Былина железных душ - Вячеслав Ларин

с волненьем в груди глядел перед собой. Он верил, что и в этот раз конь осилит. И конь осилил. Четвёртый островок оказался словно бы из ила вязкого, и почва под копытами Космача оказалась мягка. Конь стал вязнуть в ней, словно в болотной жиже и скоро погрузился на несколько локтей.

– Проклятый ил! – воскликнул Беленир. – Мы увязнем в нём и нас утопят русалки!

– Замолчи! – крикнул Брисинор. – Не накликай беды своими словами!

– Сам молчи! – ответил ему Беленир. – Надо выбираться отсюда, а не ссориться. Если мы совсем увязнем, то я лучше попробую вплавь добраться до берега

– С ума сошёл? – воскликнул Брисинор. – Если ты и отобьёшься от русалок, так выплывет водяник и тебе будет несдобровать. У него лапы как крючья, он тебя живо утопит – и глазом даже не моргнёт.

– Коли увязнем, так лучше попытаться, чем сидеть и тонуть, – согласился Всесвятлир. – Готов поспорить, я доберусь до берега и никакой водяник меня не сцапает.

– Не уходите с острова, – заржал конь. – Я вас вытяну.

К тому времени Космач увяз по крутые бока, и жижа подкралась к ногам витязей. Всесвятлир вскрикнул и случайно стукнул коня по бокам. Тот, почуяв удар и вспомнив своего прежнего хозяина, тотчас выпрыгнул и из жижи, и с этого острова. И едва он оторвал копыта от земли, из воды вынырнули водяницы и попытались поймать его. Но он был уже высоко, и они не смогли даже схватить его за копыто. И вот Космач ступил на твёрдую почву. Вмиг все путники спрыгнули со скакуна и повалились с ног, словно мешки с картошкой. Брисинор даже обнял камни серые, точно был с ними в давней разлуке, а Всесвятлир счастливо сгрёб землю в горсть и развеял по ветру. И лишь Беленир был спокоен и тих, ибо прыжки через островки остудили его пыл, и он даже побледнел. Он глянул на реку, но там уже не было прекрасных русалок: они ушли под воду. Тогда витязь посмотрел на небо, залитое солнечными лучами, и подумал: «Совсем недавно под неведомыми чарами я был готов отправиться на дно из-за той красавицы-водяницы и умереть, а теперь готов взлететь к небесам ради жизни. Стоила ли та русалка моей смерти? И стоит ли моей смерти жизнь других людей?».

– Благодарю тебя, Космач, – вымолвил вдруг Всесвятлир, – что не угробил нас и не отправил на дно речное на радость проклятым русалкам и рыбам.

– И я благодарю тебя, – рек Брисинор коню. – Долго ты заставил надежде и вере тревожить наши сердца. Но в итоге всё завершилось благополучно и потому ты достоин похвалы.

Беленир молчал, но не потому, что был груб и невежественен, а потому, что на его светлое лицо пала угрюмость вкупе с сомнением. Такое с ним редко случалось и случилось сейчас, ибо он ужаснулся, поняв, что их предприятие может стоить им всем жизни даже если они не помогут родной земле. Но вскоре мрак сошёл с лица Беленира, ибо решил он, что, если отступить, жизнь их на отчизне будет в тягость, а возможно и вовсе не будет никакой отчизны. И затем он тоже поблагодарил коня за спасение.

Космач же, выслушав всех, заключил:

– Теперь нам предстоит путь на юг; не то, чтобы долгий, но и не слишком короткий. Нам надо будет взобраться на предгорья, потому будьте готовы к приключениям – опасным и дивным.

Путники кивнули головами и уселись на коня.

Глава 9. Три стези

Конь неторопливо зашагал вперёд. Путь лежал по неторным тропкам, поросшим травою да мхами. Припекало солнце. Не прошло и двух дней, как вдали завиднелся камень указательный, серый и большой, поросший бородатым лишайником. Вскоре путники приблизились к нему, миновав неглубокие лощины, и увидели, что надписи на нём сильно поистерлись, а сам валун зарос травами да мхами. «Видать, стоит здесь уже очень долго – столетие, если не тысячу лет» – подумал Беленир, слез с коня богатырского и попытался расчистить камень от трав, чтобы хоть что-то понять. Но травы пустили корни вглубь валуна, потому, когда витязь выдернул их, вместе с ними вывалились и куски камня, на которых и были написаны указательные письмена.

– И что нам теперь делать, если мы не знаем, какая дорога куда ведёт? – спросил Всесвятлир.

– Даже если бы камень был цел и не зарос травою, – отвечал Беленир, – мы бы всё равно не разобрали письмена, начертанные на нём. Такого языка мы не знаем.

Витязи понурили головы.

– Я помню эти письмена! – изронил вдруг конь премудрый. – Знайте: все дороги ведут в одно место, только разными путями и тропами! Но я не помню, какая тропа через какие земли ведет…

– Но откуда тебе это знать? – задал вопрос Всесвятлир. – Ты сидел в заточении тысячи лет, неужто дороги не изменились за столь долгое время?

– Здесь никто не живёт, кто изменит путь тропы? – заржал в ответ конь бородатый. – Кто будет просто так протаптывать тропу там, где её нет и где он не ходит?

– Раз здесь не ходят, – продолжал неугомонный Всесвятлир, – кто тогда протаптывает тропы на старом месте? Отчего они не заросли?

– Должно быть, кому-то они нужны, – согласился конь. – Иго-го! Должно быть, Земнородные здесь ещё не повывелись: они, наверное, и расчищают тропы. Хотя не знаю. Надо бы спросить у кого-нибудь дорогу, да никого нету.

– По какой тропе тогда пойдём? – спросил Беленир.

– Выберем какую-нибудь, – сказал Брисинор.

Вдруг над головами путников каркнул кто-то. А буде уж кто-то каркнул над головою, то это точно не синица, а ворон или ворона. Путники вгляделись в небо, заволоченное мглистыми облаками, и увидели ворона толстого, иссиня-черного. Он летел к востоку, широко расправив по поднебесью свои угольные крылья. Но тут каркун закружил над витязями и удивлённым конём в стремительном, но плавном хороводе и опустился пониже. Он приземлился на тот камень дорожный, поросший мхом да травою и, расправив свои крили длинные, каркнул во всё горло.

– Ты почто каркаешь здесь, птица чёрная? – воскликнул Беленир. – Лети да каркай в другое место, итак настроения нет.

И тут неожиданно даже для коня, ворон не только каркнул, но ещё и добавил:

– За что бранишь воронов добрых? Ужели мы тебе, витязь, чем навредили, что ты гневаешься на нас?

Изумлённый Беленир вначале не мог и рта открыть, но затем вымолвил:

– Неужели и вороны говорят? Я такого не помню

– Ты не помнишь? – каркнул важно ворон и взмахнул крыльями, показывая тем самым свою важность. – Мало ли что ты не помнишь – другие зато помнят.