Асьенда - Изабель Каньяс

отправились по извилистому проходу часовни. Иисус наблюдал за нами с деревянного распятия над алтарем. Свечи с алтаря отбрасывали тени на Его впалые скулы, придавая резному лицу снисходительный вид.

– Или помоги мне, или хватит осуждать, – пробормотала я себе под нос.

– М-м? – удивился Андрес.

Я не ответила. К счастью, он стал меньше опираться на меня и больше идти сам, когда мы приближались к комнатам в задней части часовни. Я предупредила Андреса, чтобы он был поаккуратнее с головой, и мы вошли в дверь.

В покоях стояла темнота, но то была темнота кроткая. Безопасная, мягкая, угольная темнота часовни.

Я прошла за Андресом к постели и помогла ему улечься.

Затем принялась искать свечи со спичками – они лежали на небольшом круглом камине. Я зажгла больше свечей, чем требовалось, – скорее из привычки, чем из настоящего страха. Здесь за нами никто не наблюдал. Здесь было тихо. Тихо, и только дождь барабанил по крыше; Андрес вздыхал, сбрасывая туфли и укладываясь на тонкий матрас.

Свечи заливали теплым светом скудно обставленную комнату. Я огляделась. Над камином висела икона Богоматери. Выбеленные стены, деревянный крест напротив Девы. На столе – глиняная миска и кувшин. Один стул и стопка книг с потертыми корешками у постели.

Андрес свернулся калачиком. На лбу у него поблескивали капли пота. Он вдруг свел брови от внезапной тревоги.

– Вы в порядке? – спросила я.

– Меня сейчас…

Я схватила глиняную миску и бросилась к Андресу через крошечную комнату – как раз вовремя. Его сильно вырвало. Я прикусила губу, продолжая держать миску, пока его не перестало тошнить и он, пораженный, не опустился щекой на матрас.

В один из дней я заметила за капеллой водяной насос.

Нежно откинув волосы с лица Андреса и пообещав ему скоро вернуться, я вынесла кувшин и запачканную миску под дождь. Прошло всего несколько минут, но дождь хлестал меня по лицу и едва не вымочил насквозь платье, пока я мыла миску и набирала кувшин.

Я уже возвращалась к комнате Андреса, с тяжелым кувшином в одной руке и миской в другой, когда почувствовала, как что-то аккуратно касается моей шеи – словно слегка дотронулся любопытный тарантул.

Чувство, что за мной наблюдают вернулось.

Я развернулась и прорычала:

– Не смей!

Но там ничего не было. Лишь густая, непроницаемая тьма, окутавшая долину Апан.

Я сверкнула глазами в темноту. А затем вошла в комнату к Андресу, поставила кувшин на стол и выудила из кармана платья маленький кусочек копала, который взяла за правило хранить там.

Как только у двери показался завиток дыма, я наполнила глиняную чашу водой для Андреса, но он уже погрузился в сон.

Я опустилась на колени у постели и прислонила голову к матрасу – аккуратно, чтобы не касаться его. Паника и страх высосали из меня силы до последней капли; теперь я была словно мокрая тряпка, которую все выжимали, выжимали и выжимали, а потом повесили сушиться.

Дыхание Андреса стало ровным и глубоким, и вскоре я присоединилась к нему, к его поднимающейся и опадающей груди.

Очень-очень тихо.

* * *

Я распахнула глаза, услышав резкий стук в дверь.

Совсем не помню, как уснула. Я ведь не собиралась… Из высоких окон в комнату проливалось яркое утро, озаряющее догоревшие свечи и тончайшие завитки копала.

Снова раздался стук в дверь.

Я подняла голову и повернулась к Андресу.

Carajo – так бы он наверняка выругался.

Но мужчина лежал неподвижно и ничего не говорил. Кровь засохла и потрескалась в уголках его рта, а лицо в утреннем свете было таким же бледным, как и минувшей ночью.

– Андрес! – Стук усилился. Паника в голосе Паломы пробивалась сквозь деревянную дверь. – Андрес, ты мне нужен! Просыпайся!

Это была Палома. Слава богу. Тогда единственным оправданием, которое понадобится для нашего неподобающего вида, станет очевидное недомогание Андреса и моя ему помощь.

Я поднялась на онемевших ногах и расправила юбки, чувствуя, как по икрам побежали мурашки. Заправила за ухо локон, выбившийся ночью из узла. Прочистила горло. Губы все пересохли и потрескались.

Молясь, чтобы голос не пропал, я открыла дверь.

Лицо у Паломы было перепуганное и заплаканное.

– Андр…

Она замерла на полуслове, увидев меня; глаза расширились от удивления, рот округлился.

А затем Палома заметила кузена.

– Что с тобой случилось?! – вскрикнула она. Я отпрыгнула, когда Палома ворвалась в комнату и опустилась на колени у Андреса. – Болван! Во что ты впутался на этот раз?

– Я в порядке, – прошептал Андрес, нежно похлопывая Палому по руке. – Не переживай, все в порядке.

Все было не в порядке. Его едва не убили прошлой ночью, а у меня внутри все переворачивалось от мысли, что мы до сей поры не знаем, какой ущерб нанес разорванный круг.

Но Андрес без труда солгал, и хрипотца в его голосе успокаивала – даже когда он выглядел так, словно сама Смерть стояла над ним в ожидании.

– Нет, не в порядке! – прокричала Палома. Ее голос прорезали рыдания. – Мама мертва! Она мертва, Андрес!

16

Андрес ополоснул лицо водой, набранной из насоса, и мы втроем отправились к жилищам слуг. Андрес шел с осторожностью, закрывая лицо от беспощадного утреннего солнца ладонью. Он не произнес ни слова с тех пор, как Палома объявила, что Ана Луиза мертва. Если такое вообще было возможно, теперь он выглядел еще хуже, чем когда только проснулся.

– Что случилось? – спросила я Палому, пока она вела нас к Ане Луизе. Точнее, к ее телу.

– Я проснулась, а она уже мертва, – коротко ответила Палома. Она шла на полшага впереди нас, и ее темные туфли так уверенно касались земли, будто лишь их четкий ритм удерживал девушку от слез, что пробивались сквозь голос. – Она ничем не болела и ни на что не жаловалась… Я думаю, все дело в сердце.

Андрес кивнул, но тут же скривил рот, почувствовав боль. В груди защемило от жалости к нему. От удара по голове ему, судя по всему, пришлось гораздо хуже, чем я предполагала.

Мы подошли к дому Аны Луизы, у дверей которого уже собралась небольшая толпа людей. Они расступились, когда появилась Палома, а за ней падре Андрес и я, и стали перешептываться, как только мы переступили порог и шагнули в темноту дома.

Палома повела нас прямо в спальню. Просто убранная и скромно обставленная, она была похожа на покои Андреса. Но, в отличие от его комнаты, травы здесь устилали порог и окаймляли стены. В воздухе витал ни с чем не сравнимый, застоявшийся запах копала, перемешанный с