Тайный воин - Мария Семенова

Стень поднял глаза. С мукой выговорил:

– Учитель, воля твоя… Тебе в самом деле так дикомыт полюбился? Он же наглый… дерзословит всё время… как привезли его, из холодницы не вылезает…

– Он станет моим лучшим учеником, – перебил Ветер.

Лихарь аж покачнулся, лицо в промежутках между разводами стало зелёным. Старший котляр, конечно, это заметил, поскольку добавил:

– Я хочу его выносить неторопливо и бережно, как ловчего сокола. А ты вынашивать не научился. У тебя средство одно – забить, сломать. С ним так не получится, это тебе не Хотён и подавно не Воробыш. Этого не пошлёшь на третий год учения собственных родителей карать. Поэтому ты дикомыта больше не трогай, добро?

Лихарь задохнулся:

– Он же… он на Владычицу…

– Понадобится, я сам ему всыплю. Так у вас дело пойдёт, ты его однажды просто убьёшь. Или он тебя, а я этого не хочу.

– Учитель, – горестно проговорил стень. – Воля твоя… Но хоть скажи… что такого особого ты увидел…

– А ты помнишь, как их первый раз в портомойню отправили грязные тельницы попирать?

Возле портомойни стоял высокий горшок, разивший мочой. Взрослые и ребята цедили туда по малой нужде. Когда содержимое обретало острый запах и делалось едким, его использовали для стирки. Выливали в большой каменный чан, закладывали бельё, дочиста месили ногами.

– Кто кривился, кто просто покорствовал, – продолжал Ветер. – А этот – приплясывал…

Лихарь опустил глаза, пробормотал:

– Мы же вроде не плясками должны Владычице угождать.

Ветер вздохнул и долго рассматривал его, словно на весы укладывая. Наконец ответил:

– Знаешь, что мне Космохвост перед поединком сказал?

– Нет, учитель.

– Он знал, что живым уже не уйдёт, но всё-таки надеялся меня победить. Рында просил, чтобы мои люди отпустили парнишку, если он победит. Я обещал ему.

Лихарь молча разглядывал узор на ковре.

– Как он дрался… – с восхищением проговорил Ветер. – Ты можешь представить, чтобы пленный враг вот так радел за тебя?.. Хорошо, что мне не пришлось нарушать слово!

Лихарь не впервые выслушивал подобное от источника. Однако раньше у Ветра не было ученика, в котором он нашёл бы всё, чего недоставало нынешнему стеню. Так любовно, как дикомыта, он даже Ивеня не гоил. И это превращало обычную руганицу почти в приговор.

Тут из внутренних покоев высунулась служанка. Ветер оглянулся. Женщина почтительно кивнула и скрылась. Ветер махнул рукой Лихарю:

– Ступай.

Тот уже повернулся идти, но котляр спохватился:

– Постой-ка! Вот ещё что. Этот меньшой Зяблик… Ознобиша. К нему присмотрись. Если дикомыт не просто так дружка хвалит, если там правда ум бороды не ждёт… есть у меня на него замысел, потом расскажу. Чтобы Эрелис насовсем от нас не ушёл. Или другой кто…

Кон

Светелу опять приснился страшный сон.

Стояла кромешная ночь, из тех, когда в небе ни отблеска, ни мерцания, но он каким-то образом был зряч в этом мраке и нёсся через лес, отдавая в отчаянном напряжении все силы. С разгону перепрыгивал на беговых лыжах сугробы, а душа надрывалась похоронным стенанием: не успеть, не успеть…

Сквара только что шёл рядом, и было всё хорошо, а стоило на миг отвернуться, и подевался неизвестно куда и едва слышно звал издали: «Помоги…»

Светел всё-таки увидел его, застрявшего в опасной промоине, и распластался на тонком льду, и пополз, и достиг, ухватился и вытащил, и понёс… только всё равно опоздал. Спасённый брат стал каким-то маленьким у него на руках, из живого, тёплого делаясь прозрачным и хрупким, и гасли, подёргиваясь ледком, два бесценных камня верила…

Светел дрыгнул ногами, проснулся.

В избе было совершенно темно, на полатях держалось доброе грево. Ближе к печке тихо дышала бабушка Корениха. Светел лежал за спиной у отца, мама – посередине. Срок приближался, теперь её особенно берегли. Жог устроился на боку, положив руку ей на живот. Родители еле слышно шептались, выбирали имя позднему сыну. В темноте заговорной чередой проплывали слова, исполненные стойкости, мужества и упорства. А ещё – огня, пламени, солнечного тепла… Опытные бабки по им одним ведомым признакам уже определили: Равдуша, прозванная в замужестве Жигой, носила именно сына.

Когда мама стала разборчива в еде, Светел услышал однажды, как она вздыхала о берёзовом соке: вот бы напиться!.. Они с атей рады были хоть чем потешить её, но куда. Лиственные деревья не росли даже в самых сильных зеленцах вроде Торожихи. Там круглый год было тепло, однако без солнышка удавалось зеленеть одним водорослям да хвощам. Светел только спросил: «Атя, а берёзовый сок – вкусный?» Жог воздел палец, собираясь рассказать, но в дверь сунулся сосед, пришедший за лыжами, а после как-то не вспомнилось.

Равдуша давно уже никуда не выходила одна, только в сопровождении мужа или сына. «Маму теперь знаешь как надо хранить?» – говорил Жог, улыбаясь неудержимо и немного смущённо. В возрасте, когда начинали присматривать подрастающим мальчишкам невест, они сами с Равдушей затеяли ещё одного. Вся Твёржа радовалась их удали. Дети после Беды рождались нечасто, а какие рождались – не стояли. Сопровождая мать, грузно опиравшуюся на рогач, Светел исполнялся лютости и был готов кому угодно дать бой. Только никто, конечно, не нападал. Даже тётушка Розщепиха помалкивала, держала язык под замком.

Ещё в зеленце с середины зимы жил гость. Отчаянный торгован из-за реки, путешествовавший с сыном-помощником и санками о двух псах, вместе не стоивших, по мнению Светела, одного Зыки. Он был человек мешаной крови. На лицо гнездарь, а по имени андарх – Геррик. Он приехал на Коновой Вен, прельстившись где-то подхваченными слухами о богатом купилище в Торожихе. Ну и как было на обратном пути не заглянуть в Твёржу, где плёл знаменитые лапки лыжный делатель Пенёк?

Ладно, приехал. Поставил саночки у общинного дома. Поклонился Пеньку, стал спрашивать о цене, заранее огорчаясь. Домашние диковины все продал, а купленным в Торожихе поди твёржинского источника удиви!

– Сам-то откуда, добрый гость? – спросил Жог.

Геррик назвал городишко в северной Андархайне, на полпути между Шегардаем и старым морским берегом:

– Из Сегды.

– Тогда вот что, удалой гость, – поразмыслив, сказал Жог. – Дай-ка ты мне в отплату ненарушимый зарок, что, если где хоть полслова услышишь про моего сына Сквару…

Тут Светел понял, отчего отец о Скваре последнее время очень редко упоминал. Не оттого, что забывать начал. Стоило имя назвать – и на губах снова обозначилась зловещая синева.

– Твоего сына?..

– Да, моего старшего. Мораничи против всякого обыка в котёл увели. Если услышишь хоть что-то… Если увидишь…

Жог задохнулся. Уведённый Сквара как под лёд канул. Его не смог почувствовать даже Рыжик, летавший искать до самого Шегардая.

Светел, по обыкновению помогавший в ремесленной, знака Жоговой немочи не упустил. Приник сзади, обнял… Отец поднял руку, благодарно всклочил ему волосы.

Посмотрев на это, Геррик уже после отозвал Светела в сторону, учинил подробный расспрос. Он всё удивлялся:

– Но вы же дани не платите?.. Царям не обязаны?..

Светел рассказал ему, откуда на руке Жога взялся белый рубец. О смелости Сквары, о безнаказанной жестокости котляров… Геррик невольно отыскал взглядом сына.

– Вот так живёшь и думаешь, что всё хорошо, – пробормотал удалой купец. – А по сторонам оглядишься – и как ещё голова на плечах цела…

Снегоступы коробейнику Пенёк сладил. Всё сердце отдал работе. Лыжи вышли загляденье. Вот-вот сами через лес побегут, да вприпляс. И сносу им в той пляске не будет.

Геррик восхитился:

– Ну и лапки, хоть в божницу любоваться клади!

– Скваре покажешь, если на слово не поверит… – напутствовал Жог.

Гость уже приготовил санки в дорогу, но затягивать новенькие путца в тот день ему не пришлось. Псы, выведенные во двор, так рванули к хозяину, что сын, Светелу ровесник, не удержал. Налетели, опрокинули в снег… И Геррик охнул, подвернув ступню. Еле поднялся. А поднявшись – не смог толком шагнуть.

Вот досада!.. Он-то думал пристать к большому обозу, двигавшемуся на полдень. Не одному же с мальчишкой одолевать Светынь и Левобережье, порядком одичавшее после Беды!

Твёржа, понятно, вволю посмеялась над неуковырой-гнездарём. Заботливо связанные саночки наново распотрошили.

– Оставайся, добрый захожень, пока не поправишься! А там весна, Рождение Мира, новый торг. Жена твоя – жёнка купеческая, ждать привычная, ясные глазки, поди, не выплачет…

– Да и у нас будет что посмотреть, – сказал Жог.