Сестры Шред - Бетси Лернер

– Черт возьми, что это было? – Кортни бросилась ко мне и поправила вуаль.

– Это был Джош.

Следующие два танца Марк, нахмурившись, сидел и выпивал с друзьями в одном из баров в глубине банкетного зала. Кортни, Кира и я пытались танцевать дальше; гости снова окружили нас, слившись в единый танцующий организм.

Каждый день нашего медового месяца я хотела рассказать Марку обо всем, что было связанно с Джошем, но чем дольше я молчала, тем менее значительной казалась мне вся эта история. Я говорила себе, что это пустяки, но мне не давала покоя жуткая мысль: как же я могла из-за этих пустяков поставить под угрозу свою жизнь с Марком.

Первое время после медового месяца на сеансах с Полом я жаловалась на мелкие неприятности, случившиеся на свадьбе. На шляпку Аниты с вуалеткой с черными перьями, которые сползали ей на лоб, как лапы тарантула; на то, как Анита вытащила папу на медленный танец и повисла на нем, впившись когтями ему в спину. На то, что Кортни слишком много пила и флиртовала с мускулистым барменом; на то, что моя мать отругала официанта: тот не принес коктейльные салфетки, когда подавал закуски. Я жаловалась на свою работу, на то, что мама уговаривала меня начать писать благодарственные письма. На все что угодно, кроме Джоша. Когда я наконец рассказала Полу о том, что произошло, я постаралась, чтобы этот эпизод выглядел незначительным, а я – ни в чем не виноватой.

Но Пол предположил, что за этим кроется что-то еще.

– Что, например?

Кажется, он произнес: «саморазрушение» – но точно я не расслышала, потому что у меня вдруг зашумело в ушах. Буквально. Я никогда никому не изменяла. Ни в чем.

А Пол предположил, что эпизод с Джошем как-то связан с Олли.

– Увы, я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Хаос. Джош в некотором смысле это Олли.

– Это просто случайность. Случиться может всякое. Случайно! – воскликнула я высоким драматическим голосом.

Пол многозначительно промолчал.

– Ты ничего не хочешь сказать? – с вызовом спросила я. – А, нет, я догадываюсь: ты хочешь знать, что я сейчас чувствую.

– Да, хочу, – ответил Пол.

Я вспомнила, как Олли запустила стулом в доктора Люси, и чуть не рассмеялась. Меня хватило на иной драматический жест: я взяла свою сумочку и ушла, не дожидаясь окончания сеанса и не попрощавшись.

Порой мне казалось, что мы с Марком играем в некую игру, наподобие моих детских фантазий; ее можно было назвать «Взрослые». Мы планировали поездки, рассчитывали процентные ставки, прицениваясь к недвижимости в долине Гудзона, устраивали званые обеды с сигарами, бурбоном и подарками. Марк до сих пор дружил с бывшими однокурсниками. Как-то раз я спросила его, порвал ли он за жизнь отношения хоть с одним другом; ответом был недоуменный взгляд: с чего бы вдруг? У него были друзья по парусному спорту, по турпоходам и по ракетболу, с другими он регулярно играл в покер. Почти каждые выходные мы встречались с его приятелями за ужином, полдником или на бейсбольном матче. Когда мы уезжали на уикэнд, мужчины исчезали на целый день: ловили рыбу нахлыстом, играли в гольф или катались на горных велосипедах.

У меня было мало общего с их женами, которые не работали или собирались перестать работать, когда родятся дети. Когда они отправлялись в город за покупками или готовили ужин вместе, я обычно отнекивалась под предлогом, что мне некогда: редактирую очередной текст. В конце дня все собирались на коктейль, и Марк заезжал за мной. Не раз он выговаривал мне за то, что я была холодна или даже груба с его друзьями. А мне они вдруг стали казаться самодовольными хвастунами. Однажды, после особенно напряженных выходных, я заявила Марку, что его друзья – пустопорожние пошляки.

– Кто ты такая, чтобы судить? – нахмурился он. – Может быть, это ты пустопорожняя. Тебе это не приходило в голову?

Мы оба все больше уходили в работу. Марк взялся вести больше дел, я подписала больше контрактов с авторами. Когда я в первый раз отказалась проводить выходные с его друзьями, сказав, что мне нужно срочно закончить редактирование книги, Марк был возмущен.

– Тебе надо – ты и иди, – отбивалась я.

– И как это будет выглядеть?

– Всем будет наплевать.

С того раза Марк начал проводить время с друзьями без меня. Узнав об этом, мать возмутилась и отругала меня.

– Ты не должна оставлять его одного! Мужчинам это не нравится.

– Нам так удобней, – ответила я.

Мы с Марком стали гордиться своей независимостью и пренебрежительно отзывались о неразлучных парах. Должно быть, мы понимали, что наш брак распадается, но не находили возможности поговорить об этом. Вместо этого мы стали дежурно-вежливыми друг с другом. Мы еще занимались сексом время от времени, на краткий миг преодолевая разделявшую нас дистанцию. Такой перерыв в разлуке.

– Мы вернулись! – говорил Марк потом, скатываясь с меня, как бревно.

– А куда мы уходили? – спрашивала я притворно.

– Надо делать это почаще, – повторял он каждый раз.

– Надо, – соглашалась я. Но чаще не получалось.

Через десять месяцев после свадьбы Пол предложил нам обратиться к семейному психологу. Марк поначалу возражал, но у психолога общался тепло и искренне, а я – почему-то жестко и осуждающе. Марте Келлер было за семьдесят, она куталась в разноцветные шарфы из пашмины и носила лакированные балетки. Марк восхищался гравюрами Альберса на стене ее кабинета: яркие квадратики, вложенные друг в друга. Мне были отвратительны ее массивные бусы и чашки с недопитым чаем на столе. Она излучала тепло, как воспитательница в детском саду, и каждый сеанс начинала с того, что хлопала себя ладонями по бедрам и чересчур жизнерадостно произносила: «Ну что, поговорим?»

Поначалу Марк описывал наш брак в розовых тонах. В его рассказе мы предстали двумя взаимодополняющими трудягами, молодыми профессионалами, а он плюс ко всему идеальным супругом. Он охотно обходил разногласия – те моменты, когда мы «соглашались не соглашаться» (выражение, которым он любил пользоваться, а я терпеть не могла за фальшивую позитивность). Пожив с Марком в браке, я разглядела под маской хорошего парня беспощадного головореза. Последнее слово в семейных спорах должно было всегда оставаться за ним. И на работе он должен был побеждать. «Порочен ли я? – произнес он как-то раз, рассказывая мне об очередных судебных слушаниях. – Если это необходимо».

На последующих сеансах терапии Марк признался, что не может понять, о чем я думаю или что чувствую. Оказывается, ему не