Былина железных душ - Вячеслав Ларин

было бы сокрушить моё тело! А ты, глупец безрассудный, сейчас своею яростью сжигаешь себя изнутри к моей вящей отраде. Меня нельзя запугать ничьей речью, какой бы грозной она ни была. И, ежели ты будешь и впредь с такой ненавистью говорить со мной, то вскоре поплатишься за это. Так что говори осторожнее и, быть может, я позволю тебе стать моим рабом.

– Держи свой язык там, где ему место, иначе, говорю тебе, вырву его голыми руками из твоей глотки!

– Не трать на него своих сил, мой друг! – вмешался Дед-Пасечник. – Сейчас я разберусь с ним и никому из вас не придётся утруждаться.

– Ты думаешь, что у тебя хватит сил, чтобы совладать с моей мощью, каковою наделил меня Чёрный Государь? – спросил Кощевит. – Я в один миг могу повести пальцем, и ты закостенеешь, словно кусок льда, глупец!

– Я сын Земли и Солнца, ты не можешь подвергнуть меня земным морозам, ибо сама Земля меня породила! – рассмеялся Дед-Пасечник. – Я несокрушим, а мой мёд и добрая медовуха наливают мои руки такой силой, что я могу задушить тебя одной левой!

– Ха! – расхохотался Кощевит. – Опять про мёд! И ужели ты не знаешь, что я один из Яровинде, а сыны Земли вряд ли могут тягаться с ними в силе.

– Ещё как могут! – прервал его Дед-Пасечник.

Кощевит хотел ещё что-то вставить, но тут дед свистнул посвистом молодецким и перебил его. В ушах у Беленира загудело. Дед снова свистнул, но как-то по-другому, и даже птицы, молча наблюдавшие за происходящим, сорвались с деревьев и полетели прочь. И на сей свист с великим шумом крыльев вскоре явились все дикие пчёлы и лесные шмели. Они в танцах воздушных закружили вокруг тропы и взяли пчеловода в кольцо. Видя это, Кощевит немало удивился, а затем вымолвил:

– Я закован в броню из булата: твои пчёлы мне не страшны, старый болван!

– Ты постарше меня будешь, вот ты-то и старый болван! – поспешно прервал Кощевита дед. – А про бронь твою я слыхивал. Но ведь всегда под неё есть тайный путь, укрытый одеждой, а у пчёл моих жала острее клинка.

– Ну укусят они меня и что станется? – язвительно захохотал Кощевит, обратив свой взгляд в очи деда.

Тут пчёльник схватил один из камней стоячих и бросил его прямо во врага, но тот увернулся, и камень пролетел мимо. Витязи подивились, как так дед мог поднять тяжёлый валун, и хотели уже идти в битву, как вдруг на Кощевита понеслись пчёлы и шмели, а дед сказал:

– Конь сокрыт в трёх вёрстах отсюда на восток. На Мёртвом Кургане будет стоять огромный серый валун, отворотите его и добудьте коня. А я и мои пчёлки да шмели пока разберёмся с Кощевитом, если, конечно, он нас не осилит.

Беленир хотел остаться и пособить деду в битве с Кощевитом, но тот молвил:

– От тебя будет больно мало проку: я Земнородный сын, а ты лишь человек! Если я слабее Кощевита, ты не поможешь. А если я сильнее, ты не понадобишься! Вам предстоит другая битва.

Тогда Беленир подтолкнул Всесвятлира и Брисинора, и они устремились на восток, скрывшись в зарослях кустарника. Когда витязь оглянулся, чтобы посмотреть, возможно, в последний раз на пчеловода, то увидел, что тот уже схватился с Кощевитом, а пчёлы и шмели забрались ворогу под броню и стали его жалить. Беленир отвернулся и повёл своих товарищей на восток, через высокие сосны Фельнудира, и вскоре жужжание пчёл и грохот битвы остались позади. На сердца всех витязей лёг тяжкий камень, ибо они опасались, что дед не выстоит в борьбе. Беленир успокаивал себя тем, что его родина была в опасности и он не мог проявлять безрассудство.

Путь на восток, к Мёртвому Кургану да к валуну стоячему, под коим покоился конь, был недолог, ведь витязи спешили как никогда. Вначале туда вела извилистая стежка, пробегавшая между густыми зарослями вереса, а затем каменистая тропа, сложенная из маленьких камешков и обрамлённая пушистыми ёлками да бледными лиственницами. Всех вёл Беленир, и он всегда был начеку, опасаясь, что Дед-Пасечник не выстоял и погоня уже началась. Местность с каждым шагом заметно повышалась, а сосны высоковетвистые редели, дарствуя солнцу красному больше простора для лучей.

Путники взбрели на Мёртвый Курган, голый, что макушка асилка. Все подступы к нему, кроме южного, с которого они и пришли, были опасны: с севера курган резко обрывался крутояром, а с востока и запада переходил в овраг, но менее обрывистый и глубокий. Трав на холме почти не росло, на нём господствовал зелено-седой мох. Косматым одеялом он покрывал почитай каждый булыжник, а на самой вершине холма гордо высился камень стоячий, взмывая в небо толстенным копьём. И был он так неколебим, что его вряд ли бы сдвинул и древний богатырь, приложив все силы и немало усердия.

– И как мы отворотим этот проклятый валун? – поразился Всесвятлир. – Я, конечно, силён, но, знаете ли, не настолько, чтобы сдвинуть такую вот незыблемую громадину!

– Да даже если мы приложим все силы, этот валун останется стоять так, как стоит здесь уже тысячи лет! – молвил Брисинор, толкая руками нагретый за день на солнце камень. – Нет, его даже целая дружина не сдвинет. Зря мы послушали деда и ушли, надо было помочь ему в битве, тогда бы он был сейчас здесь и сдвинул этот валун!

– Возможно, вы правы, – сказал Беленир, оглядывая камень со всех сторон. – Но, наверняка, есть другой способ сдвинуть его, иначе Дед-Пасечник бы нас предупредил, что нам понадобится сила невиданного богатыря. Так что давайте лучше думать, что теперь делать. И к тому же сам дед нас и отправил от себя, значит, у него не было сомнений, что мы сдвинем этот камень.

– Наверное, – согласился Всесвятлир. – Да только как нам его отворотить?

Тут путники стали думать да гадать и истомили себя мыслями, но, как они ни старались, ничего дельного в их головы не явилось. Так они просидели до вечера, пока блески янтарные не залили небосвод, а золотой щит не достиг края небес. На востоке уже яркими светильниками возгорались звёзды, посылая на сырую землю алый блеск, иные уже засветили голубым заревом, самым прекрасным из всех цветов звёзд, а путники всё сидели у камня. Тени совсем удлинились, а вскоре и вовсе исчезли; солнце скрылось за лесами стоячими и перестало дарить лучи здешней почве. Деревья, окружавшие курган, злобно нависли над ним, словно пытаясь схватить витязей своими корявыми цепкими перстами и затащить их в глубину своей чащи. Особенно