Кошачьи язычки - Мартина Боргер

Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом, потом, не говоря ни слова, встала. Может, решила наказать меня пренебрежением? Не удивлюсь, это в ее стиле.

— Извини, Клер, — пробормотала я. — Я испортила тебе вечер. Не говоря уж о Норе. Но я больше не могла терпеть, ты хоть меня пойми. Может, сегодня день правды?

Она позволила мэтру помочь ей надеть пальто, пока я совершенно самостоятельно натягивала на себя куртку.

— Что такое правда? — сухо произнесла она. — И кого она интересует? Тебе ведь было нужно совсем другое.

Я уже почти дошла до двери:

— Да? Что же, скажи на милость.

— Реванш, — сказала она, нет, не сказала, а швырнула мне это слово, как кость собаке.

Я потащилась за ней следом, и мы вышли на холод. Дверь за нами бесшумно закрылась.

— Ну вот, ты ей и отплатила, — надевая перчатки, сказала она. — И как? Полегчало тебе?

— Не то слово, — ответила я. — Но ты многого не понимаешь. Тебе незнакомы такие низменные чувства.

— Ты так думаешь? — В ее глазах появился странный блеск, как будто она сейчас заплачет. Но нет, не заплакала. Наверное, извела весь запас слез в туалете на катере. — Я многое могла бы тебе порассказать о своей мстительности, — добавила она. — И о тех, кого я погубила. — И быстрым шагом пошла прочь.

А мне-то что теперь делать? Послать ее к черту или как? Я побежала за ней, попыталась схватить ее за рукав:

— Я ничего не поняла! О чем ты говорила? Объясни!

И тут я увидела Нору. Она сидела на ступеньках через два дома, нелепо скорчившись, уткнув лицо в ладони. Если ее рвет, подумала я, господи помилуй, что за ассортимент она сейчас выдает. Тыквенный сливочный суп-пюре, утиная печенка, пара бокалов «Помероля», хлеб и масло, да еще тот злополучный кусочек налима… Ну что ж, никому не мешает хорошенько проблеваться, — все порядочные немцы за границей всегда поступают именно так.

Клер тоже увидела ее. Помедлив минуту, она двинулась к ней.

— Пошли, — сказала она. — Вставай, Нора. Мы возвращаемся в отель.

Этим «мы» она как будто оттолкнула меня и заняла сторону Норы — обиженной и несчастной. Ну и катись, предательница! Бросаешь меня здесь, на холоде? Или ждешь, что я потащусь за тобой как побитая собака?

Нора поднялась и достала из кармана пальто носовой платок.

— Оставь меня, я пойду одна. — Звучно, как в трубу, высморкалась, всхлипнула еще пару раз. — Оставьте свое сочувствие при себе.

Как вам это понравится!

— Да кто здесь тебе сочувствует? — рявкнула я. — За кого ты себя принимаешь?

Она внезапно вскочила — вылитая фурия. Подлетела ко мне, шерсть дыбом, ни дать ни взять взбешенная кошка, того и гляди вцепится в лицо.

— Закрой свою пасть! — заорала она. — Признавайся, сколько это продолжалось у тебя с Ахимом? Или еще продолжается?

— Ничего больше не продолжается, — сказала я и отпихнула ее от себя. — Все кончилось. Но если тебе интересно, это я с ним порвала, а не он со мной. Если бы это зависело от него, он бы тебя уже бросил и жил бы со мной. Бабла у него теперь и своего до фига и больше. Но только он мне до задницы. Можешь владеть им до вашей совместной блаженной кончины.

По счастью, я вовремя увидела, как она замахнулась, и ее кулак просвистел в миллиметре от моего лица. Вообще-то у нее довольно сильный удар, не зря она играла в теннис, а починка зубов за бешеные деньги — последнее, что я могу себе сейчас позволить. Но ее замах ушел в пустоту, и она опять завыла.

Меня охватила холодная злоба.

— А ну прекрати сейчас же! — Я схватила ее за плечи и затрясла так, что ее голова начала подпрыгивать, как у куклы. — Что ты вообще себе думаешь? Что в твоей жизни и дальше будет одна только сахарная вата? Ты и так все получила задаром, сразу, не успела появиться на свет! Тебе всегда доставался самый жирный кусок! А трудностей не хочешь? Ты думаешь, это конец света, если у тебя мужик загулял? А про настоящие проблемы ты что-нибудь слыхала? Нет? Так я тебе могу рассказать!

Она с трудом вырвалась от меня. Слезы у нее иссякли.

— Я не желаю больше тебя слушать, Додо, — отчетливо выговорила она. — Во всех своих несчастьях ты виновата сама. Почему Ахим переметнулся ко мне? Потому что ты бросила его одного. Ты не должна была уезжать тогда с Клер. Но тебе ведь надо таскаться по всему миру, ты без этого жить не можешь. Думаю, и с другими мужчинами ты вела себя так же, потому что слово «верность» тебе незнакомо. И для Ахима это не секрет.

Она произносила эту речь, едва не вплотную приблизившись ко мне, так, что я могла рассмотреть ее искаженную злобой рожу во всех подробностях: крупные поры, склеившиеся ресницы, жирный грим, избыток румян, размазавшаяся помада. Какая же она все-таки уродина.

— Ты, как всегда, права, — не сдержавшись, взвизгнула я. — Я тогда классно оттянулась. Особенно под конец, в амстердамской больнице. Когда из меня выскребали ребенка Ахима! Навеселилась на всю жизнь! Но ничего, я же сама во всем виновата, не правда ли?

Ее аж передернуло. Но она собралась с силами и ответила:

— Правда. Именно ты. И я здесь ни при чем.

— Ну конечно, — сказала я. — И никто ни при чем. Просто жизнь такая. Моя, во всяком случае. Благодаря твоей верной дружбе.

На какой-то миг настала тишина. Ее криво накрашенные глаза вдруг напомнили мне Шалуна фрау Йессен — ту самую придурочную таксу, я как раз проходила мимо ее дома, когда шавку хватил третий, и последний, апоплексический удар.

Улицу огласил взрыв хохота, наверное из «Эрмитажа». Нора вздрогнула, резко повернулась и убежала прочь. С нее достаточно.

Надеюсь правильно иду точно не знаю должна искать сама эта церковь вроде знакомая Ахим хотел именно меня и как это я ничего не замечала так долго не замечала интересно Папашка когда-нибудь Мамуле Додо посадили в гинекологическое кресло заставили раздвинуть ноги звон стерильных инструментов клубок кровавой слизи бросили в чашку или тогда в Голландии по-другому слава богу мне никогда а могло с Лотаром почему Клер никогда ни намеком деньги и контора конечно и его более чем скромное происхождение действительно ужасно пациенты больничной кассы Хонекера а врачи в клинике кто бы еще обеспечил его матери такой хороший уход через день а под конец ежедневно как на работу хорошая невестка а ко мне кто придет тем более в такую даль дети а что дети если только из чувства долга лучше не надо вот если от души да и в памяти остаться живой и веселой и сколько это продлится еще вопрос почему Фиона откуда такое имя похожа на него или на нее бедный ребенок ни в чем не виноват вот значит почему никогда ни одной фотографии выходит всего на пару лет моложе Мириам сводная сестра дурацкое слово что скажут дети Мириам всегда хотела чтобы у нас еще но никак не получалось я бы с радостью а может у Ахима еще где-то на стороне теоретически возможно конечно до стерилизации вот же он отель всегда отлично умела ориентироваться немедленно собрать вещи еще успею на поезд вот только куда

Меня охватило непреодолимое желание двигаться, пройтись по городу, всеми органами чувств ощутить прохладу воздуха, брусчатку мостовой, ночные шорохи и запахи — простые вещи, существующие помимо нашего участия и не имеющие ничего общего с людьми и их ненавистью, жадностью, мелочностью и страхом. Мне необходимо побыть одной, я ни с кем не хочу сейчас разговаривать, тем более обсуждать тот фарс, что разыгрался сегодня вечером. Я в нем не играла ни одной, даже самой маленькой роли. Прежде всего надо как-то отвязаться от Додо, которая сейчас проклинает этот холодный город, а заодно и весь мир. Думаю, она испытывает муки совести, — не может же она вот так небрежно зашвырнуть Нору в адскую бездну и продолжать жить как ни в чем не бывало. Но здесь уж я бессильна.

Наконец на горизонте появилась стоянка такси. Очень хорошо, сейчас посажу ее в машину. Надеюсь, она не увяжется за мной. Но она внезапно остановилась.

— Скажи-ка, Клер, — она закурила сигарету, — а что ты такое говорила? Что вроде ты кого-то там погубила?

Сразу двоих, если уж на то пошло. Первым был Старик. Нет, если я вымолвлю хоть слово, мне от нее не избавиться. Придется начать издалека, рассказать, как это произошло в первый раз, в каком ужасе я была и несколько лет вынуждена была терпеть Старика, не зная, кому открыться, к кому обратиться за помощью и поддержкой. И как через четыре кошмарных года, незадолго до моего пятнадцатого дня рождения, я придумала способ отомстить ему. Когда он в очередной раз набросился на меня, я записала эту сцену на видео, а потом стала шантажировать его кассетой — только много позже я узнала, что суд не принял бы ее в качестве доказательства. Но это и не требовалось, главное, что он воспринял угрозу серьезно, — аж трясся весь от страха — и оставил меня в покое. Наконец-то я получила над ним власть и только благодаря этому выдержала последние годы с ним и Сюзанной. А что мне оставалось делать? Смириться и притвориться, что ничего не случилось?