Разговоры с живым мертвецом - Павел Владимирович Рязанцев

– Опять фигнёй страдаешь, писака. – Татьяна встала в дверном проёме, скрестив руки на груди. – Только зря тратишь время. Спускаешь свою жизнь, как в унитаз, в эту чёрную дыру. А мог бы чем-нибудь полезным заняться. На вторую работу устроился бы…

(«Мне бы серьги купили, – подумала женщина, – шубу ещё неплохо бы. А то у Людки, у Светки – у всех “норки”, а я одна как дура в пуховике хожу».)

–…холодильник бы большой купили, телик как у Генки, – продолжала Татьяна, стараясь говорить тихо, но уверенно. Так советовала Алина Муромцева (не ей конкретно, а своим подписчицам вообще): если говорить тихо, то собеседник вынужден будет прислушиваться, а значит, с большей готовностью воспримет то, что ему скажут.

В теории.

– Ну и на кой ляд мне этот холодильник и телик во всю стену, если я дома только спать буду? – огрызнулся Михаил и повернулся к жене. – И вообще, ты сама весь день чем занимаешься? Приходишь со своей работы – бумажки перебирать, тоже мне работа – и пялишься в телефон, читаешь, блин, посты каких-то куриц, а затем, отупевшая, клюёшь мозг уже мне. Может, сама на вторую работу устроишься? Что? «Иу, я убираю, стираю, готовлю», – Михаил карикатурно выпятил губы и выпучил глаза.

– Скажи спасибо, что у нас детей нет! – не выдержала Татьяна, едва подавляя желание сплюнуть.

– Готовит она! Да ты же всё и жрёшь! Вот чего у нас такой свинарник-то? – Михаил театрально ткнул пальцем в кучу сваленных в углу тряпок. – Я, по-твоему, насвинячил? Вот что это?

– Это твой старый халат. Ты сам сказал не выкидывать: «Хорошая же ткань. В хозяйстве пригодится». Так она у нас два года тут и лежит.

Михаил презрительно хмыкнул.

– Ей-богу, лучше бы ты пил, – Татьяна закатила глаза. В этот раз она быстро устала от этого разговора.

– Если бы я пил, ты бы не только серёг, ты бы этого кольца никогда не увидела! – закричал Михаил и продемонстрировал свой символ супружеского единства. – Ящик водки – вот и вся цена любви!

Татьяна горестно вздохнула и вышла в гостиную. Может, тихонько поплакать, может, посмотреть «Не родись красивой». Может, проверить, не опубликовала ли Алинка новую статью или видео.

Этот раунд был за Михаилом. Мысленно поздравив себя с победой, он вернулся к работе. Последующие минут двадцать – тридцать прошли без происшествий: из гостиной единым гомоном лились музыка из телесериала и «лайфхаки» блогерши, а с балкона щелчками клавиатуры – поток фантазии молодого и талантливого автора.

Впрочем, ничего нового.

– Ты не забыл?

Татьяна снова стояла в дверях и взглядом сверлила ему висок. Михаил простонал.

– Ну что ещё?!

– Нет, ну нормальный! Вот даёт! – Татьяна ахнула от удивления. – В аэропорт гнать надо, а он тут со своим Мягколапиком сюсюкается!

Действительно. Сегодня вечером в аэропорт прибывает самолёт с Юлией, сестрой жены, и именно Михаилу надо обеспечить транспортировку чемоданов и пятой точки почти незнакомого ему человека в гостиницу или, того хуже, к себе домой.

(Второй вариант Татьяной, на самом деле, не рассматривался – она, так же, как и муж, не была в восторге от присутствия в доме постороннего, в общем-то, человека.)

– Я не забыл. Всё под контролем, – Михаил посмотрел на часы в правом нижнем углу монитора

(по расчётам, выйти из дома следует в… пять минут назад?), –

всё под контролем…

2

В недрах национальной культуры, передающейся посредством воспитания, советского кинематографа и новогодних обращений Президента к гражданам, заложено стремление к стабильности. Нет, это не про «сидеть сиднем и ничего не делать». Это про осторожность. Но в то же время культ стабильности – это и культ страха. Почему славянские язычники выступали (а может, и выступают до сих пор) за строгое соблюдение обрядов и традиций? Потому что боялись, как бы чего не случилось. Отсюда и общий знаменатель многих детских сказок: кто-то нарушил какое-то табу, и ситуация резко ухудшилась. Цель нарушителя – вернуть всё как было. Прошлое стало эквивалентом блага, а «было» теперь негласно означает «было хорошо».

Михаил всегда настраивал приёмник на «Радио Монте-Карло». На его памяти плохих песен там не крутили. Новых, правда, тоже. Бывало, что в течение одного дня песни повторялись. Иногда Михаил оправдывал выбор диджеев: «Зато не фуфло голимое, а нормальный музон», а иной раз и раздражался: «В вашем распоряжении вся музыка мира за хренову тучу лет, а вы «Песню Земли» Джексона по третьему кругу пускаете, разгильдяи!». В такие проблески пресыщения Михаил переключал приёмник на другие каналы, но редко оставался доволен. Нашёл «Рок FM», пару песен прослушал, и вдруг – «Enter Sandman»!

«Шо, опять?!»

За столь громким фиаско следовало возвращение обратно, случайное попадание на какую-нибудь уже забытую или не настолько приевшуюся песню – и временное удовлетворение. И так по кругу, снова и снова.

Михаилу хотелось не добираться до терминала как можно дольше, но дорога, как назло, была свободна. Казалось бы, мечта автомобилиста, но нет: пока ты в пути, возникает ощущение, что ты «в домике». Ничто, кроме непосредственно дороги, тебя не касается. Что-то похожее бывает во время пробежки. Одни считают это прочисткой мозгов и отдыхом, но, на самом деле, это бегство. От жизни и её проблем.

Вот и въезд на территорию аэропорта показался. Михаил сверился с часами – семь сорок пять, практически вовремя. Он нашёл в телефонных контактах номер Юлии и ткнул пальцем в кнопку вызова.

– Ты как, уже? – послышалось из телефона; голос Юлии не был ни злым, ни дружелюбным, он был будничным.

– Да, я сейчас припаркуюсь и войду. Встань где-нибудь поближе к выходу, что ли.

– А-а, хорошо. Я в малиновой толстовке, если что…

***

Фонари вдоль всё так же пустынной дороги светили мертвенно-бледным светом с каким-то зеленоватым отливом, навевая мысли о фильмах ужасов и крипоте, которая всплывала в Сети с завидной регулярностью. Однако мысли о том, что фары вот-вот высветят в темноте фигуру в изорванной и перепачканной землёй пижаме, клевали мозг не так сильно, как болтовня пассажирки на соседнем сидении, у самого уха.

– Никогда не думала, что скажу это, – тараторила Юлия, – но лечебный массаж – это что-то с чем-то. Вот знаешь, ложусь на кушетку, всё болит – хоть помирай; массажист такой, или массажистка, – подмигнула она Михаилу, – обмазывает тебя маслом – и всё! Лежишь, кайфуешь, стонешь… – женщина зажмурилась и попыталась своим видом и поведением передать ощущения если не целиком (прилечь не было никакой возможности), то хотя бы частично.

Михаил вспомнил один из старых