Из жизни читательницы - Елена Лобанова

Все это я понимаю, но, когда мама начинает разговаривать таким вот жалобно-укоризненным голосом, не могу подавить в себе раздражения. Сразу вспоминаю: когда я была маленькая, мне не позволяли хныкать! Говорили, что от хныканья в детском организме развивается какой-то опасный микроб.

– Мам, ну вызови врача!

Она задумывается над этим предложением, но через минуту, готова я поклясться, скорбно качает головой. Ее охватывают новые сомнения: может, давление вот-вот пройдет и она только зря побеспокоит доктора? Или, наоборот, ее состояние таково, что придется немедленно ложиться в больницу, а способна ли я вести домашнее хозяйство?

«Все-таки старость – ужасное испытание! – в тоске думаю я. И тут же обрываю сама себя: – Это кто же старуха – мама? Папа – старик?!»

– Кстати, ты знаешь, в каком возрасте вышла замуж Элизабет Тейлор? Якобы последний раз? И сколько лет ее мужу? – невинно интересуюсь я.

– А сколько? – тут же попадается на приманку моя во всем сведущая мама.

И голос ее сразу молодеет. Лет как минимум на семь.

– К вашему сведению, слово «старость» вообще нельзя произносить! – объявила Римус.

Сегодня она была в оранжево-красной блузке с воланами на рукавах – вся такая Кармен.

– Тот, кто поймет это в сорок, будет выглядеть человеком как минимум до шестидесяти! Потому что слова имеют власть. Мамина сестра тетя Сусанна говорила, что, если бы она вовремя услышала какую-то там песню Магомаева, она совсем по-другому построила бы свою жизнь!

– Слово – это вещь, – согласилась Людасик. – Вот мой девятый в прошлом году вздумал ехать на море. Я им, конечно, сразу говорю – даже не мечтайте! Но все-таки уломали меня позвонить в какую-то фирму насчет автобусных поездок. И верите, как только я сказала по телефону: «Ориентировочно на двадцать человек», – я поняла – этого моря мне не избежать! И вся поездка так и выстроилась в уме по кадрам, как учебный диафильм! И как мы шашлык замаринуем, и как я всех девчонок заставлю взять по два купальника, чтоб мокрыми не сидеть...

– И как они от тебя на катамаране уплывут, а ты будешь с воплями метаться по берегу? А потом сама тащить кастрюлю из-под шашлыка к автобусу? – подсказала Римус. – Да еще и радоваться – слава Богу, никто не утонул!

– Н-ну вообще-то не без того...

– А я своим сказала: ребята, хотите обижайтесь, хотите – нет, но я вам не туристский инструктор и не экскурсовод. Желаете в горы – вперед, с родителями! Или в альпинистской секции. А моя задача – дать вам знания по предмету! Такой уж я ограниченный человек.

– А как же Инка? Помните, физкультурница у нас была? – вспомнила я. – Каждые каникулы со своими – в поход!

– Она и до сих пор так! – пожала плечами Римка. – Потому что это ее компания. Дни рождения вместе отмечают, свадьбы... У них и разница всего-то лет десять!

– Нет, но бывают же такие! Вот у нас была по пению Татьяна Викторовна. Мы с ней на все самодеятельные конкурсы ездили! – не уступала Людасик. – Верите – занималась с нами часа по два, по три, без всякого расписания! Кормила даже, сама пекла печенье на весь хор, человек пятнадцать. Мы ей всякие девчачьи тайны доверяли... А у самой семья, муж и сын. Честно, я сейчас иногда сравню себя с ней и думаю – вот такие люди и есть настоящие святые!

– Может, и святые. Но канонизируют учителей не скоро, не рассчитывай! – вздохнула я.

– Ну, для тебя она, может, и святая, – саркастически ухмыльнулась Римус. – А для мужа? Ты глянь на это дело с супружеской колокольни! Вместо того чтобы после уроков со всех ног на рынок или там белье стирать, она с вами распевает! Я так думаю, он был не в восторге, да? Другое дело, что каждый человек должен в жизни определиться. Вот она и определилась по-своему! А у нашей Мадлены, невестки, например, двадцать два сорта гладиолусов. А Наира, сестра, на каждый праздник печет новый торт. У Софген голова забита политикой, у Анечки – косметикой. У каждого свой маршрут к счастью!

Свой маршрут к счастью искали и мы с Валерием. Но возможно, двигались пока что не совсем в нужном направлении. Или, возможно, мы выбрали слишком извилистый путь.

Мы не раз всесторонне обсуждали это. Мы пытались нащупать и другие тропинки.

– Каждый входит в литературу по-своему. Вот есть, например, такая книжечка, – рассуждал Валерий, взгромоздившись на стул и роясь на антресоли, битком набитой сваленными как попало старыми газетами, журналами и брошюрками с кроссвордами. Пора, пора мне было добраться и до этого злачного местечка! – Не помню точно, что-то вроде «Управляй собой» или «Твои скрытые возможности»... Купил, потому что, ну, знаешь, тогда же все такое было дико – только стали издавать разные эти медитации, камасутры... И там, я помню, еще в числе других рецепт: «Как ввести себя в творческое состояние».

– Очень полезный рецепт! И как же?

– Да в том-то и дело, что не помню! Как-то переместить сознание... или переместить мысль... вверх и вправо, по-моему, на сколько-то там выше головы и как-то его там удерживать... или, может, вверх и влево?.. Черт! – Он чихнул и спрыгнул со стула. – Или еще есть такие ивановцы. Ну, которые «детки». Собираются у нас на озере, купаются и кричат: «Ура! Природа! Здоровье!» Слышала? Толян одно время их так зауважал, даже меня пытался в эту секту затянуть, но потом, правда, разошелся с ними – там насчет алкоголя, оказывается, очень строго... Так вот! Я не к тому, чтобы с ними обливаться и петь гимны природе. Я к тому, что люди нашли свою дорогу! Тут один бегает босиком по снегу, волосатый. Толян его не жалует – говорит, перед бабами красуется. А я раз на него посмотрел и вижу: человек НАШЕЛ СЕБЯ! Завидно мне стало, понимаешь?

– Чего ж не понять. Чувство самое распространенное.

Нашедшего себя человека я встретила как раз на следующий день. Красивый парень могучего телосложения, босой, в шортах, бежал по жиденькому февральскому снегу. Бежал он как-то не спеша, деловито и привычно – будто идет на работу человек, занятый будничными мыслями. Волосы у него были тоже могучие, до пояса, русые, с множеством оттенков, как при качественном мелировании в парикмахерской. А тело на снежном фоне казалось смуглым. И смотрелся он в февральских сумерках как персонаж голливудского фильма, вроде Тарзана. С непривычки я даже остановилась в смутном ожидании – может быть, новых чудес, а может быть, команды «Стоп, снято!». Но чудо-человек только сказал «Здравствуйте!», пробегая мимо, и скрылся за поворотом. Ответить я от неожиданности не успела.

Этот ирреальный эпизод несколько расстроил мои нервы. В сумерках я вообще чувствую себя неуютно. По-моему, сумерки – что-то вроде смерти дня, когда хочется исповедоваться и отчитаться: что сделано не так, а что и вообще не сделано. Но отчитываться было некому – на пустынной в эту пору улице вокруг стояли только деревья, вмерзшие основаниями в лужицы подтаявшего днем снега. Вид у деревьев был жалобный. Но может быть, это мне только казалось? А на самом деле холод действовал на их корни целительно, как бег по снегу – на ивановцев?.. Рассуждать на эту тему было непривычно. Мне как-то всегда казалось, что пейзажи хороши и уместны в поэзии и живописи. А в прозе я, признаться, частенько бесстыдно пропускала все эти описания осенних лесов и бушующих морей, а также рассветов и закатов.