Загадка тетрадигитуса - Борис Борисович Батыршин

не отягощённому физическим образованием, смысл понятий «когерентный поток излучения», «энергия накачки», «квантовый пучок», – в общем, всё то, что и составляет суть привычного для обитателя века двадцать первого термина «лазер».

Уэскотт и МакГрегор появились только к ужину. МакГрегор в ответ на попытки Бурхардта снова заговорить о доступе в крипту заявил, что до завтрашнего утра ни о чём таком и речи быть не может. А если кому-то вздумается проявить инициативу, добавил он, то меры на этот счёт приняты: у входа в подземелье стоят двое вооружённых охранников, и ещё один дежурит внизу, возле самой статуи. Бурхардт, как обычно, буркнул что-то под нос, на чём дискуссия и закончилась бы – если бы Стрейкеру не вздумалось отпустить в адрес шотландца язвительный комментарий до которых бельгиец был большой охотник: "мол, вы до сих пор опасаетесь, что за вашей драгоценной статуей явятся русские и отберут её вместе с прочими реликвиями "Золотой Зари"? Не стоит: они больше не представляют угрозы, поскольку в данный момент пребывают в лучшем из миров…"

И в доказательство выложил на стол газету полуторанедельной давности с описанием страшной железнодорожной катастрофы, случившейся недалеко от границы с Германией, близ городка Эйпен. В обширном, на половину газетной полосы, списке погибших значились имена двух русских репортёров, направлявшихся в Париж из Петербурга через Берлин и Брюссель.

"Можете спать спокойно, дорогой Сэмюэль! – усмехнулся Уэскотт, изучив статью. – Как и обещал наш друг, эти джентльмены – разумеется, никакие они не репортёры, а агенты нового русского Департамента – более не опасны. А завтра, с утра…"

Что будет завтра с утра – он не договорил. Берта, услыхав о катастрофе, взорвалась, как паровой котёл. В адрес англичан и бельгийца посыпались обвинения в жестокости и бесчеловечности – "столько живых душ, дети женщины, и всё ради ваших грязных делишек!"

Смолчи в этот момент Стрейкер, удержись от колкости, и всё могло ещё обойтись, прикидывал позже Виктор. Ну пошумела бы дамочка, ну хлопнула бы дверью и заперлась бы у себя в комнате – так она и без того старалась избегать их общества, а все сколько-нибудь ценные сведения об экспедиции Семёнова уже успела пересказать, и не по одному разу. Но нет – бельгиец как бы между делом заметил, что мадемуазель Берта переживает вовсе не из-за невинно убиенных пассажиров, до которых её, по большому счёту, нет никакого дела, а бурная реакция вызвана гибелью её бывшего русского любовника. И – язвительно осведомился, какими именно постельными подвигами "мсье Семёнофф" удостоился того, что мадемуазель Берта, женщина, безусловно, искушённая, никак не может выбросить его из головы?

Результат получился…предсказуемый. Взбешённая Берта уже через пять минут она отдавала распоряжения своему стюарду и горничной собирать вещи и закладывать лошадей – "ноги моей здесь больше не будет!" Попытка Уэскотта урезонить её успеха не имела – изящное ландо, на котором женщина прибыла в Монсегюр, выкатилась из ворот, а спустя четверть часа вслед на ней отправился подручный Уэскотта, чех с забавной фамилией Прохазка. Его сопровождали двое громил из числа охранников, и Виктор слышал, как англичанин вполголоса инструктировал посланцев: "Верните её прежде, чем она доберётся до города. Если станет упираться – можете не церемониться. Слишком многое сейчас поставлено на карту, и мы не можем рисковать из-за бабских истерик…"

Чех ответил ухмылкой, не сулившей беглянке ничего хорошего. Что будет дальше предсказать несложно: наёмные головорезы либо скрутят взбунтовавшуюся дамочку и приволокут назад, либо попросту пристукнут на пустой дороге и припрячут труп. Что ж, это её дело – Виктор не собирался забивать себе голову чужими проблемами, а вот о своих позаботиться наоборот, стоило. Раз уж Уэскотт со Стрейкером так легко разбрасываются чужими жизнями, в том числе и своих сторонников, имеет смысл заранее принять кое-какие меры разумной предосторожности. Например – почистить, привести в порядок "ЧеЗет" и с этого момента постоянно носить его с собой. Не помешает.

X

Франция,

департамент Верхняя Гаронна,

Сент-Оренс-де-Гамвиль.

За окнами царила весна – по-летнему жаркий май французского Юга. Перекликались трелями пташки, им вторили весёлыми голосами работники во дворе гостиницы, куда Олег Иванович и Яша сопроводили неожиданно объявившуюся знакомую. В первый момент Семёнову показалось, что Берта вот-вот бросится ему на шею и разразится рыданиями. Но нет: то ли аристократическая сдержанность не позволила, то ли неуверенность взяла верх – а только женщина ограничилась вежливым кивком и даже не стала принимать поданную Олегом Ивановичем руку, покидая своё ландо. Сейчас все трое сидели за столом в обеденном зале придорожной гостиницы, единственной в крошечном городке. Здесь отдыхали по вечерам сельские буржуа и арендаторы, останавливались по дороге в Тулузу и обратно проезжие мелкие торговцы, сидели крестьяне, направляющиеся на рынок с плодами своих садов и огородов, да редкие жандармские разъезды, следящие за порядком на оживлённом тракте.

Гостиничный слуга, поймав брезгливый взгляд, брошенный гостьей на потемневшую, отполированную сотнями простонародных задниц скамью, немедленно испарился и приволок обитый плюшем стул на гнутых резных ножках. Похоже, это был единственный изысканный предмет меблировки во всём заведении, на который она и уселась с мученическим выражением на лице – "любуйтесь, господа, каким испытаниям вы подвергаете несчастную, поручившую себя вашим заботам!" То, что Берта всего час назад и в мыслях не имела вверять свою особу Олегу Ивановичу и, тем паче того, Яше, разумеется, роли не играло.

Семёнов устроился на скамье напротив и лихорадочно прикидывал, как себя вести. От волнения он не знал, куда девать руки, и после нескольких непроизвольных попыток сгрести со стола ложку или солонку, засунул ладони между колен, чувствуя себя совершеннейшим школяром. Берта, прямая, бледная, словно статуя в сказочном ледяном доме, сидела, смотря прямо перед собой, и тонкие, кисти её рук лежали на полотняной скатерти. Яша устроился сбоку и усиленно делал вид, что происходящее не имеет к нему никакого отношения. Но уходить не собирался – человек при исполнении, тут уж не до деликатностей.

Пауза тянулась, как показалось, Семёнову, целую вечность – и нарушила её Берта. Казалось, она читала в глазах своих визави вопросы, и отвечала на них раньше, чем те успевали их задать: О Уэскотте с МакГрегором и о затеянных ими в подземельях замка изысканиях; о Стрейкере и доставленной им статуе, о распорядке дня и установленном на "объекте" режиме охраны. А когда она заговорила о Викторе и Бурхардте, её