Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки

Зазвонил телефон. Виталий вскочил, бросился, хотя Капитолине только руку протянуть. Капитолина опередила.

— Алло?.. Да, я… Ой, не могу сейчас! Неужели вы ничего не знаете?! У нас больная сбежала на машине, сидим ждем звонка. — Повесила трубку. — Это Элеонора, звала чай пить. Ничего не знают на нервом.

— Еще бы! Уж им-то главный наверняка не звонил, их божьи старушки машины не угоняют. — Тут Люду осенила новая мысль: — Капитолина Харитовна, а что в фургоне известно? Какие продукты? Лида ведь может их прохожим раздать, с нее станется. С кого тогда убытки?

Это показалось такой мелочью: пусть раздает, пусть убытки. Только бы не кровь, не смерть.

Капитолина тоже махнула рукой пренебрежительно:

— Ой не знаю, Люда. Пусть там кефир, или булки. Я в бога не верю, а пошла бы свечку поставила, если бы кончилось тем, что она какие-нибудь булки раздаст.

Снова зазвонил телефон, снова Виталий вскочил, снова Капитолина его опередила.

— Алло?.. Да, правда… Сидим, ждем… Спасибо, передам… Это Мендельсон звонит. Выражала сочувствие. Спасибо, конечно, но если все начнут выражать!

— А вы скажите на коммутаторе, чтобы не соединяли.

— Хорошо хоть подсказала, а мне сейчас не сообразить. Первый раз будет польза от нашего коммутатора, а то всегда жалела, что у нас не автоматика. — Капитолина сняла трубку. — Валечка? Это девятое. Валечка, у нас к вам просьба — вы ведь знаете, что у нас чепэ? Так вот просьба: не соединяйте с нами никого, кроме главного или приемного покоя, пока все не выяснится. Спасибо.

— Вы еще ее спрашиваете, знает ли она! Да она всегда первая все знает! Разговоры слушает!

И наступила тишина. Молчал телефон. Замолчали и в ординаторской. «Только бы не на прохожих! Только бы не на прохожих!» — твердил свое заклинание Виталий.

Полчаса.

Еще полчаса.

Ничего невозможно делать, ни о чем невозможно думать — ожидание в чистом виде. «Только бы не на прохожих! Только бы не на прохожих!»

Еще полчаса.

«Только бы не на прохожих!»

И наконец звонок!!

Виталий вскочил. Движение руки Капитолины к трубке виделось, как в замедленном кино.

— Да, Игорь Борисович… Да? Ну, слава богу!

«Слава богу!» Виталий ещё не знал, в чем дело, но все равно огромное облегчение подкосило его, он снова сел. И только теперь с полной ясностью представил, что было бы, если бы Лида этим угнанным фургоном раздавила прохожих — до сих пор воображение щадило его и рисовало смягченную картину.

— Ну вот, девочки-мальчики, слава богу, машина нашлась, никого наша Лида не задавила, ничего не разбила. А сама бросила ее и сбежала. Ну это не важно: сама она ничего никому не сделает. Ну покричит, ну обругает — ведь правда? Правда! Сейчас сюда едет инспектор ГАИ, привезет письмо, которое Лида оставила в кабине. Подумайте, нашла время еще и письмо написать!

— Ой, не могу! С нашими не соскучишься! — сказала Люда. — Представляю, какие теперь пойдут слухи по городу. Вот пари держу, завтра будут рассказывать, что сбежал на машине сумасшедший, задавил двенадцать человек!

Виталий сидел расслабленный и тихо блаженствовал, как в теплой ванне: на прохожих не наехала, сама жива. Если представить, как Лида Пугачева управляет машиной — никакой же практики! — то настоящее чудо: выехала в город, проехала по людным улицам, и ни на кого не наехала! Удивительно.

Инспектор ГАИ, против ожидания, оказался немолодым усталым человеком.

— Ну вы на нас не очень сердитесь? — не без робости спросила Капитолина.

— Чего ж на вас сердиться? Виноват шофер, его и накажем. В правилах четко: должен принять меры, чтобы исключить возможность угона. А он ключ оставляет. Тем более, где! Должен понимать, куда приехал. А ваша девка — молодец. Аккуратная. Ведь где нашли? На Петроградской! На Гатчинской улице брошенный стоял. А вот вам и письмо.

Письмо было сложено треугольником. Снаружи надпись: «Виталию Сергеевичу и всем врачам!!»

— Вам, Виталий Сергеевич, — не без иронии сказала Капитолина. — Читайте. Я чужие письма не вскрываю.

Виталий развернул треугольник.

«Прощай, зеленая Пряжка! Здравствуйте, Невский, Кировский, Нева, Медный всадник, здравствуйте, Летний сад, Острова! Здравствуй, мой Брумелек! Я знаю, ты меня ждешь, и тебе не придется брать меня штурмом. Как хорошо быть молодой, как хорошо быть свободной. Петь где угодно, идти куда угодно! Виталий Сергеевич, целую ручки, большое спасибо! Я знаю, вы обо мне искренне заботились, но мне больше не нужны ничьи заботы, даже такие трогательные, как ваши: я здоровая, бодрая, я еще никогда не была такой здоровой и бодрой! Эх, нагуляюсь, накурюсь, на… — ладно, не буду смущать ваше приличное общество. Прощай, зеленая Пряжка. Меня давно ждут Невский и Кировский, ждут Острова!»

— Смотри-ка ты! — сказала Люда. — Неплохо пишет.

— Про шофера ничего нет? — переспросил инспектор, хотя письмо было прочитано вслух.

— Нет, больше ничего. — Виталий на всякий случай и на обратную сторону листа заглянул.

— Тогда разрешите откланяться. Всего хорошего. А работенка у вас — не позавидуешь! Вроде нашей.

— Да, это она точно, — вздохнула Люда. — Тоже бы так сказать, а? «Прощай, зеленая Пряжка!»

— Ну что ты говоришь! — возмутилась Капитолина.

— А вы никогда не хотели? Ну хоть когда берете карточку больной и смотрите, что у нее десятое поступление? Вам хорошо, Капитолина Харитоновна, если вы совсем довольны. А со мной бывает.

— Ну ладно-ладно, нечего! Мы еще сегодня в обходе не были.

Больные сразу обступили с вопросом:

— Ну что? Пугачеву нашли? Поймали?

Даже забыли обычные просьбы о выписке.

Ирина Федоровна торжествовала:

— Как хорошо без этой проститутки! Теперь тут жить хоть до старости! Только бы не нашли!

Меньшикова сказала:

— По улицам страшно ходить: зарежут, и никто не заметит.

Тамара Сивкова смеялась:

— Мне дядя Костя давно говорил, что Лидка убежит!

— Что ж вы раньше не сказали, Тамара?

— А я мужчинам никогда не говорю правду!

Виталий поскорей зашел в инсулиновую. Вера еще спала. И такое чистое, безмятежное было у нее лицо, что никак невозможно поверить, что совсем недавно сотрясали ее судороги, что была она больна, видела в бреду все окружающее — нет, невозможно поверить! Если бы не торчали посторонние, Виталий бы ее сейчас поцеловал. Так он — ушел, а на губах такое чувство, точно они все-таки прикоснулись к ее коже. После пережитого за полтора часа ожидания чувства его словно обострились и раскрепостились. Он вышел из палаты, радуясь, что есть на свете Вера, и потом весь день был переполнен этой радостью.

Хотя побегом Лиды Пугачевой сюрпризы того слишком бурного дня не закончились. Уже когда Виталий вышел за проходную, к нему бросилась незнакомая женщина — высокая, худая, с лихорадочным румянцем.

— Вы Виталий Сергеевич? Я вас сразу узнала, мой брат мне вас описал! Извините, ради бога, мне нужно с вами поговорить! Коля о вас такого высокого мнения!

— Какой Коля? О чем поговорить?

— Ах, я вам не сказала; я тетя несчастной Верочки! Верочки Сахаровой. Коля — мой родной брат, то есть Николай Иванович, ее родной отец. А потому я тетя с отцовской стороны, понимаете?

— Как не понять.

— Вы извините, я вас, может быть, задерживаю, по я вас не могу видеть в больнице, только здесь.

— Но почему?

— Там ходит Нинелька! Она меня ненавидит! Если она меня увидит, бедный Коля совсем без носа останется!

Виталий почувствовал, как на лицо ему наползает мягкая сочувственная улыбка, с которой он всегда выслушивал бредящих больных.

— Какая Нинелька? Почему без носа?

— Как, вы не знаете? Нинель Антоновна, мать Верочки!

— Нина Антоновна!

— Это она так представляется, а на самом деле она Нинель. Жена нашего несчастного Коли. Она же совершенно сумасшедшая! Вы, может быть, заметили, что у Коли нос перебит? Это она его утюгом стукнула в припадке ревности, хотя Коля не подавал никакого повода. У них в роду все такие! Дурная кровь Горянских. Дядя ее повесился от несчастной любви к официантке, а с ней весь город в это время спал, с Тоськой этой. А Нинелькина сестра с пятого курса филфака с циркачем сбежала, стала по канату ходить, пока не грохнулась, теперь девушкой у Кио работает, ее каждый вечер пополам распиливают. А дед Нинельки был настоящий сумасшедший, в больнице умер, всем говорил, что нашел золото и будет чеканить свои червонцы. А теперь в бедной Верочке дурная кровь и заговорила. Скажите мне, доктор, как она сейчас?

— Хорошо. Скоро уже выпишем. Но простите, мне надо идти.

— Еще только два слова, умоляю вас! Скажите, доктор, чем ей еще можно помочь? Нам, родственникам. Отправить после больницы в путешествие, чтобы отвлеклась? Или в деревню? Сменить обстановку? Может, ей нужно срочно замуж выйти? Говорят, при некоторых болезнях это помогает.