Ласточкин крик - Ахмет Умит

печальной при свете фонарей. Стояла душная беззвездная ночь, старые дома нашего квартала были укутаны тишиной. Ни в одном из окон не горел свет. Интересно, люди и правда мирно спят? Или, как я, мучаются бессонницей в своих кроватях? Вдруг до меня долетел детский плач – где-то тихо плакала девочка… Я прислушался повнимательнее, но нет – ошибся. Тишина была полной.

Я отошел от окна и сел в кресло напротив.

Постепенно во мне росло чувство хандры, сердце сдавливало все сильнее. Это что, инфаркт? Нет, не инфаркт, просто мысли об устройстве этой жизни меня угнетали. Не то чтобы я раньше был большим оптимистом, но у меня водились силенки сопротивляться окружающему дерьму. Вера в этот мир у меня была разве что в юности, а потом на плаву удерживало упрямство. Если уж у меня не получилось умереть после смерти жены и дочери, попробую-ка я делать хоть что-то полезное. Ловить преступников, например. Все это время я был в окружении людей, но за вчерашний день я потерял двоих… Не то чтобы потерял… Не знаю, порвалась какая-то ниточка, связывающая с ним. Сначала Евгения, потом Али…

Я снова услышал плач ребенка и снова прислушался – нет, за окном было тихо. Ребенок занял сердце Евгении. Малышка с развевающимися волосами, маленькая сирийка Азез. Эта девочка может разлучить меня с любимой. Евгения очень скоро поймет, какой я мерзкий и эгоистичный тип. Как же, ведь я, прикрываясь собственными проблемами, пытаюсь помешать ей приютить несчастного ребенка…

Почему меня так задело, когда Евгения сказала, что собирается удочерить Азез? Почему меня как мешком ударили? Откуда во мне такая ненависть к маленькой девочке? Ненависть? Нет у меня никакой ненависти, я просто запутался. И началось это, когда я решил сойтись с Евгенией, первой и единственной женщиной после смерти Гюзиде. Сколько бедной Евгении пришлось вынести из-за моей проклятой сентиментальности. Хотя почему проклятой? – совершенно нормальной. Когда кто-то очень важный для тебя умирает, невозможно сразу освободиться от боли и уйти с головой в новые отношения, это будет неуважительно по отношению к покойному. Рационально я мог себе все объяснить, но побороть эмоции было сложно. То, что сегодня произошло в мейхане у Евгении, было схожей реакцией психики. Во мне не было ненависти к Азез, не было злобы – только неприятие того, что она может занять в моей душе место Айсун. Меня преследовало ощущение, будто бы я предаю память о собственной дочери. Глупо, конечно, но именно это я чувствовал. Евгения все абсолютно правильно делает, но, если бы она обсудила свое решение со мной, а не поставила перед фактом, было бы легче. Это помогло бы мне побороть собственные страхи. Она думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Считает, что я зрелый, сильный. Но это не так, я такой же, как все. И, возможно, я даже более уязвим, чем другие, потому что пережил больше. Но, как бы то ни было, мне следовало бороться с собственными демонами. Евгению нельзя оставлять одну. Ни ее, ни сирийскую девочку с развевающимися волосами.

Я снова услышал детский плач. Это что, мое подсознание со мной такие шутки шутит? Нет, где-то действительно плакала маленькая девочка. Звук шел от соседей за стеной.

– Мама, мамочка, мне страшно.

Видимо, это дочка шофера Тахсина, Нергис. Крошка с огромными голубыми глазами, всегда широко-широко раскрытыми, и светлыми волнистыми волосами. Она научилась говорить где-то месяца три назад. Не все слова ей пока давались, но лепет звучал довольно осмысленно. Интересно, что могло ее напугать посреди ночи?

Тут я услышал голос ее матери:

– Все в порядке, котеночек, я пришла. Не плачь, ничего плохого не случится.

Если бы… Случиться может много чего плохого. Но не когда мама рядом. Только сейчас до меня дошло, как же мерзко я повел себя в отношении Азез. Нет, мы обязательно ее удочерим, будем о ней заботиться и вырастим приличным человеком, чего бы там ни творилось у меня в голове. Никаких других вариантов нет. Мы сделаем жизнь хотя бы одного человека лучше.

Когда эта мысль утвердилась в моем сознании, я почувствовал облегчение.

Вдруг зазвонил телефон. На экране высветилось имя Зейнеп. Полный тревоги, я ответил.

– Господин комиссар, прошу прощения, что беспокою вас в такое время, но я, кажется, обнаружила…

Зейнеп нервничала, слова наползали друг на друга… О ком она говорит? О Слепом Коте или о ком-то другом?

– Зейнеп, погоди, ты сейчас про кого?

– Про убийц Хиджаби Индже, господин комиссар.

Она что, лунатик?

– Где ты сейчас, Зейнеп?

– В офисе. Я запросила записи с камер наблюдения, и на них есть двое подозреваемых.

Мне стало стыдно – пока я тут мучился шекспировскими вопросами, Зейнеп изучала видео. И, судя по всему, обнаружила что-то стоящее. Иначе бы ее голос не звучал так бодро.

– Прекрасная новость, Зейнеп, – сказал я, стараясь замаскировать усталость. – Я скоро буду…

24

Ты зря плачешь, он бы такого не сделал

Я опознал их сразу же. Качество изображения хромало, но по черным траурным костюмам и пластырю на переносице одного из них я узнал Серкана и его приятеля. Два мерзавца, получивших хорошую взбучку от Али, подходили к пятиэтажке Хиджаби.

– Это люди Дудки, – пробормотал я и указал на экран. – Впереди Арда, а за ним Серкан.

Последние следы сомнения исчезли с лица Зейнеп.

– Именно, господин комиссар, Арда Кырынты и Серкан Асмаз… Они очень во многих делах замешаны. Убийства, рэкет, вооруженные стычки, похищение людей, чем они только не занимались. И да, они оба связаны с Дудкой Исмаилом. Скорее всего, именно они и совершили убийство.

Я разделял ее мнение, но кое-что надо было прояснить. Если бы мы поспешили назвать их убийцами, руководствуясь только небольшим кусочком записи, это создало бы нам проблемы. Надо было подвести правильную доказательную базу. Зейнеп обычно придерживалась такой же точки зрения, но сейчас речь шла об Али, и она могла утратить твердость суждения. Я постарался быть с ней помягче.

– Весьма вероятно, – поддержал я ее. – Если бы мы вчера не вмешались, они бы прикончили директора прямо перед мечетью, но…

Зейнеп дернулась, будто от укола. Зачем я вообще сказал это «но»? Ее сейчас могло задеть любое случайное слово. Но я решил не концентрироваться на этом и задал важный вопрос:

– Когда эти двое вышли из дома?

Она так глубоко задумалась, что сперва не поняла меня:

– Прошу прощения, господин комиссар?

Я указал на экран:

– Мы увидели, как подозреваемые заходят в