Песталоцци - Альберт Пинкевич

Поучительная параллель: с одной стороны человек, живший в ту эпоху, когда сколько-нибудь оформленного рабочего движения не существовало, ставит все вопросы воспитания с точки зрения интересов трудящихся, среднего и беднейшего крестьянства, стремясь на этих путях во что бы то ни стало помочь народу: с другой стороны, человек, величающий себя социалистом, надумавший свою «социальную педагогику» в эпоху обострения классовых битв после Маркса, после Энгельса, холодно выдвигает формулу абстрактного социального воспитания.

Насколько неизмеримо выше для нас первый и насколько неизмеримо ближе для нас первый и как вызывает нашу ненависть и презрение второй!

Неудивительно поэтому, что и вопросы трудового воспитания поставлены у Песталоцци с далеко большей смелостью и большей глубиной, чем у кого-либо из его буржуазных и мелкобуржуазных «последователей». Как мы видели, для Песталоцци труд является могучим средством воспитания, также как и воспитание является средством для обеспечения определением трудовой профессии. Для Песталоцци не существует противоположения между общим и профессиональным образованием, его общее образование в то же время профессиональное, его профессиональное образование в то же время имеет глубокое общеобразовательное значение. И то и другое вместе подчинено задаче социальной, задаче поднятия подавленных, эксплуатируемых беднейших масс на высоту нормальной обеспеченной и счастливой жизни.

И эта идея не могла быть воспринята и развита его буржуазными «наследниками». Ведь если итти по этому пути, по которому начал итти Песталоцци, пришлось бы с неумолимой неизбежностью притти к пролетарской педагогике. Его классовая постановка вопроса о воспитании, перенесенная в условия XIX–XX вв., его страстная любовь к эксплуатируемым и угнетенным могли получить и действенное выражение только в борьбе пролетариата. Поэтому-то так бледно, так равнодушно пишут буржуазные историки о нейгофском опыте. Его нельзя вычеркнуть из истории Песталоцци, ведь на него ушло шесть лет его жизни; это яркая страница, ее нельзя вырвать из биографии, но ее буржуазный историк-педагог старается затенить, смазать, передать как одно из чудачеств гениального человека.

Так стремились буржуазные наследники вытравить все классовое из деятельности Песталоцци, представить его как бесклассового теоретика-педагога, как великого методиста начальной школы.

Конечно, и здесь Песталоцци — в области теории и практики обучения — дал очень много. Он конечно не философ и не «ученый» педагог. Если даже не поверить его заявлению о том, что уже в течение 30 лет он не прочел ни одной книги, то во всяком случае надо признать, что он не изучал ни современных ему философов, ни современных ему педагогов. О Канте он узнал через Фихте, о новых работах

Базедова он знает также по наслышке. Он создает свою теорию педагогики независимо от кого бы то ни было. В этом его сила и в этом и его слабость. Его теоретическим построениям не хватает научной культуры, в них нет стройности и систематичности, нет учета всего того, что сделано до него, а потому Песталоцци зачастую ломится в открытую дверь, открывает Америки, давно уже открытые до него. Но везде он оригинален, везде он вносят свое. Уже до Песталоцци и Локк и Руссо выдвигали целый ряд психологических положений, являвшихся фундаментом их воспитательной теории. В особенности велики заслуги Руссо, в «Эмиле» которого разбросано огромное количество замечательнейших наблюдений, великолепнейших психологических афоризмов. Песталоцци идет за ними. В юности он изучил того и другого; но он дает обобщающую установку, то есть то, чего не хватало и Локку и Руссо. Он говорит о психологическом обосновании всего обучения, всей педагогики. Характерно. что и к этому требованию он приходит, движимый социальным импульсом. Он стремится к тому, чтобы каждый человек, каждая мать как бы они ни были мало культурны, пользуясь его методами обучения и воспитания, могли стать хорошими педагогами. Для этого-то он и ищет наиболее простые элементы воспитания, для этого-то он и углубляется в психологию. Его «элементарное образование» насквозь психологично. Конечно его психология мало удачна, он не идет дальше анализа восприятий, прячем этот анализ проводится весьма механистично. Тем не менее им выдвигается с большой остротой проблема созерцания, глубокого и полного восприятия наблюдаемого объекта, и на этом строится его методика обучения.

Следствием такой постановки вопроса является его теория гармонического упражнения всех сил, а отсюда его теория воспитания как гармонического, умственного, физического (технического) трудового и нравственного развития.

Песталоцци в основе своей — идеалист, но идеалист, который часто сбивается на материалистическую трактовку многих вопросов. Так. его учение о воспитательном значении среды (жизнь образует) льет воду на мельницу материализма.

Педагогическое учение Песталоцци вызревало из его практики. Однако далеко не все свои идеи он сумел воплотить в жизнь. Наоборот, в жизни получили утверждение не самые верные и не самые яркие его педагогические идеи. Современники Песталоцци обращали больше внимания на его методические приемы, на методику обучения в начальной школе. Здесь он во многих отношениях является пионером, во многих отношениях он показал образцы методической работы по отдельным предметам, образцы сплошь и рядом, как мы видели выше, малоудачные.

Для того чтобы понять значение Песталоцци в области постановки обучения в начальной школе, надо еще раз вспомнить, что имелось в школах того времени Дистервег, один из крупнейших последователей Песталоцци в Германии, так описывает метод школьной работы той эпохи: «каждый ребенок читал отдельно. Метод одновременного чтения был еще неизвестен. Один за другим ученики подходили к столу, за которым сидел учитель. Он указывал на одну букву и называл ее, ребенок повторял название. следовало упражнение — распознавание и запоминание указанных букв, потом разбирались слоги буква за буквой; так ребенок ознакомливался с буквами и постепенно научался читать. Это был трудный, очень трудный метод изучения для него. Обыкновенно проводили годы, прежде чем приобреталось сколько-нибудь удовлетворительное умение читать; многие не приобретали его и в течение четырех лет. То был подражательный и чисто механический труд для обеих сторон. Редко думали о необходимости понимать читаемое Слоги произносились однообразным голосом, без понижений и повышений, и чтение было лишено всякой выразительности. Дети повторяли протяжным голосом тексты из Священного писания, псалмы и содержание катехизиса от начала до конца, — короткие вопросы и длинные ответы, все одинаково монотонным голосом. О содержании слов, звуки которых они мало-помалу закрепляли в памяти, дети не знали ничего… Не лучшим было обучение пению. Учитель пел псалмы несколько раз. пока дети не оказывались в состоянии повторить мотив или, вернее, провизжать его вслед за учителем»…