Тайный воин - Мария Семенова

Некому было снять Светела с перекладины да объяснить ему, насколько опасно вот так себя подвигать.

Ещё… Ещё!

Потом что-то случилось. Тело утратило вес. И плевать, что рот был полон густого железного вкуса, это не имело никакого значения, ибо Светел вправду выучился летать. Руки носили его вверх и вниз, как птицу крылья, унесли бы в небо совсем, да крыша мешала. От стропилины отделилось тонкое древесное волоконце, начало медленное-медленное падение вниз. Ладони Светела разомкнулись, он воспарил рядом со щепочкой, такой же лёгкий, такой же неподвластный тяге земной.

Темнота затопила зрачки ещё прежде, чем берестяной пол принял его.

Светел пришёл в себя оттого, что ему вылизывал лицо симуран.

«Рыжик?..»

Нет. У матёрого красавца, склонившегося над Светелом, бурая шерсть играла серебряными искрами. Это был отец Рыжика, сгоревший в небе над стольным городом Фойрегом. Его, Опёнка, отец-симуран.

«Смуроха!.. Я так и знал! – обрадовался Светел. Вскинул руки обнять. – Я знал, ты всё равно живой и найдёшься! А то мама Золотинка сказала, что ты… на ту сторону неба…»

Тёплый язык снова прошёлся по щеке, смывая пот, слёзы и кровь.

«Она сказала правду, маленький Аодх. Я не выжил. Но я решил посетить тебя, пока след твоего отца ещё свеж».

Светел хотел рассказать ему, каким справным вымахал Рыжик, но уловил рядом движение. Повернул голову, увидел седого величественного мужчину с серебряным обручем в волосах.

«Отец, я ещё не встал перед вельможами и не объявил знаки, – виновато обратился к нему Светел. – Зато я лыжи верстать научился. И на гуслях играть. И…»

«Значит, я в правильную сторону тебя отослал, – сказал человек. Непонятно как, но Светел оказался у него на руках. – Царские знаки – не самое важное, мой сын. Даже Огненный Трон не так важен. Надо, чтобы снова солнце светило. Ты должен понять, за что на самом деле стоит сражаться!»

Светел хотел попросить его истолковать сказанное, но медовые глаза уже стали впрозелень голубыми, а вместо каменной звезды надо лбом заблестели белые пряди, серебряные в чёрном свинце.

«Атя! – Светел всей силой души потянулся к Жогу Пеньку, но только и придумал спросить: – Атя… А берёзовый сок – вкусный?»

Доля третья

Нож

Бóльшая часть крепости стояла необитаемая. Каменные чертоги, лестницы и переходы, некогда кишевшие жизнью, после Беды были разбиты трещинами, обрушены, завалены. Ветер не то чтобы напрямую запрещал новым ложкам соваться в руины. Уж кому, как не ему, было знать: мальчишкам что запрети, именно туда они и полезут. Те, кто послушался бы запрета, давно таскали мешки и намывали полы в чьих-то богатых домах. Тихие, послушные ученики были котлярам не нужны. Ребятам просто сказали, что за пределами жилой доли ничего заманчивого не имелось. Зато легче лёгкого было свернуть себе шею, заблудиться, застрять где-нибудь со сломанной ногой или рукой… да навсегда там и остаться, потому что никто не будет искать.

Поперечный Сквара, конечно, сразу взял обык разведывать крепость. Занялся этим почти сразу, как только им было позволено самим по себе выходить из спальной хоромины. Иногда лазил вдвоём с Ознобишей или Дроздом, чаще один. С одного из первых разведов принёс ветхий, насквозь проржавевший кинжал, завалившийся в щель, но утаить не сумел, отняли. Больше ничего любопытного не попадалось. За без малого десять лет оставленные палаты очистили от всего, что прежде там находилось. Что не вынесли, обратила в тлен холодная сырость. Полазишь вот так – сама собой станет очевидна праздность болтовни о сокровищнице, якобы дожидающейся где-то здесь счастливого открывателя…

А потом Сквару взялся натаскивать Ветер. На то, чтобы лазить по подвалам и башням, времени совсем не осталось.

Сейчас новые ложки торчали у наружной стены, там, где пытался расти мох и было хорошо видно дерево Ивеня. За ночь сюда опять намело снегу. Котляры и воспользовались им, пока не растаял. Сбросили с прясла сразу три толстых пеньковых каната, гладких, без всяких там узлов для облегчения жизни. Чтобы одни лазили по ним вверх и вниз, а другие закидывали снежками.

Ветер сам показал как. Взялся за ужище – и просто побежал вверх, быстрее, чем у других получалось по ровной земле. Снежки взвились тучей. Метали их не одни новые ложки – замахивались межеумки, сам Лихарь… Источник прядал туда-сюда, раскачивался, прыгал, чуть не в воздухе повисал… знай мчался вверх, чудесным образом уворачиваясь от комьев. Никто в него так и не попал. Снежки влеплялись в заиндевелую стену, белыми звёздами отмечали его путь. Внизу – густо, чем выше, тем реже. Стена здесь была такая, что до самой кромки ещё поди добрось. А и добросишь, крепкого удара уже не получится.

– Однажды боевые стрелы полететь могут, – выбравшись наверх, сказал Ветер. Судя по голосу, он не слишком запыхался. – Когда от погони будете уходить!

Обошёл зубец, спустился по другому канату, как с полатей в избе слез.

– Я в такого умельца и целиться бы не стал, – пробурчал Сквара. – Я бы срезень взял да верёвку над ним перебил…

Лихарь метнул грозный взгляд: на учителя умышлять?.. Потом кивнул Пороше:

– Давай.

Он не выделял его так, как сообразительного Хотёна, но чего у Пороши было не отнять, так это смелости, временами безрассудной. Когда состязались на беговых лыжах, он даже Сквару иной раз обходил. Сломя голову швырялся вниз с крутых горок, не призадумавшись, какие пни и коряги могут затаиться под снегом. На Коновом Вене ребят вроде него ругали оторвяжниками, но Сквара Порошу не любил, не хотел тратить на него хорошее слово. Пусть уж зовётся по-левобережному – оттябелем.

Пороша и теперь подбежал к верёвке чуть не вприпрыжку от нетерпения. Весело погнал вверх. В него тотчас полетели снежки.

Лазить умели все. Высота крепостной стены ребят давно уже не пугала. И от снежков уворачиваться они тоже умели. Кто от двоих метателей, кто даже от четверых. Но вот сразу то и другое… Пожалуй, для первой попытки впрямь требовалось бесстрашие!

Пороша, конечно, лез не столь легко и стремительно, как Ветер. В него то и дело попадали, да так, что под ударами плотно сбитых комьев он живо перестал улыбаться. Достигнув верха, Пороша немного помедлил позади зубца, давая себе передышку. Потом спустился, получив ещё изрядно ударов. И, морщась, поводя плечами, встал на привычное место подле Хотёна. Видно было, что нового череда он не очень-то ждал.

Стень проводил его не слишком довольным взглядом… и вдруг напустился на Сквару:

– Ты почему снежки не бросал?

– Жаль одолела, – засмеялся Дрозд.

Пороша накануне вдругорядь обрушил его топчан. Теперь Дрозд досадовал, отчего Сквара не метил в обидчика.

Сквара нахмурился, отмолвил:

– Забросать – дело нехитрое… Посмотреть сначала хотел, поучиться.

– Тебя кто спрашивал, чего ты там хочешь? – рассердился Лихарь. – Сказано было бросать! А ну, лезь давай! Покажи, чему научился!

Сквара нахмурился ещё круче. Подошёл к канату, как-то нерешительно взялся рукой… Помедлил, чуть ли не со страхом оглянулся через плечо, словно пересчитывая занесённые руки с приготовленными снежками… И вдруг взмыл вверх сразу на целую сажень. Влажные белые желваки украсили стену в том месте, где он только что стоял.

Конечно, потом в него попали несколько раз. В ногу, в спину, в плечо… Почти все меткие снежки пустил Лихарь. Уже было ясно: подучившись, дикомыт увернётся даже от него.

Когда Сквара добрался до самого верха, из-за ступенчатого зубца высунулся межеумок с палкой в руках. Внизу засмеялись, но мимо Сквары тут же пронёсся одинокий снежок и… расшибся об угол зубца, принудив межеумка отпрянуть. Ознобиша так бросить не мог. А вот Дрозд… Дрозд? Сквара воспользовался мгновением, чтобы, раскачавшись, ухватиться за соседний канат и благополучно съехать на землю. Ладони у него давно ороговели от верёвок и перекладин.

– Плохо, – сказал ему Ветер. – Ты не обошёл зубец.

Сквара перестал улыбаться, поклонился:

– Воля твоя, учитель. Следующий раз обойду.

В настоящем бою со стены грозили бы не палкой, а секирой или копьём. Он поклонился ещё раз и отошёл, начиная прикидывать, получится ли бросить вверх ноги, взять межеумка врасплох.

– Дрозд! – сказал Лихарь.

Дрозд, которого Сквара даже не успел поблагодарить за подмогу, с готовностью подбежал, схватился, быстро полез по стене. Однако ложки успели наготовить снежков про запас, к тому же проворство Сквары их кое-чему научило. Дрозду почти сразу пришлось несладко. Сквара вполсилы бросил несколько комьев, вполне понимая, что за такое луканье может снова схлопотать ругани, если заметят. Однако ничего с собой поделать не мог. Бить в полную мочь по своему же товарищу, который только что ему ещё и помог, было ну никак невозможно.