Полное собрание стихотворений - Афанасий Фет

1866

На книжке стихотворений Тютчева

Вот наш патент на благородство, —Его вручает нам поэт;Здесь духа мощного господство,Здесь утонченной жизни цвет.

В сыртах не встретишь Геликона,На льдинах лавр не расцветет,У чукчей нет Анакреона,К зырянам Тютчев не придет.

Но муза, правду соблюдая,Глядит — а на весах у нейВот эта книжка небольшаяТомов премногих тяжелей.

Декабрь 1888

К памятнику Пушкина 26 мая 1880 года

Исполнилось твое пророческое слово;Наш старый стыд взглянул на бронзовый твой лик,И легче дышится, и мы дерзаем сноваВсемирно возгласить: ты гений! ты велик!

Но, зритель ангелов, глас чистого, святого,Свободы и любви живительный родник,Заслыша нашу речь, наш вавилонский крик,Что в них нашел бы ты заветного, родного?

На этом торжище, где гам и теснота,Где здравый русский смысл примолк, как сирота, —Всех громогласней тать, убийца и безбожник,

Кому печной горшок всех помыслов предел,Кто плюет на алтарь, где твой огонь горел,Толкать дерзая твой незыблемый треножник!

Май 1880

1 марта 1881 года

День искупительного чуда,Час освящения креста:Голгофе передал ИудаОкровавленного Христа.

Но сердцеведец безмятежныйДавно, смиряяся, постиг,Что не простит любви безбрежнойЕму коварный ученик.

Перед безмолвной жертвой злобы,Завидя праведную кровь,Померкло солнце, вскрылись гробы,Но разгорелася любовь.

Она сияет правдой новой, —Благословив ее зарю,Он крест и свой венец терновыйЗемному передал царю.

Бессильны козни фарисейства:Что было кровь, то стало храм,И место страшного злодейства —Святыней вековечной нам.

1881

15 мая 1883 года

Как солнце вешнее сияя,В лучах недаром ты взошелВо дни живительного маяНа прародительский престол.

Горит алмаз, блестят короны,И вкруг соборов и дворца,Как юных листьев миллионы,Обращены к тебе сердца.

О, будь благословен сторицейНад миром, Русью и Москвой,И богоданной багряницейОт искушений нас укрой!

Май 1883

На пятидесятилетие музы

Нас отпевают. В этот деньНикто не подойдет с хулою:Всяк благосклонною хвалоюНемую провожает тень.

Как лик усопшего светитьДушою лучшей начинает!Не то, чем был он, проступает,А только то, чем мог он быть.

Живым карать и награждать,А нам у гробового входа,О муза, — нам велит природаНавек смиряяся, молчать.

29 декабря 1888

На пятидесятилетие музы 29 января 1889 года

На утре дней всё ярче и чудеснейМечты и сны в груди моей росли,И песен рой вослед за первой песнейМой тайный пыл на волю понесли.

И трепетным от счастия и мукиХотелось птичкам божиим моим,Чтоб где-нибудь их налетели звукиНа чуткий слух, внимать готовый им.

Полвека ждал друзей я этих песен,Гадал о тех, кто им живой приют;О, как мой день сегодняшний чудесен! —Со всех сторон те песни мне несут.

Тут нет чужих, тут всё родной и кровный!Тут нет врагов, кругом одни друзья! —И всей душой за ваш привет любовныйК своей груди вас прижимаю я!..

14 января 1889

Стихотворения, не вошедшие в основное собрание

Лирический пантеон

«Пуская в свет мои мечты…»

Пуская в свет мои мечты,Я предаюсь надежде сладкой,Что, может быть, на них украдкойБлеснет улыбка красоты,

Иль раб мучительных страстей,Читая скромные созданья,Разделит тайный страданьяС душой взволнованной моей.

1840

Баллады

Похищение из гарема

Кто в ночи при луне открывает окно?Чья рука, чья чалма там белеют?Тихо всё. Злой евнух уже дремлет давно,И окошки гарема чернеют.

Ты, султанша, дрожишь? Ты, султанша, бледна?..Страшно ждать при луне иноверца!..Но зачем же, скажи мне, ты ждешь у окна?Отчего ноет сладостно сердце?

— Что ж ты медлишь, гяур? Приезжай поскорей!Уж луна над луной минарета.Чу, не он ли?.. Мне чудится топот коней.Далеко нам скакать до рассвета!

Да! То он! Мой гяур уж заметил меня!Конь идет осторожной стопою,Всадник машет платком и другого коняНа поводьях ведет за собою.

Дремлет страж под окном; вдруг кинжал полетелНа него серебристой змеею;Стон глухой… Меч сверкнул, и песок почернелТам, где пала чалма с головою.

— Ножкой стань на плечо! Ах, скорей! не сорвись!— Я боюся ревнивой погони.Ах, в гареме огонь! — Захрапевши, взвилисьИ как вихри помчалися кони.

Поутру под окном изумленной толпойЧернолицая стража стояла;Перед нею с султаншиной белой чалмойИноверца перчатка лежала.

1840

Замок Рауфенбах

На гранит ступает твердоНеприступный Рауфенбах,И четыре башни гордоТам белеют на углах.

Заредеют ли туманыПеред утренней зарей,Освежатся ли поляныХладной вечера росой,

Пробирается ль в туманеВ полночь чуткая луна, —Всё молений и стенанийБашня южная полна.

Там под кровлею железнойПротянулося окно,И решеткой бесполезнойНе заковано оно.

Что ж ты, пленник, так бледнеешь?Вольный мир перед тобой!Иль нет крыльев? — Знать, сотлеешьЗа удушливой стеной.

Но потухшими очамиТы не смотришь в синю даль;Знать, что куплено слезами,Знать, чего так больно жаль, —

Не вдали. Сухие рукиНе протягивай к земле,И в жару безумной мукиНе зови ее к себе!

Что ты бьешься?.. Теодора,Нежный друг твой, не придет,Не избавит от позораИ на грудь не упадет.

Завтра казнь! Барону-змеюЛюбо, что перед женойЗавтра к плахе склонишь шеюТы с косматой головой!..

Светом облит лик иконы,перед ней стоит налой,Слышны вздохи, слышны стоны,И, во прах склонясь главой,

Горько плачет Теодора,Кудри по полу легли;Завтра день его позора,Завтра с горестной земли

Милый друг ее умчится;Не слезой горячей к нейОн в последнее простится —Жаркой кровию своей!

Уж редеет сумрак хладный,Уж поднялся эшафот,И кругом толпою жаднойСобирается народ.

Час настал. С своей женоюК башне подошел баронИ могучею рукоюУж замка коснулся он.

Вдруг с окна над ним слетелоЧто-то. — Ах! — и уж в пылиДва разбитых мертвых телаБлиз дверей тюрьмы легли.

Там, в капелле, под горою,За решеткой золотой,Спит под мраморной плитоюРауфенбах с своей женой.

Любо черни на просторе,Что толпе любви закон?Душно в гробе ТеодореСпать с немилым; где же он?

Холм песчаный за рекоюЛег над избранным твоим.Всё там тихо, — лишь зареюВорон каркает над ним.

1840