Расследование - Алексей Иванников

Наконец мне надоело преследование с неясными целями: следовало отрываться или наоборот поворачиваться и выяснять причины такого поведения, но я перестал понимать, что же ему от меня надо; лучшим продолжением стала бы встреча с кем-нибудь или обнаружение незакрытого помещения с работниками театра. Я пошёл ещё быстрее, почти побежал: мужчина, похоже, не заметил перемены или во всяком случае не отреагировал; уже немного спокойнее я смог заняться следующей парой дверей, но как и предыдущие, они оказались закрыты и явно не использовались. Дёргающейся виляющей походкой мужчина стал приближаться, и я сделал бросок дальше по коридору: в полумраке я разглядел наконец большое количество следов, кончающихся у правой двери, и рванул её на себя. Внутри было ещё темнее, и я с осторожностью вошёл и закрылся; почти сразу я нащупал маленький крючок и просунул его в петлю: теперь я не боялся, что он меня достанет.

Я решил подождать и послушать; я почти не дышал, но звуков шагов из-за двери слышно не было, зато где-то в глубине помещения бубнили человеческие голоса; неяркий свет шёл оттуда же, и положение требовало, чтобы я подошёл к хозяевам и извинился за вторжение. Кроме того – вполне возможно – они могли чем-то помочь в моих поисках: безусловно, здесь могли находиться только работники театра.

Я прошёл вдоль шкафов сначала налево, потом ход завернул направо, и я оказался в узком коридорчике, выведшем меня в следующую комнату; голоса и свет стали сильнее, но они выходили не из этой комнаты: проход вёл ещё дальше, и только потом я наконец добрался туда, где звучали голоса. Помещение оказалось неожиданно объёмным: его заполняли трубы и большие металлические шкафы, являвшиеся, насколько я мог определить для себя, принадлежностями парового отопления; в самом дальнем углу я наконец увидел скопление людей: они шевелили руками и головами, нервно и резко о чём-то споря; меня они пока не заметили.

Освещение и в этой комнате было почему-то не слишком ярким, и двигавшиеся в полумраке тени вызвали из памяти доисторическое воспоминание: наверняка так же проходили сборища первобытных людей, когда снаружи свистела на все лады вьюга, а племя собиралось в пещере у пылающего костра, и кто-нибудь из старших рассказывал доисторические сплетни и легенды, поясняя самые важные и интересные места вскрикиваниями или жестами; но это племя, видимо, было не самым мирным, потому что в разговоре участвовали несколько человек одновременно, и кто-то постоянно истерически взвизгивал, пытаясь, насколько я понял, убедить так своего соперника.

Почему-то до сих пор они не заметили меня: я медленно приближался, стараясь не наступать на валявшиеся везде доски и прочий хлам, присыпанный грязью и щебёнкой; здесь было ещё и жарко: тепло исходило от труб, разогревая и так неспокойную атмосферу. Спорившие увлеклись так сильно, что я смог подойти совсем близко, и только потом какая-то женщина обернулась и крикнула, указывая в мою сторону пальцем. Сразу же все замолчали и уставились на меня: я видел около пятнадцати пар тревожных внимательных глаз, обыскивавших меня и пространство у меня за спиной; но поскольку я оказался один, они наконец сосредоточились на разглядывании моей внешности, и женщина постарше – скрывавшаяся в глубине – привстала со скамейки и приступила к выяснению деталей. – «Вы кто такой? И что тут делаете?» – Я очень удивился: неужели никто из них меня не видел? Но заминку они восприняли очень странно. – «Он же нас подслушивал! Он давно здесь?!» – Теперь вперёд вылез пожилой мужчина. – «Извините, я попал сюда случайно. И потом: какой-то тип меня тут преследовал: так что пришлось у вас спасаться.» – «А дверь?» – «Она была открыта.» – Мужчина обвёл взглядом кружок. – «Кто пришёл последний? Я спрашиваю: кто пришёл в конце?» – «Какая разница?» – «Значит – вы?» – Он уставился на стоявшую немолодую женщину, в которой я узнал одну из актрис. – «Иван Семёнович, если мы с вами будем ссориться, то что же тогда мы сможем противопоставить… им?» – Она сделала излишне театральный жест, и я ещё больше узнал актрису: она снималась когда-то в кино. Но на мужчину жест не подействовал. – «А дисциплина? Если мы забудем про неё, то грош нам цена. И никто нам не поможет, кроме нас самих!» – Вокруг него загалдели, выражая, насколько я понимал, полное согласие и одобрение такой постановке вопроса. Но актриса не собиралась сдаваться. – «Но не забывайте всё-таки, кто я такая. И если бы не я, то где бы вы все сейчас находились?» – Вопрос показался, судя по всему, слишком невежливым, потому что молодая женщина – первой меня обнаружившая – тоже вскочила на ноги и бросила несколько резких фраз актрисе в лицо; но у актрисы, видимо, тоже были активные сторонники: уже с другого края вылез мужчина помоложе. С разных сторон включались постепенно новые участники: они вспоминали прошлые обиды и несбывшиеся обещания, и спор всё дальше уходил от обсуждения моего присутствия, почему-то многим нежелательного. Я смотрел на балаган и пытался понять, кто же такие эти люди и почему моё вторжение оказалось настолько болезненно воспринято: совершенно явно они обсуждали здесь какие-то дела, и я отвлёк их и заставил ввязаться в долгое междоусобное выяснение отношений; не слишком, значит, на высоком уровне была здесь та самая дисциплина, о которой твердил один из предводителей. Они уже забыли обо мне, и я тихо пристроился на одном из ящиков; я всё-таки надеялся, что недоразумение будет устранено и я смогу получить хоть какую-то помощь; например, от той же актрисы.

Но мужчина, начинавший спор, настроился, похоже, очень серьёзно: когда многие уже успокоились, он снова вылез и последовательно и методично стал разбирать ошибки и неудачи своих противников: в их число входили мягкость по отношению к врагам, неумеренная доверчивость к неизвестным людям и недостаточная решительность. Он не стал вдаваться в подробности, но спор и так уже всем надоел: они даже не ворчали, исподлобья разбрасывая вокруг недовольные взгляды; я думал, что они уже привыкли к моему присутствию и не выгонят меня обратно в коридор. Но мужчина не собирался ничего упускать из виду, и когда они успокоились, решил проявить по отношению ко мне те качества, о которых распинался только сейчас. – «Так я всё-таки не понял: кто вы такой и что вам здесь надо?» – «Разве вы меня не видели? Я пришёл по одному важному для меня делу: меня интересует бывшая звезда вашего театра – Р.» – Он задумался. – «Тот самый?» – «А разве у вас здесь были и другие? Что-то я ничего о них не слышал.» – Возможно, я говорил резко. – «А кто вам давал право врываться сюда?» – «Я же объяснял: меня преследовал один тип. По-моему, он актёр.» – «Актёр?» – Он внимательно разглядывал меня, пытаясь, наверно, понять, насколько искренне я говорю. – «Вы хотите сказать, что он был из той… банды?» – Он кивком головы указал некое направление. – «О какой банде вы говорите?» – «Вы что же: не в курсе? Или, может, притворяетесь?» – Стало совсем тихо, и я увидел наконец неприязненные враждебные взгляды, сконцентрировавшиеся на мне: здесь образовался явный перебор отрицательной нервной энергетики, и по непонятной причине сейчас она оказалась направлена против меня.

«Вы, наверно, имеете в виду то, что здесь происходит? Мне немного рассказывали.» – «И кто же? Наверняка – тот жирный боров?» – Он опять кивнул куда-то в неизвестном направлении. – «Я не понимаю.» – «Ах, вы не поняли.» – Я заметил усиление враждебности: кое-кто стал переглядываться и шептаться: совсем тихо, чтобы я случайно не услышал. – «Я говорю о том мерзавце, который хочет прибрать театр к рукам – вы можете себе такое представить?! – весь театр будет принадлежать одному человеку; а нас он вообще за людей не считает.» – «Вы говорите о главном режиссёре, насколько я понял?» – Похоже, он удивился, но почти сразу боевой настрой вернулся к нему. – «А этот тоже хорош: и он туда же; я чуть не забыл. Все они против нас: одним миром мазаные. Но, я надеюсь, вы не на их стороне?» – Он пристально уставился на меня, и мне пришлось усиленно замотать головой, отвергая предположение. Я наконец понял: он говорил о директоре и главном режиссёре, уделяя повышенное внимание директору. Возможно, отношения с ним складывались намного хуже, и поэтому он объявлялся главным врагом; но я пока не видел его и не мог конструктивно поддержать такой важный для мужчины разговор. – «Кстати: а почему вы так не любите директора?» – «Вы разве не знаете? Он собирается закрыть театр и устроить некое увеселительное заведение. А мы, естественно, ему совершенно не нужны. Хоть он и скрывает свои планы: до поры до времени.» – «А почему вы не объединитесь с другими: насколько я понял, актёры во главе с завлитом выступают за сохранение театра.» – «Никогда!» – Теперь вылезла пожилая актриса. – «Вы что же думаете: если эта продажная крыса против директора, то она будет защищать и наши интересы?» – «Какая крыса?» – «Завлит. Потому мы и объединились: если мы сами не поможем себе, то никто нам помогать не будет. Разве я не права?» – Она обращалась, видимо, ко всем сразу, и именно так это и было принято: вокруг согласно закивали и даже, как мне показалось, довольно заухали; вполне возможно, что они были правы, и тот общий хаос и бардак, с которым в последнее время я всё чаще имел дело, допускал только такой подход: во всяком случае другие варианты, кроме откровенно уж криминальных, не могли привести к успеху.