Память сердца - Александр Константинович Лаптев

КВЧ Лаврентьева. В те «сказочные» времена людей лишали жизни и не за такие пустяки. Множество людей осудили за анекдот с подтекстом, за кривую ухмылку во время политзанятий или за нестандартный вопрос во время профсоюзного собрания (о том, к примеру, почему в магазинах исчезло мыло!). Ну а Косте пока что повезло. Серьёзных мер к нему не приняли. Всё осталось по-прежнему.

В жизни его отца тем временем произошли перемены. В конце лета его неожиданно избрали председателем профкома «Дальстроя». И сразу предложили ехать в Москву на Всесоюзное совещание работников золота и платины.

Это было явное повышение, знак доверия со стороны властей!

Отец, конечно же, согласился. Перемена должности, новые впечатления, возможность побывать в Первопрестольной – это были очень весомые аргументы.

Костя воспринял новость с восторгом.

– Пап, а мы правда в Москву поедем? На поезде?

– Правда, – отвечал отец, пряча довольную улыбку. – Только сначала поплывём на пароходе! А потом уже на поезде. Забыл, как сам сюда добирался? Мы с тобой в отдельном купе поедем.

– Ты ведь возьмёшь меня с собой?

– Конечно, возьму! Ведь ты мой сын. К тому же ты сотрудник «Дальстроя», стало быть, имеешь полное право. Я уже договорился с Лаврентьевым, с работы тебя отпускают. Не будешь же ты тут без меня жить один. Это и по закону не положено, ведь ты несовершеннолетний. Тебе ещё учиться нужно, овладевать знаниями, чтобы стать достойным гражданином нашей великой Родины!

Отец был в отличном настроении, повышение по службе воодушевило его. О своём решении уволиться он совершенно забыл. Вернее, не забыл, а как бы отодвинул в сторону, запрятал в дальний закоулок памяти, как убирают в нижний пыльный ящик ненужные или неприятные бумаги. Ситуация коренным образом переменилась, и он теперь считал себя не вправе покидать свою должность.

Второго сентября Костя с отцом отбыли из Магадана на пароходе «Дальстрой». Пароход почти ничем не отличался от того, на котором прибыл сюда Костя. Те же широкогорлые трубы и квадратные палубные надстройки, такая же широченная деревянная палуба и такие же вместительные трюмы в самой глубине. Пароход шёл ходко. Трюмы были почти пусты, а судовая команда и немногочисленные пассажиры торопились скорее попасть на материк. Среди пассажиров были в основном вольные, но имелись и заключённые – сактированные инвалиды, отправленные на материк по причине полной непригодности к тяжёлому физическому труду. Этих Костя не видел, они занимали один из отсеков трюма. Было их всего несколько сотен, никакого сравнения с тем, что творилось на рейсах «Владивосток – Магадан».

Погода всю неделю держалась отличная. Море было тёмно-синим, и хотя дышало холодом, но воздух становился заметно теплее и ласковее по мере продвижения на юг. Небо лучилось синевой, чайки с пронзительными криками проносились над палубой, молниями сверкали между труб и улетали прочь; пароход мерно раскачивался на тягучей волне, то мощно вздымая нос к небу, то погружаясь в пучину, и тогда казалось, что он провалится до самой глубины, а тёмные воды сомкнутся над ним…

Так до самого Владивостока.

А уж там всё завертелось как в калейдоскопе. Великолепная бухта Золотой Рог со множеством застывших на рейде кораблей, живописный причал, резкие крики вездесущих чаек, снующие во всех направлениях катерки и буксиры, и неожиданно твёрдый берег, блестящая чёрным лаком служебная машина, вокзал и – скорый поезд Владивосток – Москва!

Девять дней и девять ночей в отличном двухместном купе пролетели незаметно. Поезд безостановочно мчался по Транссибу под мерный перестук стальных колёс и сиплый посвист паровозного гудка – сквозь тысячекилометровые пространства Дальнего Востока и Даурских степей, Восточной и Западной Сибири, сквозь Уральские горы, по Среднерусской равнине – в самое сердце великой страны. И вот она – Москва! Красная площадь, древние кремлёвские стены и Мавзолей Ленина! Костя не чуял под собой ног, когда передвигался в огромной толпе, тянущейся по булыжникам через всю площадь к страшному склепу. Словно во сне, медленно сходил по гранитным ступеням. Ещё несколько метров, и вот он в святая святых! Под хрустальным куполом, словно заснувший идол, лежит в своём ложе Владимир Ильич Ленин – гениальный революционер, основатель первого в мире социалистического государства, друг детей и непримиримый борец за правду и справедливость во всём мире, за всех угнетённых и обездоленных, против засилья мирового капитала, против буржуев и проклятых капиталистов! – Так говорил отец, и то же самое безотчётно чувствовал Костя, когда, словно во сне, передвигался в молчаливой толпе среди мрачных лиц и горящих взоров. Ему было жутко в этом тёмном склепе, где, казалось, время остановилось. А когда он увидел безжизненное восковое лицо, мёртво сложенные руки, словно вылепленные из воска, когда ощутил тошнотворный, кружащий голову запах – ему сделалось дурно, захотелось поскорее убежать из этого страшного места. Но уйти было нельзя, отец крепко держал его за руку, вокруг стеной стояли люди, а у самых стен стояли навытяжку красноармейцы с отполированными штыками. Костя чувствовал подступающий к сердцу ужас, ему всё труднее было дышать; он едва переставлял ноги, низко опустив голову и думая лишь о том, чтобы не грохнуться без чувств на гранитные плиты…

Этот пасмурный день крепко врезался ему в память. Ни за что на свете не пошёл бы он снова в этот страшный склеп. И на Красную площадь тоже не пошёл бы. Москва оказалась совсем не такой, как ему представлялось. Он думал увидеть здесь великолепные дворцы, белокаменные башни и сказочных богатырей; может даже, расписные каравеллы с раздувшимися парусами, плывущие по Москва-реке навстречу восходящему солнцу… Вместо этого унылая осенняя погода, ледяной ветер, пустынные громады улиц и хмурые жители столицы, всё куда-то спешащие, думающие о чём-то своём, зыркающие глазами так, что хотелось спрятаться. Было много милиции и военных, а ещё была разлита в воздухе безотчётная тревога; шелестящий ужас лился неслышным потоком по улицам и проспектам, проникал в дома и в души испуганных людей. Костя не знал о том, что в огромном городе идут повальные аресты. Каждую ночь снуют по гулким улицам «чёрные воронки» и «эмки», обитатели огромного мегаполиса не спят тоскливыми осенними ночами, каждую секунду ожидая услышать страшный стук в дверь. От ареста не был застрахован никто, все это безотчётно чувствовали. Три месяца назад закончился суд над героем Гражданской войны командармом Тухачевским. Первого советского маршала расстреляли двенадцатого июня – как предателя и немецкого шпиона. Вместе с ним казнили других видных военачальников – Якира, Уборевича, Путну, Эйдемана, Примакова и Корка; в расход были пущены тысячи командиров победоносной Красной Армии! В эти