Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) - Николай Наседкин

Но ведь вот что ещё надо обязательно отметить: в этой повести есть-появляется ещё один мертвец и тоже ведь, если называть вещи своими именами, - самоубийца. Речь идёт о заглавном персонаже "Дядюшкиного сна" князе К. Да, да! Собирался человек тихо-спокойно доживать свой век, нежиться ещё немало лет в безмятежной обеспеченной старости, как вдруг случай, обстоятельства насильственно превращают его из беззаботного блаженствующего старичка -- в жениха, так сказать, в объект раздора, борьбы и гражданских войн мордасовского масштаба. И вместо того, чтобы бежать из Мордасова от совершенно уже лишних и ненужных ему соблазнов престарелый бонвиван и селадон князь К. не хуже бедного поэта Васи ставит на кон свою жизнь и бросается со всей своей плешивой головой в смертельный омут жениховства. Результат известен: если молодой Вася самоубился посредством "стклянки" табачного вина, вызвав скоротечную чахотку, то старый князь-дядюшка неразумным своим самоубийственным поведением вызвал в своём дряхлом организме сильнейшее нервное потрясение и воспаление в желудке, от чего скоропостижно и преждевременно умре в мордасовской гостинице.

Пути разные - финиш один.

7

А между тем Достоевскому жизнь в Твери уже невыносима.

Этот подмосковный губернский город становится для него ненавистнее даже Семипалатинска, даже глухоманного мифического Мордасова. Всего лишь через месяц с небольшим после приезда из Сибири, он пишет Врангелю, что Тверь "в тысячу раз гаже" Семипалатинска: "...Сумрачно, холодно (это после Сибири-то! - Н. Н.), каменные дома (а в Петербурге-то какие? - Н. Н.), никакого движения, никаких интересов, - даже библиотеки нет порядочной. Настоящая тюрьма!.."(281, 337) Через десять лет, создавая роман "Бесы", писатель изобразит в нём несчастную Тверь с её обитателями весьма недоброжелательно и даже памфлетно.

Вспомним ещё раз, что Тверь находится между Москвой и Петербургом и всего в каких-нибудь двухстах километрах от первопрестольной. И заметим в скобках, что в те времена письма из северной столицы доходили до Твери, в отличие от наших дней, менее чем за сутки. Однако ж, писателя не устраивали даже такие - значительно более благоприятные по сравнению с Сибирью для творческой работы - условия. Он рвётся в столицу, непосредственно в ту среду-атмосферу, где только и кипит по-настоящему литературно-журнальная жизнь. И если раньше, ещё в Семипалатинске, он мечтал хотя бы о Москве, добивался разрешения жить в ней, то теперь для него землёй обетованной был только - Петербург, Петербург и ещё раз Петербург.

Он начинает вновь ещё более усиленно хлопотать о разрешении перебраться-вырваться в столицу. Подключены-задействованы тверской генерал-губернатор П. Т. Баранов, опять, как и ранее, А. Е. Врангель, герой Севастопольской обороны и знакомый Достоевского по инженерному училищу Э. И. Тотлебен... В частности, в письме к последнему от 4 октября 1859 года всё ещё опальный писатель так объясняет причины всенепременного его проживания только в Петербурге: во-первых, его падучую болезнь могут лечить только столичные доктора, а если её не лечить, то наступить неминуемая и скорая смерть; во-вторых, он должен содержать жену и пасынка, а так как состояния никакого не имеет и живёт только литературным трудом, то чрезвычайно проигрывает, имея дело с литературными антрепренёрами заочно; в-третьих, в Петербурге живут его ближайшие родственники, с которыми он не видался десять лет...

В это же время Достоевский задумывает-разрабатывает грандиозный план обеспечения себе года спокойной работы над большим романом, который по-настоящему вернёт ему имя, а "запродать его вперёд и на это жить самоубийство". Словцо предельно эмоциональное, но - вырвалось из сознания, из души, вызрело в думах-размышлениях. План же, чтобы не загубить идею ("роман с идеей и даст мне ход") таков: издать собрание своих сочинений в трёх томах. Фёдор Михайлович подробнейшим образом излагает проект в письме к брату от 1 октября 1859 года, умоляя его сразу же начать действовать-помогать в осуществлении этого плана-мечты. Однако ж, Михаил Михайлович хотя и брат единокровный, но по сути тоже "литературный антрепренёр", посредник и - как же это замедляет дело!

Через полторы недели после написания письма тверской затворник идёт ва-банк - составляет послание-прошение на самое высочайшее имя. Причины-резоны для проживания только и непременно в столице излагаются всё те же три: болезнь, специфика литературного труда, родственники. Невозможно не привести хотя бы кусочек из этого письма-прошения "бывшего государева преступника" (так характеризует себя сам Достоевский в первых же строках) на имя императора Александра II - какая сила убеждения, какая экспрессия, каков слог! "Болезнь моя усиливается более и более. От каждого припадка я видимо теряю память, воображение, душевные и телесные силы. Исход моей болезни - расслабление (то есть, - паралич. - Н. Н.), смерть или сумасшествие. У меня жена и пасынок, о которых я должен пещись. Состояния я не имею никакого и снискиваю средства к жизни единственно литературным трудом, тяжким и изнурительным в болезненном моем положении..."(281, 386) Подобным лексиконом - "пещись", "снискиваю" - заговорит потом совершенно задавленный жизнью и обстоятельствами доведённый до самоубийства (sic!?) Мармеладов в "Преступлении и наказании".

Между тем, отослав прошение на имя царя через тверского губернатора Баранова, Достоевский по совету опытного в чиновничьей бюрократии Врангеля выстреливает через три недели сразу дуплетом официальных писем в III отделение: одно на имя начальника, князя В. А. Долгорукова, второе управляющего А. Е. Тимашева. И, как оказалось, поступил совершенно правильно: пока первое письмо дошло-доплелось до Александра II аж через месяц с лишком, вопрос был уже решён в III-м отделении и решён положительно. Ещё не зная об этом, в совершеннейшем нетерпении Достоевский отправляет на имя князя Долгорукова ещё одно письмо-просьбу - позволить ему до окончательного решения дела приехать в Петербург хотя бы на самый короткий срок: уладить проблемы с изданием собрания сочинений, что только и может дать для его семейства средства к существованию...

И вот, 16 декабря Михаил Михайлович и Николай Михайлович едут утром на вокзал Николаевской железной дороги встречать своего дорогого брата-мученика из Твери. Увы! Встреча не состоялась. Уж такова, видно, была "горькая судьбина"** Фёдора Михайловича: именно в самый момент полного освобождения из ссылки он взял, да и захворал. Причём, болезнью не своею благородно-возвышенною - не обострением эпилепсии, а хворью подлою, низменною, обидною - "воспалением в кишках". Видимо, она явилась всё же следствием нервного перенапряжения на переломе жизни-судьбы: больной организм дал сбой в ожидании нового поворота, нового этапа, новых перемен. Незадолго до того Достоевский написал-сформулировал в письме к Врангелю (31 октября 1859 г.): "Когда нет нового, так и кажется, что совсем уже умер..." (281, 540-541, 371)

Слава Богу, Достоевский в Твери не умер, не погиб и даже всерьёз и надолго не разболелся. 20 декабря 1859 года, без пяти дней через десять лет после вынужденного изгнания, он ступил, наконец, на петербургскую землю.

Землю обетованную.

Часть

вторая

Глава IV

Второе рождение

1

Наступила-началась самая судьбоносная эпоха в жизни Достоевского последняя треть земного срока, отпущенного ему Богом.

Он и сам ещё только смутно представляет-предчувствует, что ему суждено-предназначено сказать в литературе именно своё, совершенно новое слово. "Великое пятикнижие" он за далью грядущего времени ещё не видит даже и в проекте. В 1860-м он стоит ещё только на перепутье, причём, в отличие от сказочного героя, перед ним не три дороги, а - бесчисленное множество, и по какой ни пойти, каждая, скорей всего, ведёт в тупик вторичности, повтора, заурядности, безызвестности и забвения. Ему необходимо выбрать только свой - целинный, почти по бездорожью - путь.

На первых шагах он действует-ступает ещё робко, неуверенно, на ощупь. В рабочей тетради появляется-набрасывается творческий план-задание себе:

"В 1860-й год:

1) Миньона.

2) Весенняя любовь.

3) Двойник (переделанный).

4) Записки каторжника (отрывки).

5) Апатия и впечатления". (-10, 300)

То есть, Достоевский намеревался сочинить два новых романа (или повести), кардинально переделать, как уже давно мечтал, "Двойника", которому придавал особо важное место в своём творчестве, закончить-оформить первые главы воспоминаний о каторге, над которыми работал урывками ещё в Сибири, и написать статью или ряд статей о текущей литературе - эта мысль у него тоже родилась-лелеялась ещё в Семипалатинске.

От "Миньоны" так и осталось лишь одно название, и дальше дело не продвинулось - потом, правда, кое-что из этого замысла вошло в "Униженные и оскорблённые". От "Весенней любви" сохранились в рабочей тетради планы четырёх "варьянтов" развития сюжета: роман должен был быть о любви, некоторые его фабульные линии были навеяны семипалатинскими впечатлениями-воспоминаниями, а толчком к замыслу послужил роман Тургенева "Дворянское гнездо". Впоследствии отдельные моменты этого замысла также вошли в роман "Униженные и оскорблённые". И статья критическая или публицистическая под запланированным названием не появилась. Но вот пункты 4-й и в какой-то мере 3-й - это, что называется, попадание в яблочко: здесь Достоевский наметил-обозначил именно то направление, каковым и предназначено было Судьбой ему и только ему идти.