, майор.

— Так это вы мне новости какие-нибудь расскажите, — удивился Рост. — К вам же каждый день грузовики приходят, вы все знаете. А я… и не вылезал за последние три месяца из гигантов, даже вашу лапшу есть разучился.

— Не понравилось? — огорчилась Сонечка. — Ох, извини, Рост, я не подумала, тебя же, наверное, одним бульоном поить полагается.

Рост в самом деле едва мог жевать, даже мускулы челюстей заболели с непривычки.

— Ты не отнекивайся, поведай, что думаешь о летателях? — строго, немного хмуро, может быть, ревнуя, спросил Мурад. Вот он-то все на свете знал и почти все понимал.

Ростик попробовал рассказать, что думает о смерти Астахова. Но вышло у него не очень, мало у чего времени было, чтобы обдумать эту проблему, да и перебивать его стали все, кто в столовой оказался. Оказывается, у этих ребят имелись свои идеи, некоторые интересные, хотя чаще — не очень. Рост думал иначе и о многом уже судил с высоты своего опыта пребывания в летателе. Он замолчал, только жевал, да так старательно, что Сонечка — милая хозяйка — даже слегка морщилась, словно своими гримасками могла помочь ему в этом нелегком труде.

Потом Мурад встрепенулся.

— Слушай, Гринев, если хочешь сегодня же вылететь в Боловск, то один грузовик как раз уйдет перед выключением солнца. Можешь с ними.

Сонечка удивленно повернулась к нему, потом отвела взгляд. Росту не составляло труда прочитать, что подумала она просто — они же завтра собирались, чтобы в световой день выйти… Но поняла, что Мурад настоял на этом отлете и по простой причине — не мог он спокойно видеть, как она с Ростиком возится, вот и нашел выход из положения.

— Ладно, — согласился и Ростик, — только дайте мне в дорогу побольше чаю какого-нибудь.

— Я тебе ухи в котелок насыплю, — тут же согласилась Сонечка. — Только сам пей, никому не давай. Уха наваристая получилась, не хуже мясного бульона будет, почти как для заливной рыбы, только вот ледника у нас нет… — И она умчалась на кухню готовить для Ростика специальный котелок.

Так и получилось, что Ростик уже вечером того же дня летел в грузовике в Боловск, причем от неожиданной усталости даже не позаботился познакомиться с экипажем, чего с ним прежде, кажется, не случалось. Ребята, впрочем, тоже не горели желанием свести с ним знакомство покороче. Были они какие-то чужие, Рост даже забыл, что у людей бывает такая отчужденность. Недоумевая по этому поводу, он устроился в большом, гулком трюме грузовоза на не вполне очищенных шкурах бизонов, которые летчики волокли с собой в город.

Его немного беспокоило, как летчики поведут грузовик в темноте, но тех, похоже, это не волновало. Они и весь следующий день продержались за рычаги, проделав почти треть пути, как мельком обмолвился кто-то из них, хотя Ростику казалось, что прошли они едва-едва четверть всего расстояния. Питом они присели на какой-то возвышенности за джунглями, где еще и Водный мир по-настоящему не начинался. Тут имелись следы многих других стоянок — кострище, запас относительно сухих дров, разный человеческий мусор и даже что-то похожее на большой шалаш, не очень умело сложенный из сухого тростника.

Следующие два дня Ростик провел в полудреме, изредка выглядывая в иллюминатор, чтобы оценить землю, над которой они летели. И хотя называть эту поверхность «землей» было неправильно, но с этой неправильностью оставалось только мириться, спорить с этим термином было бы глупо. Он даже попробовал пристроиться к иллюминатору, чтобы смотреть вниз все время, как, бывало, в поезде на Земле еще, едешь и бездумно смотришь на расстилающиеся перед тобой пейзажи с верхней полки, лежа на животе… Но удобно устроиться не сумел, и потом все-таки слишком уж часто он засыпал. Должно быть, от слабости. И все равно, лететь было очень приятно, давно Рост не чувствовал такой безмятежности, спокойствия и бездумья.