Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки

— Хорошо. Скоро уже выпишем. Но простите, мне надо идти.

— Еще только два слова, умоляю вас! Скажите, доктор, чем ей еще можно помочь? Нам, родственникам. Отправить после больницы в путешествие, чтобы отвлеклась? Или в деревню? Сменить обстановку? Может, ей нужно срочно замуж выйти? Говорят, при некоторых болезнях это помогает.

— Нет-нет, ничего особенного не нужно. И привычная обстановка самая лучшая сейчас для нее. Всего хорошего.

И Виталий поспешно поклонился и пошел не оглядываясь. Вовсе он не спешил, просто не хотелось дольше разговаривать с тетей Веры.

Ну что ж, этого следовало ожидать с самого начала; еще при первой беседе с родителями ему показалось, что наследственность Вере досталась не слишком удачная. Да и мамаша явно чего-то не договаривала. Так что надежды, что психоз ревматический, становятся совсем уж мизерными. Скорее всего, Белосельский прав. К сожалению.

«Чем ей еще можно помочь?» Ну что ж, муж-психиатр, который заметит первые признаки ухудшения, сразу примет меры — это и есть лучшая помощь.

Виталий вспомнил чистое безмятежное лицо, которое было у Веры во сне, и пошел радостный.

Глава двадцатая

Сама Вера, когда очнулась, конечно, не поняла, что с нею случилось. Но соседки по палате рассказали. Да и так было ясно, что что-то случилось, раз ей прекратили инсулин и перевели в четвертую палату. Виталий Сергеевич объяснил, что в припадке нет ничего страшного, что припадками тоже лечат, вызывая их электричеством. Вера и сама чувствовала себя хорошо, и все-таки было не совсем приятно думать, что она билась в судорогах, как однажды та больная в надзорке (Вера и имени ее не знала), и особенно, что Виталий Сергеевич видел ее судороги. Конечно, он врач, он привык, и все-таки лучше бы не видел!

В маленькой четвертой палате — то, о чем мечтала все время мама, и чему сама Вера давно уже не придавала особого значения — напротив стояла кровать Меньшиковой. Женщине явно за сорок, но все ее звали Галей, так она и Вере представилась, по Вере трудно было называть ее по имени, и потому она старалась обходиться без обращения. Веру перевели в четвертую вечером, и когда она несколько раз просыпалась за ночь, каждый раз видела, что Меньшикова не спит и смотрит на нее. Было неприятно. Вера уже не боялась здешних больных, поэтому не испугалась и пристального взгляда Меньшиковой, но было неприятно.

На другой день с утра шел дождь, и Вера сидела на своей кровати, читала. На случай, если придет Виталий Сергеевич, лежал наготове Фаллада, которого она никак не могла домучать, а на самом деле Вера читала дурацкий безымянный детектив, самой было стыдно, что ей интересно такое чтиво.

— Читаешь?

Это Меньшикова подошла. Подкралась неслышно — тоже неприятно.

— Читаю, а что еще делать, — вежливо ответила Вера. Вежливо, но холодновато: вовсе ей не хотелось заводить с Меньшиковой разговоры. Но та не обратила внимания на холодность ответа или не почувствовала такой тонкости?

— А мне ничего читать не хочется. Там в книгах все о других, а какое мне дело. О себе надо думать, чего о других. О себе много надо обдумывать.

— Все время о себе скучно.

— Хм. Кому как… Учишься, небось?

— Да, учусь.

— Вот и я выучилась в свое время. Книжек этих прочла! Не веришь? Диссертацию защитила, кандидат исторических наук. Не веришь?

Вера не верила, но не решилась сказать вслух, промолчала.

— Вижу, что не веришь. И красавицей была вроде тебя. На Дальний Восток в экспедиции ездила, а теперь Пряжка мой дом, а вы в нем гости незваные.

«Заговаривается», с каким-то непонятным облегчением подумала Вера, «и про диссертацию тоже».

— Прямо из экспедиции сюда первый раз привезли. Три месяца побыла, потом год дома. И так себя хорошо чувствовала, будто и не болела. Бывало, вспомню здешних чудачек, посмеюсь только. А потом снова сюда, уже на полгода. И пошло. От красоты одно воспоминание, и насовсем здесь поселилась. Так давно поселилась, что уже хозяйкой стала. А ко мне все гостей незваных везут, и всех принять нужно. Другого дома уже не будет, Виталий Сергеевич никогда не выпустит. Или он влюбился, или только притворяется врачом. Ходит, улыбается, а на самом деле злой, не хочет мне дать без Пряжки пожить. А зарезать здесь тоже могут. Ты ему не верь. Да, все без разницы: верь не верь, все равно станешь такой, как я. Читай пока, потом не захочется!

Вера понадеялась, что Меньшикова теперь отойдет, но та приблизила голову и заговорила шепотом:

— О себе надо обдумывать! Я все обдумала, все поняла! Потому что какая была — и красавица, и умница, а не осталось ничего, в этом паршивом доме хозяйка. Ничего не осталось, потому что все съедено внутри. Рак завелся, рак души!

Стало по-настоящему страшно. А Меньшикова все шептала и шептала:

— Рак завелся, все съел. А что осталось, то съест. Надо вовремя кончить, понимаешь? Вовремя кончить! Я уже упустила время, надо было раньше. Сейчас для тебя самое время. Такие с раком в душе никому не нужны — ни себе, ни другим. Самое время тебе, самое время! Давай, девочка, друг другу поможем. Вдвоем легче. Я знаю, где бритву достать. Самой себе трудно горло перерезать, вдвоем легче. Вот здесь надо резать, верное дело. Но самой себе трудно. Давай друг другу поможем, — ты мне, я тебе. Сегодня ночью!

И отказаться было нельзя. И вскочить убежать было нельзя, а вдруг эта маньячка сразу выхватит бритву и полоснет?! Почему нет Виталия рядом? Он бы защитил!

— Ну чего молчишь? Думаешь, бред? Да эта самая здравая мысль за двадцать лет! Надеяться не на что, рак души! Зачем тянуть, только мучаться напрасно! Все дуры здесь сначала надеются: все будет хорошо, счастье ждет впереди. Не понимают, что рак души. Ты тоже пока не понимаешь, а ты верь. А ты верь. Лучше на слово верь. Я тут хозяйка, а не хочу больше, потому что гости незваные. Поможем друг другу, спустим кровь, пока не поздно. Сегодня ночью. Договорились?

Только бы уцелеть, пока придет Виталий! Он защитит! Обмануть пока.

— Договорились.

— Ну смотри. Сегодня ночью. Самая светлая мысль за двадцать лет.

Меньшикова вышла из палаты. Ну вот, сразу не полоснет — уже отсрочка. Только бы дожить до прихода Виталия! И не сидеть здесь одной, вдруг вернется!

Вера вышла из палаты. По коридору ходили больные, виднелась сестра у входа в надзорку — ну не нападет же Меньшикова здесь. А там придет Виталий, защитит! Можно было бы позвать его, передать через сестру — он бы прибежал, Вера была уверена, что прибежал, — но она боялась: Меньшикова тоже быстро ходила по коридору, она могла услышать, догадаться и с отчаяния полоснуть и при всех! Когда они встречались, Вера испуганно поглядывала на нее, но Меньшикова не смотрела ни на кого.

Когда прошел первый страх — страх за жизнь, страх перед бритвой, Вера стала вспоминать слова Меньшиковой уже по-новому. Ну конечно, та заговаривается про незваных гостей, про то, что она хозяйка здесь. Но что, если и правду говорит тоже?! Сколько раз Лида Пугачева-«Зорге» здесь лежала? Или вот молодую довольно привезли, Женю Прокопович; Вера думала, они сойдутся немного, а Прокопович ни на кого внимания не обращает. А толстая Либих? Тоже студенткой была когда-то. Что если и правда рак души? Что если и правда она, Вера, станет такой, как Меньшикова, такой, как Либих? Это пострашней бритвы. Так, может, права Меньшикова? Может быть, лучше сразу?

Ну почему не идет Виталий?! Должен же он почувствовать, что ей плохо! Он такой сильный, он все знает… Знает, но захочет ли сказать правду? Больных принято утешать. А она хочет знать чистую правду. Пусть ужасную. Ну и что она сделает с этой ужасной правдой?

Только представить: в ней уже гнездится, уже растет будущая тупость. Страшно. И противно. Чужое и злое поселилось в ней. Живет и растет. Рак души. Неужели правда? Неужели такая ужасная правда? Ну почему именно с нею это случилось?! Почему именно это, а не что-нибудь другое?! Сидит внутри, и неужели нельзя задушить этот рак, нельзя выгнать?! И почему все-таки именно с нею приключилось это?! Сколько у нее знакомых, сколько однокурсников — ни с кем не случилось такого. Почему же именно с нею?!

А может быть, Меньшикова со злости наговорила? Может быть, у той совсем другая болезнь? Ведь сейчас Вера совсем здорова! Так зачем болеть снова, зачем возвращаться сюда? А если и начнет что-нибудь казаться про роботов, она будет знать, Что это бред, и не поддастся, и никому не скажет! Нет-нет, не может у Веры быть такой болезни, как у Меньшиковой, не может! Но почему не идет Виталий? Неужели не чувствует?

Вера дошла до самого конца коридора, там, где запертая дверь, за которой тамбур, выход, ординаторская. Так близко Виталий, но до него не дойти, потому что заперта дверь… И тут Вера увидела издали, что Меньшикова в другом конце коридора свернула в уборную. И как раз шла Маргарита Львовна, уже звенела ключами, значит, туда, в ординаторскую. Скорей, пока Меньшикова но может видеть!