Открытие смерти в детстве и позднее - Сильвия Энтони

Многие дети младше десяти лет не в состоянии объяснить, почему череп десятилетнего ребенка не мог принадлежать человеку, который был знаменит в далеком прошлом [295] . В частности, Ричард на седьмом году жизни обнаруживал трудность понимания необратимости временных изменений. Ему показали портреты английских королей, в том числе – короля, изображенного взрослым человеком, которого звали так же, как его. Р.: «Мне шесть лет. А ему [Ричарду Львиное Сердце] было шесть?» [ДЗ 51]. В отсутствие представлений о возрасте и смерти, связанных с линейной концепцией времени, изучение истории едва ли может начаться.

Девочка Джейн, в своей ранней тревоге по поводу смерти, сместила свои нежные чувства с живых существ на искусственные маки, говоря: «Вот увидишь, они не умрут!» Древних египтян, у которых, как нам известно, было очень слабо развито историческое чувство, тревога относительно смерти аналогичным образом побуждала дорожить предельно вещественными и долговременными монументами, какие только способен создать человек. «…Великая Пирамида Гизы… документ в истории человеческого разума… Повелевая материальными силами, инженер фараона добился бессмертия для себя и для своего государя» [296] .

Корни современной западной концепции времени обнаруживаются в ранней истории религии евреев [297] . Для их священнослужителей и пророков время не было главным образом выражением ритма, который с помощью надлежащих ритуалов требовалось поддерживать в гармонии с поведением космических сил, таких как солнце; не воспринималось оно и как поток, тщетно стремящийся подточить материальные монументы, порождения камня и человеческого искусства. Оно символизировало для них среду, в которой трансцендентный Бог имел возможность через Свой избранный народ проявить Свои волю и величие. События, в ходе которых евреи достигли своей страны и покорили ее, постоянно воспроизводились в их ритуалах как демонстрация действия божественной силы. Таким образом, доверяясь неведомому будущему, определяющим фактором которого должны были быть их отношения с высшей Властью, они опирались на события исторического прошлого, а не на неизменные природные циклы. Поэтому они видели зло не только в человеческих жертвоприношениях, но также в поклонении солнцу и луне и в гадании [298] .

Нельзя сказать, что циклическое восприятие времени несовместимо с линейным. Ни один сторонник теорий линейного времени не станет отрицать сезонный цикл. Уже ко времени написания ветхозаветных книг Царств и Паралипоменон вавилоняне разработали достаточно сложную математическую астрономию, и их идеи о возврате Золотого Века вовсе не мешали им заниматься расчетами того, через какое время это должно произойти. Однако в различных религиозно-мифологических трактовках отношений между рождением, жизнью, смертью и временем в разной степени используются цикличность и линейность. В индуизме и буддизме акцентирована повторяемость; христианство говорит об однократном пути к цели.

Известны примеры того, как попытки постичь бесконечность линейного времени пробуждали тревогу. Штекель [299] , ранний ученик Фрейда, писал: «Мне часто приходилось слышать, как очень мудрые и трезво мыслящие люди говорили, что не отваживаются размышлять о бесконечности или о времени и пространстве, боясь, что уних в голове что-то выйдет из строя». Это фраза из раздела, озаглавленного «Ужас перед мертвыми». Когда одному из наших испытуемых, Стивену, было 4 г. 10 м., его мама записала: «Думаю, он сильно напуган [идеей смерти], как я когда-то – концепцией Пространства». [ДЗ 52]. Отец другого испытуемого сообщал об осознанном сильном страхе, связанном с мыслями об огромных межзвездных расстояниях, – хотя он не был знаком со словами Паскаля: «Ze silense éternel de ces espaces infinis m'effraye» [300] . Идеи бесконечности и конца равно неприемлемы:

[ДЗ 53] Бену (3 г. 6 м.) сказали, что его мама умрет, когда будет старая, – может быть, когда ей будет больше семидесяти лет. Он начал тревожиться о том, кончаются ли числа или они бесконечны, и тогда ему сказали, что есть воображаемый конец, называемый бесконечность. Следующим утром, когда он разговаривал сам с собой в кроватке, прежде чем встать, слышали, как он сначала сказал: «Конечность!» [301] , а затем, после паузы: «Конечность-один, конечность-два…» и так далее.

Ребенок пытался поставить под контроль окончание вещей, хотя его концепции смерти, времени и числа находились еще в зачаточном состоянии. Отказ признавать или представлять себе конец характерен не только для детства. Первые обсуждения принципа энтропии Карно-Клаузиуса свидетельствовали об аналогичных реакциях у зрелых ученых. Геккель (Haeckel, 1834–1919) возражал против него на том основании, что если бы этот принцип действовал, то мир имел бы не только конец, как явствует из него, но и начало, – и то и другое виделось Геккелю совершенно безумным [302] . Циклическая концепция времени продолжает занимать воображение, как видно по «Пьесам о времени» Дж. Б. Пристли («Time Plays», J. В. Priestly) и многим другим произведениям на сходные темы.

Период, когда ветхозаветные евреи не нашли места в своей религии для идеи личного бессмертия, был также периодом великих пророков. Они не предсказывали детерминированное будущее; по замечанию Кассирера [303] , они не были прорицателями. «Будущее, о котором они говорили, было не эмпирическим фактом, а этической и религиозной задачей». Это были не предсказания, а обещания, дававшиеся в связи с «совместным предприятием», которое началось с доверия и отрицания тревоги, а закончиться должно было физическим и духовным облегчением для бедных, светом для слепых и свободой для томящихся в заключении. Смертность человека не отрицалась, но за заявлением, что «всякая плоть – трава», следует предписание «Не бойся, ибо я помогаю тебе» [304] . Используя совершенно другую идиому, Витгенштейн говорит то же самое, что Исайя:

Временное бессмертие человеческой души, означающее, следовательно, ее вечную жизнь даже после смерти, не только ничем не гарантировано, но прежде всего это предположение не выполняет даже того, чего с его помощью всегда хотели достичь. Решается ли какая-либо загадка тем, что я вечно продолжаю жить?.. Решение загадки жизни в пространстве и времени лежит вне пространства и времени [305] .

Во втором столетии до н. э. под давлением преследований среди евреев возобладала вера в воскресение и посмертный этический суд; легенды об Енохе и Илии служили поддержкой теологии вознесения, а изучение греческих источников способствовало смягчению прежнего отказа от доктрин личного бессмертия. Однако продвинутая версия веры в жизнь после смерти отличалась от той, что присутствовала в раннем мифопоэтическом мироощущении. Кассирер отмечает: Платон, св. Павел и авторы Книги Еноха [306] соглашаются в том, что тезис о посмертном существовании требует аргументации и обсуждения. Сама идея аргументации была чужда духу мифопоэтического мышления, принимавшего жизнь после смерти как очевидность и не интересовавшегося противоречиями.

Христианская Церковь распространила в древнем мире древнееврейскую концепцию времени, – не бескомпромиссную версию, озвученную главными пророками, а сравнительно поздний вариант, в котором индивидуальная судьба была более значима и занимала более важное место. Вавилонское представление о вечно возвращающемся времени сменила концепция времени, согласно которой человеческие события признавались хоть и уникальными, но важными. Возникновение и распространение христианства, с его центральной доктриной Распятия как неповторимого события, уникально значимого во времени, привело к кардинальному повороту: люди стали думать о времени как линейном движении без циклического повторения [307] . Первая философская теория времени, вдохновленная христианским откровением, разработана св. Августином 400 лет спустя; прошло еще 200 лет, прежде чем священнослужитель в Италии, скифского происхождения, ввел практику датирования событий от рождения Христа. Прежде время событий определялось через отсчет от некой точки, затерянной в туманной древности, такой, как сотворение мира или основание Рима. Измерение исторического времени начиная с описанного в хрониках события – было научным достижением. Однако не объективное преимущество этой практики было причиной ее принятия. Более того, вероятно, дата рождения Иисуса была установлена неправильно. Это событие было выбрано потому, что оно воспринималось как временной источник надежды человека на вечную жизнь. В данном контексте буквальная точность не казалась первостепенно важным условием: «небесам не нужно спесивое ремесло точного расчета» («High heav'n rejects the lore / Of nicely calculated less and more»).

В связи с традицией летоисчисления от рождения Христа детям в западных культурах жизнь Иисуса неизбежно преподносится как центральное, уникальное историческое событие. Это может вызывать у них в очень раннем возрасте проблемы, подобные той, которую средневековая Церковь разрешила с помощью легенды о Сошествии во Ад [308] [309] . В наших записях мы обнаруживаем, что Бен (3 г. 10 л.), услышав, что Иисус «сказал людям, как быть хорошими», на следующий день спросил: «Кто смотрел за Лондоном до Иисуса Христа?» [ДЗ 54]. (Примечание к записи: смотреть за = говорить, чтобы были хорошими; Лондон = люди.) В этом вопросе подразумевается линейная концепция исторического времени.