Дело о рубинах царицы Савской - Катерина Врублевская

— А где кончается крестный ход? — спросил Головнин.

— В отдалении от часовни строят палатку, называемую Скинией Завета, в которой ковчег будет находиться всю ночь. Потому что наутро начинается крещение, и люди хотят, чтобы оно происходило в присутствии святыни.

— Но ведь ковчег никто никогда не видел! — удивилась я. — Какая разница, что там накрыто расшитым покрывалом?

— Что ты, Полин, — ужаснулся Малькамо. — Ни одному смертному до Страшного Суда нельзя не только прикасаться к ковчегу, но и видеть его. Иначе смерть, ужасная и жестокая: люди покрываются моровыми язвами и погибают. Так описано в Библии. Хоть Автонома спроси.

— И бысть по прешествии его, и бысть рука господня на граде, мятеж велий зело: и порази мужы града от мала до велика, и порази их на седалищах их,[72] - не преминул вмешаться Автоном.

Эта история напомнила мне прочитанную в детстве книгу о девочке Алисе. Там описывался Белый Рыцарь, у которого была мечта:

Мне хотелось бы покраситьБакенбарды в цвет зеленый,В руки веер взять побольше,Чтобы их никто не видел.[73]

Для чего нужна священная реликвия, если ее никто не видит и никто не прикасается? Вот у нас в храмах к чудотворным иконам и мощам прикладываются, лобызают, крестные ходы устраивают, чтобы их все видели. А тут под тремя покрывалами держат, и никто не знает, это настоящий ковчег или нет. Что-то тут не так…

Мои размышления прервал Головнин:

— Несколько лет назад я путешествовал по Аравии. И один кочевник рассказал мне легенду. В святом городе мусульман Мекке есть мечеть. А в нее висит занавес под названием "кисва".[74] На занавесе вышито золотом изречение на арабском: "Кто заглянет за занавес, то узнает свое будущее, но уже никогда не испытает счастья". Говорят, что с того дня как висит занавес, ни один человек не заглянул за занавес, и что за ним спрятано — неизвестно. Может, и с ковчегом так?

— Любопытной Варваре нос оторвали, — подытожил Аршинов дискуссию. — А так как мы любопытны, но носами все же дорожим, то наметим маршрут и вперед, чтобы успеть к празднику Тимката.

Глава двенадцатая

Прощание с жителями деревни. Беженцы. Гондар. Губернаторские жена и дочка. Разговор в бане. Обед. Губернаторша предлагает отдохнуть. Ночное нападение. Цагамалак находит корону. Георгий спасает положение.

За несколько дней мы переделали множество дел: похоронили Григория, наказав Агриппине ухаживать за могилой. Она выглядела спокойно и даже расцвела — жизнь в племени оромо пошла ей на пользу. Груша не сводила взгляда со своего мужа, которого нежно называла Васяткой. Тот жмурился и ухал от удовольствия. Георгий хмурился и отворачивался. Мне было даже немного жаль его.

Аршинов вновь проявил себя настоящим коммерсантом. Туши крокодилов, убитых нашей экспедицией, он поменял на трех верблюдов, немного полезной утвари и мешок с просом, их которого жители племени варили кислое пиво. Нам навялили крокодилятины, налили в калебасы свежей воды и под причитания Агриппины собрались на главной площади деревни, там, где проходили ритуальные танцы.

Старый эфиоп начертил нам на листе бумаги, вырванной из ветхой Библии карту. Дорога пролегала извилистой тропой, на которой были начертаны буквы амхарского шрифта. Малькамо, склонившись над картой, прочитал названия городов и деревень: Горгора, Гондар, Бегхемдир, вверх по горам Семиенским (эфиопы не говорят — на восток или прямо, из-за рельефа местности они говорят вниз или наверх), Ади-Аркай, Таказзе, Адуа, Адиграт, и в Аксум к ковчегу.

Мы распрощались с гостеприимными жителями. Многие девушки тыкали себя пальцем в живот, а потом указывали на наших мужчин. При этом они широко улыбались, показывая тем самым, что с радостью понесли. Откуда им это было известно, я не знала, ведь прошло всего несколько дней.

На одного верблюда взобрались мы с Малькамо, на другого Головнин с Нестеровым, на третьего — Аршинов. Георгий и Автоном шли рядом пешком.

До сих пор я никогда не ездила верхом на верблюде. Мне было страшно: верблюд выше лошади, идет иноходью, отчего меня качало из стороны в сторону. Я все время боялась сверзиться и лишь Малькамо, сидевший сзади меня, успокаивал и поддерживал.

Точно так же себя чувствовал и Нестеров, боявшийся высоты. Головнин держал его за пояс и уговаривал не бояться, но тот лишь крепче прижимал к груди свой любимый фотографический аппарат. Аршинову же все было нипочем. Он сидел, подогнув одну ногу под себя, и выглядел так, словно всю жизнь провел в верблюжьем седле.

Заночевали мы в заброшенном городе Горгора, в церкви с остатками росписей на них. Георгий сварил просяную кашу, бросил туда вяленого мяса, и мы поели. Было холодно, поэтому все улеглись вокруг костра, в который дежурный подбрасывал хворост. Ночью я почувствовала, что кто-то накрывает меня еще одним покрывалом, но не проснулась: я была уверена, что это Малькамо, которому выпала очередь дежурить.

Утром, доев остывшую кашу, тронулись в путь. Я, полусонная, качалась в седле, за талию меня крепко обнимали руки принца. Все было по-прежнему, но я чувствовала, что нечто изменилось в отношениях между членами экспедиции, появилась некая напряженность: мы уже не обменивались шутками, не расспрашивали друг о друге, не пели дорожные песни. Не хватало еды, мыла, обычных вещей, скрашивающих и облегчающих кочевую жизнь. Башмаки мои почти развалились, а заменить их было нечем: абиссинцы ходят босиком и не шьют обувь.

Но мы с маниакальным упорством продвигались вперед, к цели нашего путешествия — священному Аксуму. От нас зависела судьба сотен людей, ждущих нашей помощи.

На дорогах стали появляться беженцы. Голодные и оборванные, они тоже шли на север, спасаясь от войны. Они рассказывали, как итальянцы расстреливали целые деревни из пушек, а их собственные военачальники силком сгоняли мужчин участвовать в военных действиях. Те, кому удавалось избежать насильственной мобилизации, убегали в горы и сколачивали бандитские шайки, устраивали засады на дорогах, грабили путников и захватывали заложников. Несколько раз мы натыкались на тела людей, просто умерших от недоедания и упавших вдоль дороги. Все это не добавляло хорошего настроения.

Дорога вела все выше и выше, и я стала ощущать нехватку воздуха. Мне постоянно было холодно, а жесткое верблюжье седло натерло ноги. Малькамо утешал меня, он шептал мне на ухо, что скоро будет Гондар, большой город, и там мы найдем кров и стол. Но мне было тревожно.

Внезапно на склоне горы перед нами появились высокие крепостные стены, сложенные из темного камня. Тяжелые деревянные ворота с массивными запорами преграждали путь в город. Над воротами возвышалась сторожевая башня — круглая, похожая на минарет.

— Вот он, Гондар! Бывшая столица Абиссинии! — воскликнул Малькамо.

— А почему ворота на запоре? — спросил Аршинов. — Ведь ночь еще не наступила.

Мы спешились, Аршинов с Малькамо отправились договариваться со стражниками. После того, как они выяснили, что мы не итальянцы, ворота распахнулись и нас впустили внутрь.

Мы шли и озирались по сторонам: такого города мы еще не видели. Улицы поднимались и опускались под крутым углом, дома, как круглые «тукуль», традиционные, покрытые соломенной крышей, так и прямоугольные «хыдмо», сложенные из саманного кирпича, теснились один к другому. Иногда между домами появлялся просвет: там, в огороженных двориках, кудахтали куры и блеяли козы. Их шеи украшали деревянные колокольца. Перед многими домами на столбах были установлены навесы для отдыха в жаркий полдень.

— Где у вас тут постоялый двор? — спросил Аршинов мальчишку, который стоял, уставившись на нас во все глаза. Тот охотно показал куда-то наверх и направо.

Мы направились в гостиницу, и когда уже подошли к самым дверям, то послышался гортанный клич. Прохожие обнажили головы, и только мы остались стоять в недоумении.

Мимо важно и неторопливо проходила процессия. Впереди глашатаи на конях, с богато расшитой сбруей, затем воины в леопардовых шкурах, а за ними открытая повозка, устланная ткаными циновками и подушками-валиками. В карете сидели две женщины: одна постарше, необъятной толщины, с тремя подбородками, и другая, помоложе, годящаяся первой в дочки. Они были разряжены так, что глазам больно: их украшали золотые цепи, кольца, на головах замысловатые платки из парчовой ткани.

Старшая дама махнула рукой, процессия остановилась. Младшая сморщила нос — от наших верблюдов исходил стойкий запах. Да и мы выглядели, как бродяги с большой дороги.

Дама приказала что-то офицеру, скачущему рядом. Тот приблизился и резко выкрикнул, обращаясь к нам. Малькамо ответил, офицер замахнулся плеткой.