Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд

похожей на нее, так же укладывать волосы и обводить губы вне контура, чтобы они казались больше. Но господи, это не потому, что я желала ей смерти. Это потому, что я хотела ее жизнь. И разве я не говорила вам, что всегда хорошо притворялась? Было так легко представить, как я выскальзываю из своего маленького грустного существования в ее. Я так отчетливо воображала, как это возможно. Вы видели эти фильмы, где замарашка снимает очки, выщипывает брови и – пуф, она магически превращается из серой мыши в кого-то, на кого стоит смотреть. Это были мы, я и Адриенн. Она была «после», а я – «до».

Дуэйн посмеялся мне в лицо, когда я впервые сказала об этом, чувствуя себя ранимой в то первое лето, после доставки им первой закупки продуктов. Слова только слетели с моих губ – «Тебе не кажется, что мы немного похожи?» – как он рассмеялся так сильно, что начал задыхаться, а я смотрела в пол и чувствовала, как краснеют щеки.

– В твоих мечтах, – сказал он. – Может, после пластических операций на миллион долларов.

Но миллиона не потребовалось. Даже не близко. Я знаю точную сумму, которая стерла единственное значимое различие между мной и Адриенн Ричардс: пятьсот долларов. Столько стоили инъекции, заполнившие впадины у меня под глазами, и самое смешное – именно она сказала мне это сделать. Я до сих пор слышу ее голос, как всегда самый приторно-сладкий, когда она оскорбляла тебя под видом комплимента: «Детка, я давно колю себе ботокс, чтобы остановить старение. Хотела бы я быть больше похожей на тебя и просто не заморачиваться, как выгляжу. Эти мешки под глазами сводили бы меня с ума. Знаешь, сейчас это исправляют».

Я сделала это как раз перед Рождеством, пока Дуэйн предпринимал свою единственную вялую попытку завязать. Он нашел краткосрочную реабилитацию в Бангоре, пятидневный детокс; он сказал всем, что уезжает на охоту, чтобы его мать не узнала правду. Я проехала за ним на машине до реабилитационного центра и убедилась, что он вошел. Но вместо того, чтобы вернуться домой, поехала дальше. Вдоль побережья, пока не нашла шикарный маленький городок, о котором прочла на каком-то туристическом сайте, куда приезжали богатые дамочки с подругами на «девчачьи выходные» – чтобы прогуливаться по галереям, дегустировать вина и накачивать лицо филлерами, прежде чем отоспаться в отеле на берегу. Я переночевала там в единственном месте, открытом после окончания сезона, прошлась по милым улочкам, где большинство магазинов и галерей закрылись на зиму, и притворилась кем-то другим. А на следующее утро перед отъездом я воспользовалась деньгами, заработанными на аренде дома Адриенн Ричардс, чтобы стать чуточку больше похожей на нее. Как я могла бы выглядеть, если бы не вышла за наркомана – который, к слову сказать, уже сбежал из реабилитации меньше чем сутки спустя и в тот самый момент разъезжал по чужому городу в поисках другого укола. Если бы я знала, что Дуэйн уже сорвался, может, я бы сказала мужчине со шприцом остановиться. Но я не знала, чему я рада. За одну ночь инъекции стерли десятилетие беспокойства, боли и плохих решений. И это сделал стоматолог. Мне было все равно, у него было дешевле, чем в дорогих медицинских спа, расположенных в маленьком молле на окраине города. Он даже сделал мне бесплатную чистку зубов.

Никто не заметил, конечно же. Когда видишь одинаковые лица каждый день, год за годом, наступает момент, когда это все так знакомо, что уже не замечаешь, как они выглядят. Как давно женатая пара, слишком близкая, слишком неразлучная, чтобы замечать все мелочи, медленно оставляемые временем на их лицах. На меня уж точно никто не смотрел достаточно внимательно, чтобы заметить разницу, – только Дженнифер, но она заметила синяки на следующий день, когда пришла вернуть жаровню, о которой я совсем забыла. Мы не выяснили отношения и даже не говорили о том инциденте на барбекю, поэтому она всегда нервничала в моем присутствии, словно думала, что я начну кричать или бить ее, или все сразу. Я никогда не утруждалась объяснять ей, что у меня не было энергии злиться. Поймать моего мужа на унитазе, когда ему дрочила местная парикмахерша, казалось мне почти поэтичным, еще одним напоминанием от судьбы, или Бога, или кого бы то ни было, что все могло, станет и будет становиться хуже. И вот что я вам скажу: могу поспорить, теперь ей стыдно. Она, наверное, думала, что Дуэйн меня бьет. Не смешно ли? Мне почти хочется, чтобы так было на самом деле. Не потому, что я это заслужила, а потому что, может, если бы он меня бил, я бы ушла.

Правда в том, что я не хотела ее убивать. Вы, наверное, мне не верите, я, возможно, себе бы тоже не поверила. Но вся моя зависть была направлена не на нее. Это была моя безумная фантазия выпутаться из моего дерьмового брака, дерьмового всего: жизни, полной фальстартов, упущенных возможностей и растраченного впустую потенциала, ставшей лишь поучительной историей. Я не хотела убивать Адриенн. Что бы я делала без нее? Как я могла улучшить свою жизнь, если бы не было ее, чтобы показать мне, что такое это «лучше»? Она вдохновляла меня. При каждом взгляде на нее мне все легче было представлять, что еще не поздно, что я могла бы стать кем-то другим. Я представляла, как уношусь из города в большой черной машине с водителем, прихлебывая шампанское на заднем сиденье, или, может, я была бы за рулем кремового кабриолета с опущенным верхом. Я представляла, что подожгу свалку, когда буду уезжать, брошу из окна коктейль Молотова, отправлю воздушный поцелуй расползающемуся пламени, которое бы увеличилось и стало ярче в зеркале заднего вида. Уничтожу последнюю связь моего отца с этим дерьмовым городом в надежде, что он когда-нибудь тоже уедет. Я заплатила тому стоматологу с иглой, чтобы он показал мне другую жизнь, помог мне выглядеть так, как я выглядела бы, приняв другие решения. Если бы я вышла замуж за богача с состоянием, создающим приятный слой между тобой и миром, такой мягкий и толстый, что ничто не может ударить тебя достаточно сильно, чтобы оставить след. Адриенн была на пять лет старше меня, но это у меня были усталые глаза и две борозды несчастья между бровей.

Поэтому да, я представляла, что становлюсь ею. Я жаждала любых деталей, помогавших сделать фантазию более аутентичной. Я практиковалась говорить как она, изображая ее низкий, шелковистый голос, самодовольный, как мурчание кошки. Я двигалась как она, раскачивая бедрами в