Паргелий - Андрей Деткин

Танюшка, бывало… «Почему так редко?» - уже в какой раз винил себя Гриф и жалел о том времени, когда мог бы многое делать по-другому. Развеселит ее дурачеством каким-нибудь незамысловатым. Засмеется Танюшка, зазвенит своим голоском детским, покажет мокрые зубки. «А что я еще мог там для нее сделать, кроме как веселить дурачествами? Да ничего, - отвечал сам себе сталкер. - Обмылком я тогда был, ни денег, ни связей. Беспомощный, как паралитик. Нет, все правильно. Пусть я сдох для них. Пусть. Зато у Танюшки шанс появился. Нигде, кроме как в зоне, я не достану столько бабла. Зона, она не только убивает, она еще, тварь такая, и кормит».

А потом перед глазами возник незнакомый сталкер, которого он в первый год своих скитаний обнаружил в подвалах Агропрома. Тот лежал мертвый на боку, с поджатыми коленями, с руками, обхватившими живот, с открытым ртом. Воротник армейки, грудь были заляпаны белыми рассыпчатыми, как густая известка, каплями, которые стекали с губ по подбородку и давно засохли. Гриф тогда так и не понял, от чего сталкер умер, что за гадость его отравила, что за излучение пронизало, и до сих пор не знал. «Я так же загнусь? - думал он, стоя над мертвым бродягой. - Или зона для меня что-то другое приберегла?»

Вспомнилась сырая дождливая ночь. Выбиваясь из сил, он шагал, высоко поднимая ноги, по топкой гати, а за ним шли слепые псы. Их вой, тявканье слышались уже недалеко. Знал он, что оторваться не получится, что не спасут его ни вода, ни болотная жижа. Они не по следу идут, они запах его живой чуют. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп под ногами. Патронов осталось половина рожка. ПМ он потерял, когда провалился в яму. Еле выкарабкался. И вообще, весь рейд складывался крайне неудачно. Начиная с моросящего дождя, зарядившего с утра и к вечеру переросшего в ливень, кончая стаей слепых псов, повстречавшейся на переходе из Лиманска к госпиталю.

Оказалось, что и боеприпасов маловато взял, понадеялся по дороге настричь. А тут на тебе. Стая голов в двадцать. Он в десять-то редко встречал. Половину мутантов положил на камнях, но и патроны почти все расстрелял. Стая ушла. Он переждал некоторое время и двинул дальше. Оказалось, не ушла.

Лай и подвывание приближались, а Гриф не видел ничего, куда можно было бы вскарабкаться или схорониться. Промозглая ночь опустилась стремительно. Он помнил, вдалеке на западе был лес, но черт подери, до него идти километров эдак пять. А они тут рядом, уже совсем близко. Еще есть нож, но разве со всеми справиться.

Огонек горел в стороне неверным дрожащим пламенем. Почему он раньше его не заметил? Да потому, что его раньше не было. «Сталкеры? Военные?» - обрадовался Гриф. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп по болоту. И рад бы ускориться, но сил уже нет. Жижа впускала ботинок с легкостью, мягко стелила, но отдавала с неохотой, вязко, причмокивая, словно пробовала его на вкус.

Пот мешался с дождем и тек по лицу. Гриф насквозь промок и, если бы не чрезмерные нагрузки, наверняка бы продрог до костей. Он часто оборачивался, выронил фонарь и ориентировался по звукам.

Он снова устремил взгляд к огоньку, и тот, казалось, плыл навстречу. Вовсе это был не костер, как подумалось сначала, а окошко. Маленькое, с рамой в крест. Плясало за ним, трепыхалось робкое пламя, такое живое, теплое. «Никак изба», - подумал сталкер и подналег. Он слышал злобные рыки за спиной. Из последних сил вбежал по небольшому пригорку к приземистому покосившемуся срубу. Под скрип ржавых петель он распахнул деревянную дверь, ввалился внутрь и с силой захлопнул за собой так, что лязгнули скобы. Он был в безопасности.

Гриф повернулся. Вода с него стекала, образовывала мокрый круг на сухих досках. Тяжело дыша, с молотом в ушах, паровым котлом вместо сердца, изможденный, на подкашивающихся от усталости ногах Гриф стоял и окидывал взглядом избу. Почерневшие от старости, в трещинах, бревна, некрашенные доски на полу, низкий потолок, лавка, окно, кособокий стол в углу и на нем свеча.

Женщину вначале он даже и не заметил. Подумалось: «Вот блин, а где же хозяева?» Она выплыла из темного угла в длинной ночной рубахе, босая, белесая, невзрачная, как моль. И она вроде бы улыбалась, но улыбка эта была плотоядной. Гриф вдруг ощутил себя ужином. Женщина косолапо переставляла босые тощие ноги по неструганым доскам и приближалась, не сводя с него своих бесцветных глубоких глаз. Сталкеру захотелось выскочить из этой избы и бежать не оглядываясь. И сделал бы так, несомненно, если бы не слепые псы снаружи.

- Эй, - проговорил Гриф хриплым голосом, - ты чего?

Она шла, и ничего в ее бледном соломенном лице не переменилось. Гриф понял, что она его не понимает или не слышит. Он испугался. Страх горячей волной слабости прошелся по всему телу. Не тот животный, который он испытывал, удирая от слепых псов, который заставлял действовать, спасаться, отбиваться, махать ножом. Он был другим - запредельным, кошмарным, сонным, когда тело не слушается и ты можешь только обмирать.

Она была так близко, что протяни он руку - коснулся бы ее. Лицо напротив расползалось, словно сотканное из дыма, и только плотоядная улыбка была перед глазами. Бледные, почти невидимые губы, делали большой рот прорезью. Выпирающий подбородок был старушечьим, и все лицо было старушечьим, только кожа мучнистого цвета без единой морщины.

Палец сам нажал на спусковой крючок, словно жил отдельной жизнью и только он один сохранил хладнокровие. Палец разрядил весь оставшийся боезапас и продолжал давить на крючок даже тогда, когда закончились патроны. Гриф таращился сквозь грохот и дым немигающим взглядом, словно сторонний зритель. Моль отбросило к стене. Сталкер заметил, что, получая пулю за пулей, лицо ее нисколько не менялось. Оно не выражало ни боли, ни страха, ни удивления. Оно продолжало бледно улыбаться. Женщина брякнулась с костяным стуком на пол и не двигалась. Сталкеру не верилось, что ее можно так легко убить, поэтому не сводил с нее глаз. Он стоял очень долго, а палец все давил на курок.

Очнулся Гриф под утро, когда за узким грязным окном темнота сменилась серостью. От свечи на столе остался огарок и дымился. Кругом стояла мертвая тишина. Гриф пошевелился и почувствовал, как тело его затекло и теперь ломит в суставах и мышцах. Он не смог дойти до лавки, сел прямо на пол. Мокрый круг высох, как его лицо и волосы. Мертвая