Бледное солнце Сиверии - Александр Меньшов

Гомонов вздохнул и вновь замолчал.

— На Ингос тоже высаживались? — поинтересовался я, вдруг вспоминая жизнь Сверра.

— А то! Кровавые были деньки…Слышал о своём тезке Сверре? О его великом подвиге, когда он отбил атаку нескольких имперских кораблей, которые сжёг дотла?

— Слышал.

Гомонов улыбнулся, обнажая гнилые пожелтевшие зубы.

— Война, конечно, затянулась. Но Империя имела преимущество только в Астрале. И тут Воисвет смог отличиться: он захватил один из вражьих кораблей и тем самым дал возможность разобраться в их преимуществах перед нашими.

— И в чём оно?

— В астральных пушках! Учёные народа Зэм научились выделять магическую энергию из Астрала и особым образом её применять. Неужели ты никогда об этом не слышал?

— Не помню, — пожал я плечами.

— Жаль… Уже до этого, говорят, Воисвет обратился к учению Церкви. Не ведаю, что приключилось, но вроде бы он пережил какое-то… то ли откровение, то ли нечто в этом роде. В общем, Церковь приобрела в его лице ярого сторонника своего учения. В считанные годы он достиг высокого положения среди паладинов. Говорят, что его бешеный нрав в некоторой мере укротило служение Свету. По крайней мере, он стал более дисциплинированным.

Через несколько лет блокада Лиги окончилась. Война перешла в такую вялотекущую стадию… А ещё через год Скракан предлагает Империи в лице их Великого Мага Незеба объединить силы для борьбы с демонами. Они подписывают договор и два флота отправляются к Вратам Джунов, чтобы навсегда их запечатать.

И только ценой своей жизни эти маги спасли наш мир от дальнейшего вторжения демонов. Разбитые остатки флотов вернулись на Кватох и Игш… Печально! Столько погибших! Море слёз…

Гомонов вздохнул.

— Слушай дальше… В это время в Кании назрел острейший конфликт между сословиями. Большинство народа разочаровалось, как во дворянстве с их непонятной политикой, так и в магах с их «великими» целями. Не было единства…. Церковь теперь виделась как единственная альтернатива. Но и ей нужен был харизматический лидер, иначе она повторила бы судьбу иных сил.

Авторитет Воисвета рос вместе с его победами. И вот случилось то, что следовало ожидать: став фактическим главой Церкви и получив сан паладина Первого Круга, в 1005 году в результате первых в своём роде свободных выборов, он становится новым Наместником Кватоха. Примерно аналогичная ситуация произошла и на Фороксе: там Наместником стал священник Церкви Света — Иван Подвижник.

А спустя три года была открыта Святая Земля. Война с Империей возобновилась с новой силой и… уже несколько лет она длится с переменным успехом. На дворе тринадцатый год, а вспоминаются только поражения. Особенно на Паучьем склоне в десятом году.

Благородные семьи грызутся друг с другом, обвиняя во всех бедах то Церковь, то магов, а меж тем недовольство в народе-то снова растёт. А просто у Лиги нет цели. Она словно в болоте, барахтается там, не имея сил выбраться.

Сейчас одна из важнейших проблем — это противопоставление Церкви по отношению к остальным силам. Её влияние настолько возросло, что порой приносит больше «ядовитых плодов», чем что-то полезных. Да и сама Лига, как объединение трёх рас — людей, эльфов и гибберлингов, — уже начинает трещать по швам. Первоначально всё задумывалось как взаимопомощь друг другу в борьбе с Империей. А сейчас каждый тянет одеяло на себя, обвиняя друг друга во всех грехах. Все ведут свою игру, и этим пользуется Империя.

Мятеж в Орешке, и в этом нет сомнения, дело её рук. Чтобы мы не говорили, кого бы ни искали и не обвиняли в мятеже, но во всём видны старания хадаганцев.

— Как бы Воисвет не пытался удержать тройственный союз, — бормотал уставшим голосом Гомонов, — опираясь лишь на авторитет Церкви, но без единства всех рас Лига распадётся.

Слушать об этом в третий, или в четвёртый раз подряд было утомительно. Да и вообще, я не очень люблю подобные посиделки. Чувствую себя болтливой бабой, перемывающей кости всем подряд.

Кое-как отговорившись от Гомонова, я поспешил выйти вон. Свежий воздух приятно ударил в лицо. А в сравнении с душной кельей летописца, вдвойне приятно.

На улице уже стемнело. В небе появилась луна, освещавшая всё вокруг не хуже солнца. Благо ещё, что на земле лежал снег и от этого становилось светлее.

Я пошёл искать Руту, интенданту Молотовых. По словам купца, она обитала недалеко от восточных ворот.

Свернув на очередную заснеженную улочку, я вдруг ощутил знакомое чувство опасности. Ноги сами собой замедлили свой ход и я резко обернулся.

Надо сказать весьма вовремя. Из темноты закоулка вылетел камень, который лишь чудом не разбил мне не голову. Тут же темная фигура бросилась назад и скрылась за углом.

Ни хрена себе, дело! Кому я уже дорогу перешёл? Это ж он наверняка следил, ждал покуда мы с Гомоновым наговоримся.

Я подошёл к месту засады. Следы тут, конечно, были, но я снова ощутил себя глупым юнцом. Разобраться кому они принадлежат просто не смог. Единственное, что отметил, так это их небольшой размер. И, если судить ещё по той тёмной фигуре, нападавший был малого роста, но весьма подвижным и ловким человечком.

Возвращаться и отслеживать, откуда он пришёл, да куда дальше дёрнул, было бы пустым делом. И единственное, что сейчас стало мне понятно, так это то, что ухо следовало держать востро.

Я ещё раз огляделся и снова направился к Руте Снеговой.

Она обитала в небольшой старенькой избе, стоявшей на самом отшибе поселка, шагах в пятидесяти от лабаза Молотовых. Здесь была только одна комнатка, часть из которой занимала печь.

Первое, что сразу бросилось в глаза, там это именно глаза Руты. Вернее, даже её взгляд. А он о многом рассказал.

Конечно, кое-кто возразит, что по внешности о человеке судить трудно, да и неправильно. Ведь при этом легко ошибиться, и надо быть большим специалистом, чтобы «читать» человека как книгу. Бывает, что видишь чьё-то лицо, и его владелец кажется злобным человеком. А в жизни окажется, что всё наоборот. Вот и выходит, что ты ошибся, зазря на кого-то понапридумывал.

Но вот в случае с Рутой (и я был в этом отчего-то уверен) дело обстояло совсем по-иному.

В её взгляде читалось одиночество, обречённость и некая беззащитность, приправленная эдакой формулой, типа, будь, что будет, всё равно жизнь пропащая. И ещё глубокая печаль человека, потерявшего в этой жизни что-то очень-очень важное. У неё было лицо умного человека, человека потонувшего в каких-то тяготах, смирившегося с ними, как с неизбежным злом. Я даже не заметил, как вдруг стал ей сочувствовать. На какое-то мгновение-другое Снегова показалась мне малой девчонкой, не способной самой справиться с жизненными трудностями, но имеющей гордость никого не просить о помощи.