Из жизни читательницы - Елена Лобанова

Он по-прежнему ревниво таил от меня свои новые наброски, но иногда, не удержавшись, принимался развивать вслух наиболее соблазнительные из творческих проектов. В частности, он не считал абсурдной мысль о продолжении «Премьеры» – разумеется, на совершенно другом уровне, уровне накопленного профессионализма. Он даже всерьез подумывал о том, не оживить ли сюжет элементами мистики! Любопытство распирало меня. Я приставала к нему, упрашивая хотя бы попробовать. Однако дальше разговоров дело не шло. Мой Мастер, как выяснилось, был нерешителен до боязливости. Он постоянно чего-нибудь опасался: то смешения жанров, то искажения стиля. И к тому же никак не мог попасть в нужную интонацию.

– Интонация в прозе – это все! – провозглашал он, кружа по комнате и натыкаясь на стулья. – Неверная интонация, если хочешь знать, убьет любой сюжет! Исказит весь образный строй до неузнаваемости! И твоего Прохора, кстати, тоже. Он будет совершенно другим! – предостерегал Валерий.

– Естественно! – бесстрашно пожимала я плечами. – Как-никак четверть века пробежала! Выходит, ему уже почти полтинник. Самое время для юноши повзрослеть! А в мистику, кстати, верят очень многие. Вот недавно была статья академика... Орлова, кажется, или Федорова, ну, ты знаешь, знаменитый физик! И он совершенно серьезно сказал – очень многие ученые не отрицают возможности существования высшего разума! М-м? Что это, по-твоему, означает?!

– Ну-у, кто знает... В принципе попытаться, конечно, можно... Особенно если ты не поленишься сварить кофе...

Так что все-таки выходило, что судьба Прохора некоторым образом зависит от меня! Пенка на кофе всходила с мягким шипением. Романтическое благоухание разливалось по комнате.

Моя же комната в родительском доме с некоторых пор смотрела на меня без упрека, но с кротким удивлением. Она как-то враз постарела и перестала двигаться. И бывать там подолгу становилось мне тягостно. Неужели такой была и моя прежняя жизнь – тягостной и тоскливой?

Единственным обязательным ежедневным занятием Валерия была гимнастика. Правда, занимался ею он опять-таки неорганизованно: то утром, то перед обедом, а то и ближе к ночи. Комплекс упражнений также варьировался: от элементарной школьной разминки до йоговских поз лотоса и змеи и балетных растяжек. Неизменным было одно – после гимнастики Валерий любил поговорить, как будто физическое напряжение высвобождало в нем поток мыслей и воспоминаний.

– Выходит, твоя вторая жизнь началась с «Премьеры полета»?

– С «Премьеры»? – Он приостановился в удивлении, а потом снова пустился вприсядку. – Не-ет, «Премьера» – это из другой оперы! Еще до Славки. Когда я в некотором роде готовился к смерти. Прикованный к креслу, подводил итоги. Прощался. И вот решил оставить кусочек своей жизни на память человечеству!

Он уселся в кресло, сложил руки на груди, вздохнул. Лицо его было грустным и немного удивленным – словно самому не верилось в свои же воспоминания.

– Написал Славке, завещал издать... Кстати, там все подлинное – и балерина, и стихи, и мысли! Изменил только имена и свою должность, а в остальном – голый пересказ. Я ведь практически ничего не умел, прозой тогда вообще не занимался. Ни развитого сюжета, ни композиции, нигде даже параллельного монтажа... А Славка, молоток, в конце концов добился-таки, чтоб издали! Такую... ох! Индийский фильм! Сопли и вопли! – Он засмеялся и покрутил головой.

Может быть, он набивался на комплимент? Все-таки я знала его совсем недолго... Да, но книгу-то я читала почти тридцать лет! Я растерялась, потом рассердилась:

– Нет, но... да ничего подобного! Есть там все, что надо! И как раз очень хорошо, что безо всякого параллельного монтажа! Безыскусно и искренне... а искренность, кстати, – мера искусства! Это, между прочим, сказал кто-то из великих!

В пылу беседы я тоже принялась расхаживать по комнате и размахивать руками. Он на ходу подхватил мою руку, звучно чмокнул, подмигнул:

– Бесценно уже то, что эта искренность привлекла внимание одной читательницы... Вообще-то скажу по секрету: писать о себе совсем нетрудно! Сказал же кто-то – каждый человек мог бы написать о себе хотя бы одну книгу, только пишут ее далеко не все. А писателя-профессионала делает вторая книга.

– Так значит, ты напишешь продолжение? Это точно?! – Я недоверчиво вглядывалась в его лицо.

– Ну-у... Надо полагать, с тех пор я кое-чему научился... И если прекрасная Маргарита окружит вниманием своего Мастера... Иногда появление шедевра зависит от чистой случайности! – И он уселся в кресло, закинул ногу на ногу и воззрился на меня выжидательно-высокомерно.

– Хвастун! – закричала я и, запустив в него диванной подушкой, отправилась варить кофе. Теперь я осваивала новую технологию: разлив его по чашкам, осторожно добавляла сверху взбитый в пену белок.

– Бальзак выпивал до пятидесяти чашек кофе в день. И вон чего достиг! – серьезно сообщил Валерий. – А если бы потреблял еще и такую штуку? Страшно подумать!

– А как же мог Славка добиться, чтоб твою «Премьеру» издали? – вспомнила я.

– Оч-чень просто! Элементарно. Настелил паркет на даче у одного тогдашнего мэтра, члена Союза. И между прочим, я ему помогал! Был уже вполне трудоспособен... Ну а мэтр, как полагается – рецензию в издательство.

– А этот мэтр не пригласил тебя вступить в союз?

– Что-о?! – расхохотался он. – Наивное дитя! Чтобы в Союз писателей приглашали?! Тогда туда принимали, как во дворянство. Личные заслуги, пролетарское происхождение, род до седьмого колена! Ну и книги, само собой... Не меньше двух. Говорю же: профессионального писателя делает вторая книга!

– Ну вот ты и написал бы! Что тебе мешало? Недостаток впечатлений?

Мне хотелось как-то откорректировать, отредактировать его жизнь! Добавить туда что-то новенькое от себя – для вкуса и аромата, как в кофе.

– Впечатлений как раз был преизбыток... Просто началась другая жизнь! Стало не до того. От выздоровления я как-то опьянел, или просто так среагировала нервная система. Как будто мальчик долго мечтал о велосипеде, бросал гривенники в копилку, и вдруг ему подарили машину... Я ринулся самоутверждаться! Плюнул на свою, буквально уже готовую, инвалидность, женился и принялся вкалывать. Работал, бывало, в трех местах! Конечно, нельзя сказать, чтобы количество соответствовало качеству. Иногда случались мелкие неприятности: засыпал во время летучки или в приемной у начальства, терял документы, заваливал поручения. А сколько выговоров заработал! В устной и письменной форме, с занесением и без, с лишением премиальных, с использованием ненормативной лексики и грубой физической силы! – Он помотал головой и засмеялся. Прежние несчастья забавляли его, как приключения. – И кем я только не был, мать честная! Веришь – даже воспитателем в детском доме! А по совместительству – сейчас покажу кем! Где-то тут... – Он полез было в шкаф, но махнул рукой и отошел. – Ладно, попадется само – покажу: свидетельство с правом работать кинодемонстратором на судах морского и речного пароходства! Три года вел в газете рубрику «Вы нам писали», а по совместительству шил вместе с супругой куртки-аляски. Потом взяли два огорода, корячились года три... Полгода я редактировал передачи на телевидении. Потом перешел в жилуправление. Потом организовали с друзьями прокат видеокассет. Но к тому времени явились новые проблемы, похуже выговоров. А я как-то выдохся.