Загадка тетрадигитуса - Борис Борисович Батыршин

все мои усилия оказались напрасны. И тут стоит вернуться к свитку, оставленному в Маалюле. Его, разумеется, прочли – египтянин писал на классическом коптском языке, так что проблем с переводом и пониманием не возникло. Смысл прочитанного остался для монахинь тёмен, однако, они аккуратнейшее сохранили свиток в собрании монастырских рукописей – так он и лежал том, пока в документу не проявил интерес некий итальянский путешественник, случайно оказавшийся в монастыре.

Согласно строгим монастырским правилам, доступ к документам мог получить любой желающий, но снимать копии, как и делать любые записи, было категорически запрещено. Итальянец, ознакомившись с манускриптом, тоже отправился в Александрию, видимо, намереваясь продолжить расследование. Лучше бы он этого не делал…

Бурхардт снова мелко закашлялся и зашарил по столешнице в поисках стакана. Уэскотт торопливо наполнил его вином из оплетённой тростником бутыли. Немец благодарно кивнул и стал пить – долго, жадно.

– …итак, принимая дела в качестве хранителя собрания редкостей хедива, я наткнулся на весьма любопытную запись.

Профессор закатил глаза к потолку.

– …В месяце Зуль-каада 1162-го года Хиджры некий романец покусился на собственность тогдашнего владельца коллекции, паши Египта, был схвачен и при большом стечении народа предан мучительной казни. Следуя к месту экзекуции, несчастный отчаянно ругался и пытался проповедовать насчет рая земного, который по недомыслию своему отвергают те, кто не позволяют ему исполнить некое "предназначение". Разумеется, это не возымело никакого действия – жизнь бедолага закончил на колу. Я же, потратив немало времени и усилий на разгадывание тайны манускрипта, в итоге, отступился. И так бы и забыл о нём, если бы не ещё один русский учёный, доцент Московского Университета герр Евсеин – и лишь благодаря его появлению в этой истории события приняли именно тот оборот, который они, в итоге, приняли…[25]

Бурхардт замолчал и в два глотка прикончил свой стакан.

– Но об этом, с вашего позволения, поговорим в следующий раз. – сказал он, и Виктор отметил, что голос его вдруг стал скрипучим, каким-то надтреснутым. Простите, господа, это всё годы, будь они неладны – я весьма утомился и хотел бы немного передохнуть.

* * *

Виктор проводил взглядом Бурхардта, дождался, пока за ним закроется дверь. Вместе с профессором ушла и Берта – она категорически отказалась от комнаты, выделенной ей во временных постройках, возведённых для нужд «экспедиции», и, несмотря на бурные протесты Уэскотта и МакГрегора, устроилась внизу, в деревеньке, в том самом доме, что они снимали раньше. Вместе с ней там были горничная и стюард – плечистый молчаливый тип, выполнявший, похоже, заодно и функции телохранителя.

– Если предположить, что профессор прав, и найденные здесь артефакты имеют то же происхождение, что и те, что были извлечены из пещеры близ Маалюли – я уверен, что ещё одной статуи четырёхпалого там не было. – заявил Виктор. – Будь это не так – легенда о чаше Грааля, доставленной из Святой Земли и скрытой в Монсегюре, вообще не возникла бы. Конечно, крестоносцы обладали буйной фантазией, да и катары мало им в этом уступали, но вообразить, что Иисус был четырёхпалым – это слишком даже для них.

МакГрегор хмуро посмотрел на молодого человека.

– Ну почему же? Они могли счесть, например, что статуя изображает одного из ангелов Господних, а те могут иметь любой облик. Да и количество пальцев – не более, чем условность. Если обратиться к росписям готических соборов двенадцатого-тринадцатого веков, то там и не такое встречается.

– В таком случае, статую вместе могли вывезти с чашей и остальным – но позже она была утрачена. Скажем, досталась после падения Монсегюра инквизиторам, а те, недолго думая, уничтожили её, как заведомое творение еретиков.

– А почему тогда записи об этом отсутствуют? – не сдавался МакГрегор. Похоже, шотландцу претило хоть в чём-то соглашаться с русским собеседником.

– Это-то как раз вполне объяснимо. – пожал плечами Уэскотт. – Инквизиторы много чего тогда уничтожили, чтобы стереть с лица земли саму память о катарах и их ереси. Книги, предметы культа, манускрипты, предметы с изображениями священных символов – всё испорчено, расколото, разбито вдребезги, отправилось в огонь Статуя – не чаша, не горсть бусин, и даже не металлические книги; спрятать предмет такого размера оказалось посложнее, вот она и разделила участь своих временных владельцев.

– Что ж, с чашей и пластиной мы разобрались. – продолжал Виктор. – Это, судя по всему, части единой оптической системы, с способной в определенных условиях воспроизводить информацию в виде голограмм… простите, объёмных изображений. С металлическими книгами тоже всё более-менее понятно: это записи, сделанные либо самими… хм… тетрадигитусами, либо теми, кому они оставили свои артефакты. Можно предположить, что некоторые из них содержат, к примеру, подробные описания того, что демонстрирует чаша со статуей, или же какие-то дополнительные инструкции. А вот чёрные бусины, способные, как мы знаем, открывать "червоточины", проходы между прошлым и будущим – что они такое?

Уэскотт вскинул голову и внимательно посмотрел на молодого человека. Тот выдержал взгляд англичанина, не моргнув.

– У вас, надо полагать, есть предположения на этот счёт?

Виктор улыбнулся – в первый раз за этот день.

"…приятно, когда чувствуешь уверенность. Теперь-то они точно ничего ему не сделают, побоятся упустить что-нибудь важное. И правильно, пусть боятся…"

– Представьте себе, есть. Но тут я, пожалуй, последую примеру герра Бурхардта. Голова не варит совершенно, надо отдохнуть, переварить всё услышанное. Предлагаю продолжить нашу беседу завтра, а сейчас – не прикажете ли подать обед? С утра маковой росины во рту не было. Я, с вашего позволения выйду, подышу воздухом, а вы пока распорядитесь…

Он снова улыбнулся адептам "Золотой Зари" – на этот раз не без некоторого сарказма – и вышел из комнаты во двор, не обращая внимания на раздавшееся вслед злобное шипение МакГрегора.

VIII

Франция,

департамент Верхняя Гаронна,

Тулуза

– Лет пятнадцать назад здесь случилось сильнейшее наводнение. – сообщил Яша, сплюнув в струящий между опорами поток. – Затопило весь "розовый город", человек двести потонуло. Гаронна поднялась на тридцать футов и смыла все мосты – Эмпалот, Сен-Пьер, Сен Мишель. Только вот этот Старый Мост, и устоял.

– Сколько ему, лет триста? – осведомился Олег Иванович. Они стояли на мосту уже с четверть часа и откровенно маялись бездельем. – Умели всё