Орчиха в свадебной фате - Соня Мишина

я-то, может, впервые сына центуриона увидела, а вот прежняя хозяйка тела, возможно, знала его и раньше…

Трибун устало выдохнул и молча покачал головой, словно в чем-то сомневаясь. Интересно: каких еще ему слов и уверений надо после того, как я при свидетелях поклялась, что стану его женой?!

Глава 22. Дочь клана, жена трибуна

Отвергнутый мной, разочарованный Ардэн ор-Тунтури, победитель турнира, стоял подле главы клана, опираясь на отцовскую боевую дубину, и смотрел в землю перед собой. Проводив нас с трибуном взглядом, Лэрг ор-Тунтури развернулся к молодому орку и объявил торжественно:

— Даем тебе, сын наш, год на раздумья. Через год на этом самом месте ты должен будешь назвать имя своей невесты, или Совет Клана назовет это имя сам! А пока можешь возвращаться в круг своих ближайших родственников.

Ардэн почтительно поклонился вождю, развернулся и ушел на противоположный от нас край ристалища. Там его приняли в объятия родные сестра и брат. Они утешительно хлопали новоявленного вольного наемника по спине и плечам, что-то шептали ему на ухо.

Я отметила все это краем глаза. Куда больше меня интересовало, когда Лэрг ор-Тунтури вновь обратит ко мне свое благосклонное внимание.

Ждать долго не пришлось.

— Принесите Камень Рода! — провозгласил вождь.

Под бой барабанов четверка орков, самых мускулистых и сильных, внесла в круг зрителей каменную плиту, на которой возлежал массивный валун из красного гранита — такого же, из которого были выложены стены орочей крепости.

Валун выглядел отесанным и даже отполированным до зеркального блеска.

По углам каменной плиты орки быстро сложили четыре пирамидки из дров, после чего под глухой рокот барабанов вождь собственноручно зажег каждый из костров, двигаясь по часовой стрелке и бормоча какие-то слова, похожие на заклинания.

К этому времени солнце, которое и без того стояло совсем низко над горизонтом, скрылось окончательно. Все члены клана, не занятые битьем в барабаны, извлекли откуда-то факелы и организованно зажгли их от четырех костров, разведенных Лэргом. Потом встали вокруг Камня Рода в несколько рядов, но не просто столпились, а создали четкие ряды.

Вождь, в руках которого неизвестно откуда тоже взялся факел, вскинул руку с огнем вверх и заговорил громко. Теперь его речи были похожи не на заклинания, а на короткие призывы-приказы. После каждого из таких приказов орки вскидывали руки с факелами вверх и кричали дружно «хэй! хэй!»

Какая-то сила в моем теле отзывалась на эти выкрики. Мне хотелось быть там, среди воинственных сородичей, вместе с ними размахивать факелом и кричать «хэй, хэй!»

Похоже, сама кровь и плоть доставшегося мне тела молодой наемницы-ориссы отзывалась на ритм барабанов, на шаманскую магию, которую творили в эти мгновения существа одной с наемницей расы.

Когда вождь клана, Лэрг ор-Тунтури, после очередного выкрика развернулся, махнул повелительно в мою сторону, призывая к себе, я даже выдохнула с облегчением. Вывернулась из рук магварра, который крайне неохотно отпустил меня. Зашагала по огненному коридору, который создали своими факелами члены клана ор-Тунтури.

— Взойди на постамент, Барбра, и окропи своей кровью Родовой Камень, чтобы наш отец-Ор узнал, что отныне твоя кровь — кровь не только ор-Тьюндер, но и ор-Тунтури! — обратился ко мне Лэрг, как только я приблизилась.

Вождь протянул мне короткий серебряный клинок, покрытый резьбой и неизвестными мне письменами.

Вот, значит, как! Мне придется самостоятельно полоснуть себя по руке этим лезвием?!

Брр…

Не то чтобы я так уж боялась крови, но… что за варварские обычаи?!

Хотя, орки ведь и есть — варвары!

…даже здесь, в этом мире.

Поклоняются не Всевидящему, как остальной народ Фрайсленда, а собственному божеству — Духу Великой степи.

Я не могла отказаться, не могла позволить себе слабость, не выдав себя. Настоящая Барбра наверняка без тени сомнений проделала бы кровавый ритуал и принесла жертву.

Тяжело вздохнув про себя и поминая неласковыми словами Духа Нового года, я приняла из рук вождя клинок, поднялась на каменную плиту, застыла на миг с вытянутыми над Камнем Рода руками.

Потом скрипнула зубами и быстро полоснула себя по открытой ладони левой руки.

Это было больно.

От крика удержаться удалось, от сдавленного стона — нет. К счастью, мой шипящий вздох потонул в грохоте барабанов, так что проявленная слабость осталась между мной и Духом Степи.

Как только в пораненной ладони собралась небольшая лужица крови, я повернула руку и прижала ладонь к верхушке камня. Гладкая вершина не казалась раскаленной, но под моей ладонью возникло свечение. С каждым мгновением оно становилось все ярче, будто кровь, не сгорая и не давая дыма и тепла, сразу же превращалась в солнечные лучи.

Грянули барабаны.

Костры и факелы вспыхнули с новой силой, от них в небо взвились снопы искр.

Над двором крепости взвыл ветер.

— Можешь убрать руку, Барбра! Отец-Ор признал тебя дочерью рода ор-Тунтури! — возвестил вождь.

Я поспешно отняла руку от гранита. Свечение тут же угасло. Ветер с воем унесся куда-то в степь. Барабаны постепенно стихли.

В наступившей тишине Лэрг ор-Тунтури взошел на постамент, обнял меня за плечи, запечатлел на моем слегка влажном лбу отеческий поцелуй.

— Приветствуем новую дочь клана, вольную наемницу Барбру ор-Тунтури-Тьюндер! — возвестил он зычно.

— Хей! Хей! — проорали орки, вновь вскинув факелы.

— Ступай с женщинами, Барбра! Они подготовят тебя к брачной церемонии, которая состоится завтра в полдень! — приказал Лэрг. Теперь — мой старший родственник. Можно сказать, отец.

Не зная, что положено отвечать в таких случаях, я молча и почтительно поклонилась ему, сошла с каменной плиты.

Меня тут же подхватили под руки две ориссы, одной из которых оказалась уже знакомая мне банщица, тетушка Хави. Повели в крепость, не позволив перекинуться хотя бы словом с женихом и маг-артами.

Заметив, что я оглядываюсь на тех, с кем прибыла в крепость, тетушка Хави ухмыльнулась:

— Не боись, племянница! Никто не съест твоего жениха и друзей! Завтра их увидишь.

— Но я хотела поговорить с Алаиром…

— О чем? — заинтересовалась вторая орисса.

— Так… обо всем, что случилось, — тут же пошла я на попятный.

На самом деле меня терзала и мучила внезапно пробудившаяся совесть.

За все дни странствия в Олифгруф я так и не решилась признаться трибуну в том, что я —