Испытание - Жоэль Шарбонно

Я собираю кучку из сухой травы и кусочков древесины и поджигаю их спичками Томаса. Разведя огонь, достаю из кармана складной нож. Кроме режущего лезвия и отвертки в нем открывается пилочка для ногтей, пилка для дерева, какой-то крючок и еще несколько приспособлений, которых я не применяла. Раньше не применяла.

Я выбираю инструмент длиной в полтора дюйма и шириной менее полудюйма, с плоским концом. Посередине углубление, при помощи которого отец, по его словам, открывал с друзьями детства бутылки, но у нас в Пяти Озерах таких бутылок нет, и я не знаю, как это работает. Меня интересует не открывалка, а гладкая плоская поверхность на ее конце. Остается набраться смелости и осуществить свой план.

Морщась от искр костра, я делаю то, что делал у меня на глазах доктор Флинт, когда его пациент находился в сознании, а предстоявшая операция отличалась болезненностью: сую Томасу под нос его простыню, чтобы он вцепился в нее зубами, потом кладу открывалку в огонь и жду, пока она раскалится докрасна. Потом велю Томасу отвернуться. Пока еще держу себя в руках, вынимаю железку из огня и прижимаю к ране.

Томас кричит, кусая простыню, и дергается от боли. От вида его мучений и от его глухих стонов у меня на глаза наворачиваются слезы. Но отступать некуда. Я снова сую свое пыточное орудие в огонь, другой рукой вытирая кровь с раны Томаса и заставляя его опустить ноги. Когда металл раскаляется, опять прижимаю его к ране. От медно-сернистого запаха меня едва не тошнит: так пахнет горящая кожа.

По моим щекам бегут слезы, грудь сжимает так, что почти невозможно дышать. От криков Томаса у меня разрывается сердце, но я раз за разом накаляю металл и прикладываю его к ране – до тех пор пока не спаивается горелая ткань и не останавливается кровь.

Я трясущимися руками промываю драгоценной водой рану, накладываю на нее мазь, перевязываю, помогаю Томасу натянуть брюки. Отчаянно надеюсь, что кровотечение остановлено, потому что вряд ли смогу повторить эту пытку.

У Томаса стеклянные глаза, лоб в крупных каплях пота, но он выдавливает слабую улыбку.

– Я почти ничего не чувствовал, – врет он.

Я наклоняюсь, чтобы чмокнуть его в щеку, но он поворачивает голову, и поцелуй приходится в угол рта. Время останавливается, мы смотрим друг на друга. Потом Томас медленно, очень медленно тянется ко мне и целует снова. Поцелуй легок, как перышко, но от него у меня в животе начинают отчаянно порхать бесчисленные мотыльки. Меня уже целовали – я в своем классе младшая, но это ничего не значит. Только от прежних поцелуев со мной ничего подобного не бывало. Наверное, дело в страхе и в адреналине. Или в том, что мне не понятно, почему Томас меня поцеловал? Это благодарность или еще что-то? То, что нарастало после нашего с ним танца в прошлом году, то, в реальность чего мне было страшно поверить?

Смущенная чувствами, которые не желаю анализировать, я отворачиваюсь и начинаю снова набивать свой рюкзак.

– Скоро стемнеет. С вершины второго холма я видела речку. Она совсем недалеко. Ты сможешь идти, или разобьем лагерь прямо здесь? Наверное, я успею до темноты дойти до речки, наполнить фляжки и вернуться…

Я стыжусь собственной сбивчивой речи, но меня несет, я над собой не властна.

Он качает головой и медленно поднимается на колени:

– Если твой приятель с арбалетом слышал взрыв, то вполне может сюда явиться. Пока светло, надо уйти подальше.

Неудивительно, что я совсем забыла о других кандидатах Испытания. Взрыв наверняка привлек внимание. Если его слышал арбалетчик, то он, скорее всего, заключит, что вызвавший взрыв человек мертв. Если только он не слышал крики Томаса, пока я занималась его раной. В любом случае Томас прав: надо срочно сматываться.

Я помогаю Томасу подняться с колен на ноги и подставляю спину, чтобы он об меня оперся. Он выше меня почти на голову, но все же нам удается идти. Мы медленно поднимаемся на холм и оба, достигнув вершины, едва не падаем от усталости.

Наконец-то болеутоляющее начинает действовать, и при спуске с холма Томас ускоряет шаг. В сумерках я замечаю серый кустарник высотой мне до плеча и веду туда Томаса. Заросли густы, но, отломив несколько нижних веток, я ныряю под куст у самой воды и оказываюсь на площадке, где при некотором усилии можно расположиться на ночь. Я прошу у Томаса его жутковатый нож и расчищаю им место. Потом стелю на землю простыню Томаса и отгибаю ветки, чтобы он мог под них пролезть. Я еще не успела сообщить, что иду за водой, а Томас уже спит. Меня ждет нелегкое дело, так как солнце быстро заходит. Я хватаю все три емкости для воды и свой набор химикатов и тороплюсь к реке.

Проверить воду на пригодность для питья нетрудно, но это требует времени и освещения. Мне недостает и того и другого, но я должна попытаться. Если у Томаса среди ночи начнется воспаление, мне будет необходима вода, как можно больше воды.

Анализы на большинство загрязняющих веществ не отличаются сложностью. Набираешь в стаканчик воды и по очереди капаешь туда жидкие химикаты, реагирующие на разные загрязнения. Маленькая проба воды окрашивается в красный, желтый, зеленый цвет, в зависимости от прореагировавшего вещества. Иногда цвет бывает слабый, и его трудно разглядеть. Необходимо фиксировать малейшие оттенки цветов, чтобы добавить правильный нейтрализующий химикат, делающий воду пригодной для питья. Вся штука в том, чтобы применить только те химикаты, которые устраняют заражение. Если влить что-то лишнее, то можно самой отравить воду. Не смертельный случай, но неудачника здорово стошнит. Мне очень хочется этого избежать.

Разложив химикаты, беру прозрачный стаканчик из корзинки и наливаю в него на полдюйма воды, капаю туда первый раствор и взбалтываю. Если вода содержит полученную путем биоинженерии разновидность цианистого калия, часто применявшегося при бомбардировках на Четвертой стадии, то жидкость покраснеет. Проходит несколько минут, я убеждаюсь, что этой отравы в воде нет, и перехожу к следующему анализу. При первых трех образец воды не меняет цвет. Но при четвертом – на яд, изготовленный Азиатским альянсом, приводящий к отказу сердечно-сосудистой системы, – вода приобретает зловещий фиолетовый цвет, который нельзя не опознать даже в сумерках. Я наполняю водой все три емкости и добавляю в них соответствующий обеззараживающий химикат. Утром я проведу анализ получившейся воды, прежде чем начать ее пить. А пока проползаю под кустами со своими фляжками, глотаю несколько кусочков высохшего яблока и сворачиваюсь клубком на простыне у Томаса под боком. Я приказываю себе бодрствовать, но накопившееся за день изнеможение одерживает победу, и я засыпаю.