Орчиха в свадебной фате - Соня Мишина

роскошный, пушистый, приятного палевого оттенка — под цвет выгоревшей на солнце степной травы.

— Думаю, Туну было бы приятно, если бы победил кто-то из его детей, — вежливо заметила я.

Про себя решила, что буду болеть за дочь Туна. Просто из женской солидарности.

— Уверена, что кто-то из них и станет победителем! — заявила моя собеседница.

Тем временем, вся семерка вооружилась учебными дубинами — более легкими, чем боевые, и без шипов.

— Объявляю начало второго тура! — объявил Лэрг ор-Тунтури. — Распорядитель, проведи жеребьевку!

Немолодой орк-распорядитель поклонился, и принялся составлять пары… с помощью какой-то считалки! Нет, ну детский сад, штаны на лямках!

Впрочем, с поставленной задачей распорядитель справился быстро. Как только пары были составлены, по взмаху руки вождя снова зарокотали барабаны, а в центре поля два огромных, как горы, орка, сошлись в поединке.

Они кружили, слегка сгорбившись и согнув колени, угрюмо и внимательно поглядывая друг на друга из-под огромных надбровных дуг, скалили начищенные клыки, делали ложные выпады и вертели тяжеленные дубинки с той же легкостью, с которой я в своей прошлой жизни могла бы вертеть разве что зубочистки.

По головам орки друг друга не били. По печени — тоже. (Я почему-то предположила, что печень у орков есть, и находится там же, где и у людей).

Зато целились по рукам, по ребрам, а еще то и дело старались подсечь друг друга под коленку. Как выяснилось, победителем признавался тот, кому удавалось уронить на землю противника и остаться на ногах самому.

На этом этапе из турнира выбыло еще четверо: один из сыновей Туна и два незнакомых мне орка. Дочь ор-Тунтури осталась в тройке лидеров.

Последний бой турнира оказался рукопашным, причем боролись между собой все трое. Победителем признавался тот из борцов, который сумеет уложить двух других.

Молодая орисса-воительница упала первой. Родной брат ее не пощадил. Потом сын Туна исхитрился завалить и второго бойца. Встал над поверженными противниками и закричал, колотя себя руками в грудь.

Тоже мне, Кинг-Конг…

Лэрг ор-Тунтури вышел в центр поля, приблизился к победителю, воздел вверх руку с зажатой в ней боевой дубиной погибшего центуриона.

— Приветствуем нового воина-наемника, сына центуриона Туна, Ардэна ор-Тунтури!

Ритм барабанов резко ускорился. Грохот стоял такой, будто навстречу друг другу неслись два грузовых железнодорожных состава! Я тоже лупила по своим барабанам и орала, что есть мочи! Под этот грохот Лэрг передал дубину Ардэну, обнял его, похлопал по спине огромными ладонями, и отступил на шаг.

Снова поднял руку, призывая к тишине.

Стало тихо так, что было слышно, как шелестит степным ковылем разгулявшийся к закату ветер. И в этой тишине вождь величественным жестом обвел сидящих вокруг арены сражения зрителей:

— Скажи, Ардэн ор-Тунтури, есть ли среди незамужних орисс та, которая мила твоему сердцу, и которую ты хотел бы объявить своей?

Молодой орк качнул головой:

— Мое сердце было свободно до сего дня. Пока не увидел я ту, что принесла в наш клан горькую весть о гибели моего отца. Знаю, что, согласно традициям, теперь она должна стать дочерью клана. И как только это произойдет, я брошу к ее ногам все, что у меня есть, и буду молить Барбру ор-Тьюндер стать моей супругой на всю жизнь!

* * *

Что?!

Это когда же Ардэн ор-Тунтури успел меня разглядеть, да так хорошо, чтобы возжелать взять в жены? И с чего вдруг мне дочерью клана становиться?!

Я в растерянности оглянулась через плечо — туда, где в толпе зрителей стояли маг-арты и мой непосредственный командир, трибун Алаир Виатор.

Чайм и Шейма наблюдали за происходящим с заинтересованными улыбками. Рафф расстроенно покачивал головой, а трибун…

Он в ярости сжимал кулаки и скалил зубы не хуже самого грозного из орков!

Заметив мой вопросительный взгляд, быстро подошел ко мне, схватил за руку и поволок за собой в центр площади — навстречу вождю клана и победителю турнира.

Лэрг ор-Тунтури спокойно наблюдал за нашим приближением. Молодой воин-наемник Ардэн выглядел взволнованным, но уверенным в своем праве требовать меня в жены.

Магварр Алаир Виатор, который волок меня за собой, как на привязи, ни спокойным, ни уверенным не выглядел. Он был в бешенстве. Его сильные пальцы больно стискивали мою ладонь, но я не сопротивлялась и вырываться даже не думала.

— А вот и Барбра ор-Тьюндер! Воительница, на руку и сердце которой претендует старший сын центуриона Туна! — первым заговорил вождь, как только мы приблизились и остановились в трех шагах от него. — Скажи, Барбра, связана ли ты какими-нибудь обязательствами, которые помешали бы тебе стать спутницей жизни для нашего сына Ардэна?

— Мне… я… не уверена, — чувствуя себя овечкой на заклании, проблеяла я робко.

— Мне известны! — мельком глянул на меня, обжег сапфировым пламенем глаз мое лицо разъяренный трибун. — Барбра ор-Тьюндер связана со мной магией крови!

— Ты, трибун, обменялся кровью с наемницей-ориссой? — впервые на каменном лице Лэрга ор-Тунтури проступило хоть что-то, похожее на выражение эмоций. И этой первой и единственной эмоцией было удивление.

— Так было необходимо, — не стал вдаваться в подробности магварр.

— Что ж. Это дает тебе, трибун, право решать, кем станет тебе эта женщина: женой или сестрой по крови. Что ты выбираешь?

Так. Похоже, мне выбора не оставили, и с моими желаниями считаться не собирались.

Я попыталась выдернуть свое запястье из тесной хватки магварра Алаира Виатора, но сделала только хуже. Трибун сжал мою руку еще крепче, рывком притянул меня к себе, прижал спиной к своей груди.

— Объявляю перед лицом клана ор-Тунтури и перед Духом Великой Степи, что намерен взять ориссу Барбру ор-Тьюндер в жены! — пророкотал великий маг-военачальник так громко, что услышали, наверное, даже задремавшие в своих стойлах б-раконы.

Мне хотелось возмутиться, вырваться, потребовать, чтобы все это неуместное сватовство сейчас же прекратили!

…но трибун судорожно стискивал руками мою талию. Его сердце стучало мне в спину с такой безумной силой, что мое тело невольно покачивалось от этого бешеного ритма, а дыхание мужчины — громкое, огненное — грозило превратить мои рыжие локоны в маленький факел.

В этот миг что-то подсказало мне, что для Алаира Виатора все происходящее — не игра, не прихоть взбалмошного мальчишки. Не был трибун мальчишкой. Давно уже не был. И,