Альманах «Российский колокол» №2 2020 - Альманах Российский колокол

мы проживаем с ним в одном многоэтажном доме. Ежедневно, ранним утром, как только потеплеет, Борис Ефимович со спиннингом за плечом отправляется к морскому берегу.

Лишь забрезжит утренний рассвет,

Этот бравый, еще крепкий человек,

Пройдя кошмары пережитых лет,

Окутывает леской на «Марине» брег.

Какие кошмары и ужасы плена пережиты им в годы молодости и какие испытания пришлись на суровую судьбу этого человека, которому 21 июня этого года исполнится восемьдесят пять лет! О его жизненных испытаниях он поведал мне только сейчас. Видимо, опасный жизненный опыт подсказывал ему: не раскрывайся полностью человеку, пока ему не поверишь. С тяжелой долей, что досталась этому человеку в плену у фашистов, читателя уже знакомил его земляк Семен Дубровский. Я подумал, что через шестьдесят лет после Великой Победы об этом человеке должно быть известно более широкому кругу израильских читателей. Выслушав рассказ Бориса Ефимовича, я попытался облачить его в художественную форму и предлагаю вашему вниманию.

Минуло немногим более двух месяцев, как рота, получившая боевое крещение на Финском фронте, расположилась в Брестской крепости. Форт № 5. В первых числах июня роту отвели на несколько километров от крепости, где разбили летний палаточный лагерь. Лагерь был развернут на опушке хвойного леса в пятидесяти метрах от бурной извилистой речки. Сегодня, 21 июня 1941 года, был редкий для этих мест знойный день, несмотря на испарения от реки и близкое расположение густого хвойного леса. Мне, Фаерштейну Борису Ефимовичу, преподавателю математики в небольшом провинциальном городке степного района Крыма, успевшему окончить Учительский институт и призванному более года назад на действительную воинскую службу, в этот день исполнился двадцать один год. Через три месяца после призыва попал на Финский фронт. В боях на Финской войне дослужился до младшего политрука роты.

Старший командный состав роты остановился в ближайшей деревне в семи километрах от лагеря. Ограничений отпраздновать на полную катушку не было. Три литра самогона из ближайшей деревни закончились в течение первого часа веселой мужской попойки. Затем пошло крепкое плодово-ягодное. Погуляли на славу.

Уже в третьем часу ночи в сильном хмельном угаре с помощью друга Петра, крепкого сибирского парня, которому опустошить бутылку водки из горлышка, протерев рукавом губы, было привычным делом, спустился к речке. Искупавшись голышом, с помощью все того же Петра с трудом добрался до палатки и заснул мертвецким сном. Сквозь сон слышу крики и стоны, артиллерийские залпы. Приоткрыв тяжелые веки, с трудом поднимаюсь и в одних трусах выскакиваю из палатки. Ужасная картина, представшая перед моими глазами, моментально отрезвила меня. Неужели немцы? Ведь с ними заключен пакт о ненападении. Но анализировать некогда. Вбежал в палатку. Петр уже был в «полном боевом». Наспех одевшись и прихватив с собой, помимо боевого снаряжения, некоторые запасы продовольствия, оставшиеся от ночного загула, стремглав выскочил наружу с единственной мыслью: «Только бы не накрыло!» Многие палатки нашего лагеря были снесены прямой наводкой. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Немец рвался вперед. Недолго мы отстреливались. Обойдя нас, немцы ушли. Понимали, что мы оставались в их логове.

Наспех собранный 3-й батальон 44-го стрелкового полка состоял в основном из бойцов, имевших суровый опыт Финской войны. Но в него влились люди из других воинских подразделений, и по мере выхода из окружения добавлялись бойцы других частей и соединений. Никакой связи не было. Информацией о том, что творится в стране, на фронтах, где еще прорван фронт, не обладал никто. Батальон возглавил полковник Гуляев. Было решено с боями прорываться на восток. Продовольствие в обрез, снабжения нет. В рядах паника. Заросшие и голодные, мы шли на восток. Прорвав одно окружение и немного продвинувшись вперед, попадаем в другое кольцо, вновь ввязываемся в бой.

Как-то зайдя в дом в одном местечке в поисках закупки какой-либо еды, был ошарашен еврейской речью. На идиш хозяйка спрашивает у мужа: «Вос хобн мир, эйер одер а бисл зоер милх?» («Что у нас есть, яйца или немного кислого молока?») Не выдержал, говорю им на идиш: «Зачем вы здесь сидите и устроили торг? Бросайте все и бегите. Через пару часов немцы будут в вашей деревне и вас повесят». Пройдя к тому времени по местам, где уже побывали фашисты, мы были свидетелями многих их злодеяний.

А по дорогам – кто на старых колхозных полуторках, кто на бричках, запряженных усталыми и голодными лошадьми, кто пешком с узлами, набитыми мирскими пожитками, за плечами и детьми – двигались на восток изможденные люди с серыми лицами и застывшим в глазах страхом от неведения, что их и их детей ждет впереди. Сквозь чащу леса мы так же медленно двигались на восток, вновь прорывая окружение с большими потерями. Прошли километров двадцать. Пытались зайти в одну деревню, а там немцы. Стоило нам только сунуться в эту деревню, как они открыли беспорядочную стрельбу из пушек и пулеметов. Тогда полегло много наших ребят. У нас патроны на счет. Пришлось отступить. Отошли от села километра на два в лес. Решаем: что делать дальше? Другого пути нет, только вновь прорыв через это село. И комбат отдает приказ: на рассвете в три тридцать. Я, как политрук, в первом взводе. Пробрались тайком в село и застали немцев врасплох. Они спали раздетые, в одних трусах. Внезапность помогла. Почти всех перебили, остальных пустили в расход. В этом бою погиб мой друг Петр, балагур и весельчак, всего на несколько месяцев старше меня. Командир роты, сухощавый, подтянутый капитан Лукьянов, говорит: «Ребята, набирайте жратву». А командир батальона: «Не брать ничего! Все отравлено!» Но я под шумок заскочил в хату, где жил недавно расстрелянный фашистский унтер-офицер, и кинул в рюкзак хлеб и круги сыра. Нашел курево и лезвия. Привели себя в порядок. Ведь все были немытые и заросшие. Всех накормили. После двадцатиминутного отдыха, наскоро похоронив ребят, наша рота отправилась дальше. В одной деревне купили яиц. Я никогда не употреблял сырые яйца, с детства их не любил. Но теперь с большим удовольствием выпил аж девятнадцать штук. Мы шли все дальше на восток через Пинск, пробирались сквозь Полесские болота, дошли до Слуцка, переплыли Припять.

В плену

Не везде удавалось уклониться от встречи с немцем, вступали в бой. Когда форсировали Припять, наткнулись на засаду. Меня контузило, и я потерял сознание. Очнулся в переполненном людьми бараке, недалеко от параши. Понял, что попал в плен. Если бы не контузия, живым