В месте здесь - Александр Михайлович Уланов

– Я не терпела тебя, а почувствовала, что вполне могу ошибаться или не понимать тебя правильно, а терять тебя никак не хотелось. Так что мы оба боялись одного и того же.

– Хорошо иметь общие страхи – но немного страшноватая вещь – ведь в июле я тебя оставить ещё мог – не хотелось, конечно – но тогда это было бы только сожаление о возможности, которая могла к чему-то привести, а могла и не привести – а не сожаление о человеке, который действительно есть. Грань? как всегда, трудно сказать, где-то около медовой недели и чувства нехватки тебя в Америке. Интересно, что октябрьские письма, в основном, фактические. Ты – о поисках работы, о фото, я тоже о чём-то своем. Наверное, просто накапливали совместную жизнь, как – получается ли? Получилось. А с начала ноября начинается открытый страх все это потерять. Встреча – неожиданность, но близость – неожиданность ещё большая. В декабре-то и пробило нас обоих. Причем это уже не подлежит комментированию в духе летнего («а я тогда думал/думала, что…») – кто как думал, так и писал. Узнавание друг друга уже не с точки зрения «а возможно ли». Тепло, открытое без опасения, что на него ответят холодом. Ты много о себе, уже уверенная, что пойму. Грусть отсутствия – именно как существующего, а не возможного. Одновременно с ощущением близости. Несколько писем в день – наговориться не можем – так разговаривали бы всю ночь, если бы у меня голова не отказывала – жалея о наступлении рассвета, утаскивающего к делам. Не были ли в октябре несколько ошеломлены произошедшим? Только к декабрю опомнились. А теперь хватит разговаривать —

– А я воскресенья не люблю с детства. У меня это всегда был какой-то бесцветный день, потому что всегда страдала от безделья, и потому что он – перед понедельником. А бесцветный он в самом прямом смысле. У тебя дни недели с какими цветами ассоциируются? Понедельник – чёрный, тёмно-серый или тёмно-коричневый. Вторник – тёплый, жёлтый или оранжевый, горчичный. Среда – розовая, малиновая или красная. Четверг – зелёный. Пятница – синяя. Суббота – голубая или серебристо-серая. А воскресенье – бесцветное. Или прозрачное всё-таки?

– Ты будешь в пути в свой день рождения? Я буду о тебе думать, а поздравлю при встрече. Говорят, если в свой день рождения быть далеко от того места, где родился, то это непредсказуемым образом изменит твоё будущее. А ты далеко забрался и будущего своего знать не хочешь, что верно.

– Третий подряд день рождения вне дома, причем почему-то именно в поезде оказываюсь.

После твоего ухода утром долго осматривал комнату в поисках подарка. Подвешен к яблоневым веткам в банке на столе? Поставлен на книжные полки? Рисунок, прикрепленный где-то к стене? Или его вовсе не было? Потому что подарок должен просто возникать неожиданно под рукой у человека. И поиск подарка – тоже подарок, и не маленький, потому что перебираешь в голове множество всяких вещей и положений. А вечером ты пришла снова.

– Ты, наконец, пришёл в себя? Так странно осознавать, что ты на соседней улице, но по-прежнему думать о тебе как о ком-то физически недоступном. Я испытываю некоторую неудовлетворённость по поводу того, что мы так мало поговорили. Но не всё же сразу, я понимаю! Немного тревожно, и лезут в голову всякие мысли. Это нормально, так всегда бывает, когда начинаешь всё больше осознавать, что человек тебе дорог. Как бы не утомить тебя своими тревогами, я ведь в этом смысле становлюсь настоящим меланхоликом.

– Наверное, если бы я много путешествовала, то потерялась бы, потому что у меня плохая привычка – расставаться с прошлым как можно скорее. Иногда кажется, если буду всё помнить и всё беречь, внутри просто не хватит места. А вообще у меня наблюдается какая-то тяга к пустоте (или чистоте восприятия?). Не люблю лишних вещей в доме (то есть тех вещей, которые мне не нужны и уже никогда не понадобятся); не храню старых писем от людей, которые уже ничего для меня не значат; не трогают меня и ненужные фотографии, так как не несут уже никакого эмоционального заряда; не стремлюсь поддерживать отношения с теми, кто не интересен, хотя вполне может быть полезен. Вокруг столько информации, которую ты зачастую даже не властен выбирать и контролировать, что хочется хотя бы какой-то уголок своей жизни от неё оградить.

– Для меня всегда было очень важно заслужить доверие человека, стать для него близким, чтобы он мог почувствовать себя счастливым. Всё-таки очень трудно – найти человека, с которым у тебя что-то будет совпадать настолько, что не понадобятся никакие объяснения. Большей частью то, что люди называют и считают «близкими» отношениями, это просто череда кратковременных или, ещё хуже, долговременных дурачеств. И самое удивительное, у многих даже нет понятия о том, как всё должно быть, чего им на самом деле хочется. Так что в этом смысле я действительно счастливый человек.

– Весной совсем не хочется спать одной! Как быть?

Ты спишь, и при каждом нашем вздохе твоя грудь чуть касается моей. Точка теплого ветра.

– То, что у тебя есть, я только поддерживаю, создать из ничего это в человеке невозможно. А беспокойство – я тоже тебя своими тревогами и нескладностями утомляю – надо осторожнее – но без тревог никак. Нет тебя – беспокойство, что что-то случится, здесь ты – беспокойство, что что-то не так сделаю – но это беспокойство параллельное, мы ведь не только беспокоимся.

Думаю, что человек – это в очень большой степени его память. То, что я вижу, определяется тем, что я уже видел, моя реакция определяется моим прежним опытом. С одной стороны, это, конечно, инерция, а с другой – какая-то большая многосвязность и многоцветность, когда новое дополнительной линией к узору добавляется. Как вообще можно расстаться с прошлым? Наверное, произошедшее со мной оседает на меня, как пыль, накапливается, метры культурного слоя, я и есть они – а что ещё? Причем это некоторое основание моей уникальности – потому что с другими происходило другое и в другой последовательности. Даже книги – если один человек прочитал книгу А после книги Б, а другой книгу Б после книги А, они разные книги читали, и читали разные люди, потому что опыт у них разный. Есть скучное прошлое – которое незачем вспоминать, потому что ничего