Обреченный на смерть (СИ) - Романов Герман Иванович

— Нет, купецких слуг верных, форму ведь скинуть недолго. Обоз наш вскорости подойдет, выедем вроде по делам служивым и вернемся уже торговыми людьми.

— Вижу, ты все предусмотрел, чему рад несказанно — теперь на твою решительность уповая. Делай все, что считаешь нужным — а я тебе в помощь во всем буду и опорой надежной.

— Тогда о делах говорить будем. Да, вот еще что — кофе прикажи в турке сварить черного, давно не пил. Мысли хорошо разгоняет. У тебя хоть есть человек, что его не испортит?

— Найдется. Бывший холоп, из азовской добычи — крещение у нас принял. Держу — гости ведь бывают, а по царскому повелению кофий подавать надобно. Народ вначале плевался, а теперь попривыкли, пьют.

— Бумага в доме есть — желательно всякая разная?

— Этого добра много, всяческую привозят. Сейчас распоряжусь, — дядька поднялся из-за стола и вышел в дверь. Через минуту зашла вереница слуг — быстро унесли все блюда и графины, и картины недавнего пиршества как не бывало. На столе остались только стопочки разной бумаги — Алексей их внимательно рассмотрел — выбрал похожую на папиросную и тонкий картон. Взял в руки перо, макнул в чернильницу и нарисовал нехитрое приспособление, знакомое многим в конце 1980-х годов, когда сигарет или папирос выдавали по пять пачек на месяц по карточкам.

— Что это?

Дядька смотрел с нескрываемым интересом — чертежи для него не были новостью, явно умел их «читать».

— Приспособление нехитрое, деньгу немалую принесет в самом скором времени. Это приспособление для скручивания бумажек, вот таких как эта, — Алексей поднял тонкую, почти прозрачную. Затем показал на более плотный лист, напоминающий картон.

— Вставляем и скручиваем, а в нее вот такой картон полоской, он будет вроде мундштука у трубки. Склеиваем и набиваем табаком — вот сюда запихиваем и уплотняем набивку. Затем вынимаем готовую папиросу — ее можно курить, не будет надобности набивать трубку, и каждый раз ее чистить. Покурил и выбросил окурок. Для служивых людей само то. А еще можно сделать портсигары — вот такие коробочки, — Алексей быстро нарисовал знакомые многим курильщикам ХХ века чертежи коробки элитных папирос типа «Герцеговина Флор» или «Казбек».

— Если из бумаги, очень плотной и жесткой, склеить, то потом можно раскрасить через трафареты. Штука простая, ее легко сделать. Или из металла, а можно из дерева — широкий выбор материала. Вот и продавай в коробках на любой вкус, а кто купил, то будет брать папиросы уже большим коробом, по несколько десятков или сотен штук. И уже дома набивать ими себе дома этот портсигар.

— Занятная вещица, царевич. Подожди немного, я распоряжусь, — Абрам Федорович забрал рисунки и листы подходящей бумаги и вышел из комнаты.

Алексей выбрал очередную трубку и раскурил ее. Уселся в кресло и задумался — было над чем поломать голову. Отсутствовал дядька долго, но когда вернулся, то за ним принесли кованую джезву, одну из лучших, с серебрением внутри, исходящую паром — дурманящий кофейный аромат заполнил комнату, заставил его сердце учащенно забиться в предвкушении наслаждения, давно им позабытого.

— Отличный кофе, — Алексей отпил небольшой глоточек — кофе оказался ароматным и крепким, о таком он давно мечтал. И внимательно посмотрев на Абрама Федоровича, произнес:

— Я решил взять царство наше на себя. Но раз двух самодержцев не бывает, то давай вместе помыслим, как нам сделать так, чтобы на троне остался только я один…

Глава 5

— Мне понятно, что церковь сильно недовольна новшествами царя Петра. Но ведь бурчать себе под нос, и открыто выступить на моей стороне — это две большие разницы, как говорят…

Алексей осекся — Одессы в этом мире нет, и до ее появления еще уйма лет. А потому поправился:

— Неважно где говорят, но так оно и есть. Кто из архиереев благословит меня на войну с царем, и мои войска, а потому однозначно выступит на моей стороне в противостоянии с «папенькой»?!

— Епископ Ростовский и Ярославский Досифей однозначно, — сразу ответил Абрам Федорович. — Он в миру Демид Глебов, один из наших дворовых людей, у Лукьяна Лопухина под рукою был. Ему пророчество было «по сонному видению» его приятеля Абрама, с которым они по святым местам до пострига ходили. Тот ему однажды и поведал, что станет тот епископом, но потом его казнят.

Сказав эти слова, дядька помрачнел, и Алексей мгновенно понял почему. И сразу же приободрил:

— Видения нам даются только с одной целью — знать про беду. И суметь ее избежать. Если Досифея в митрополиты проведу — сбудется ли тогда то давнее пророчество?!

Мы с тобой, дядька, если в руки Петра попадем — пытки страшные перенесем, и казнят нас мучительно. Этот исход мы хорошо знаем — потому должны сделать все, чтобы его избежать. А, значит, обязательно победим, только и всего.

— Согласен с тобой, царевич. Досифей пойдет, он с твоим духовником Яковым Игнатьевым дружен. К царевне Марфе заходит, видения рассказывает ей всякие…

— Пустое, — отмахнулся Алексей, — от бабок и старых бояр прока мало, им «шептунов» пускать куда милей. Нужны люди энергичные, решительные, имеющие определенный вес.

— Досифей имеет — он с Меншиковым лет пять уже хороводится, предсказал ему удачное разрешение дела — «светлейший» к нему порой прислушивается. Маменьку твою, сестрицу мою, не раз благословлял, всячески хулил Петра. А еще делу против «хлыстов» ходу не дал — но тут точно не знаю, но тех не казнили, попрятались вовремя.

— Нормальный кандидат — на пару колесований честно заслужил. Такие отморозки нам нужны. А что с Алексашкой связан, совсем хорошо — пустить дезинформацию не помешает, когда время придет.

— Что пустить?

— Лживый слух, нам нужный, чтобы этого прохвоста и царя в заблуждение ввести!

— А, понятно, царевич. Ты ведь языкам гораздо учен, вот и слова иноземные вспоминаешь.

— Пустое, — усмехнулся Алексей, — так — теперь вернемся к нашим баранам, я имею в виду не архиереев, а проблемы. Кого еще назовешь из них, кто на дело пойти с нами может?

— Митрополит Нижегородский Сильвестр, сам мне говорил, что письма тебе писал и благословлял, как и матушку твою. Мне выражал недовольство реформами царя, а Синод хулил всячески, да словами бранными.

— Наш человек, вписываем — а ведь он знает, что мой «папенька» злопамятен, но рискует всячески. Еще кто есть?

— Как не быть, царевич. Епископ Суздальский и Юрьевский Иона, в миру Игнатий Смола. Ему местоблюститель патриаршего престола митрополит Стефан Яворский покровительствует, над ним в епископы хиротонию провел самолично и назначил по Москве управляющим Патриаршей областью — сам службы все ведет, игуменов и священников ставит.

— А как он относится к царю?

— Хулит постоянно, и его, и реформы. К матушке твоей ездит постоянно, коней с возком подарил, петь разрешил, царицей всегда называет и руку ей целует. Тебя также благословлял не раз.

— А местоблюститель?

— Тут он, в лавре живет, когда из Петербурга приезжает. Иона говорил мне, что недоволен царем, просил отпустить его с поста не раз, но Петр не желает. Да оно и понятно — Стефан ведь из малороссов, многие им недовольны и сами хотят его место занять. А так он от царя полностью зависит, и хотя иной раз спорит, но волю царскую исполняет. Но к Ионе всегда прислушивается, ибо видит в нем поддержку.

— Три кандидатуры есть — мне нужно с ними встретиться и переговорить. Но в тайне сие дело содержать — сможешь устроить?!

— С Ионой договорюсь — под его благословения подхожу. Досифей и Сильвестр у местоблюстителя частенько бывают — в Рождество, после празднования, устроить можно.

— Это хорошо, а там и на местоблюстителя выходить можно.

— Но для чего? За ними ведь солдат нет…

— Зато люди православные, пусть и в солдатских мундирах, их слышать будут, а многие и слушать. Внимать их словам! Ведь царя многие считают «подменным», как он из голландских земель приехал, а многие Антихристом. А тогда на кого я меч свой подниму, фигурально выражаясь?