Безгрешное сладострастие речи - Елена Дмитриевна Толстая

«Тут я прошел в дверь напротив. Меня подвергли испытанию на резвость, осмотрели сплетенную мною сеть и зарегистрировали как кровную скаковую лошадь, способную к ручному труду. Так вступил я под охрану трудовых законов страны. Впрочем, рыбак, которому я услужал, тотчас же меня выгнал, как только увидел мое удостоверение» (с. 17).

Этот гротескный эпизод прозрачно адресован новой советской бюрократии, многочисленной и абсурдной, – тема, хорошо знакомая тогдашнему читателю хотя бы по «Дьяволиаде» Булгакова. Совершенно понятен и рыбак, опасающийся нанимать зарегистрированных работников, – кому нужны неприятности?..

Выслеживая двуликого Рюбе, чтобы убить, кентавр встречает развратную и жадную женщину, по имени Августа Лидерлих[179], и влюбляется в нее. Но ею увлечен и Рюбе: он подкармливает бедствующую Августу, стремясь купить ее любовь, а она расчетливо пользуется его услугами, держа его на расстоянии. Августа использует и кентавра, который нанимается к ней в услужение и получает кличку «Любимчик».

Из-за своей страсти к Августе герой, собиравшийся убить предателя народа, сам попадает в его сети. Заговорщики-монархисты во главе с Рюбе знают от самого кентавра, что он умеет призывать стихии и говорить с ними, и хотят, чтобы он вызвал эти природные силы им в помощь.

Дельта реки, где лагерем расположились повстанцы – трудовой люд, смолильщики кораблей, – недоступна для карательных войск соседей, вызванных заговорщиками. Войска прибыли на баржах и кораблях и уже находятся на подступах к городу, но доступ в дельту им преграждает мост. Повстанцы сковали мост цепями, чтобы его нельзя было развести. Августа, работая на Рюбе, пытается заставить влюбленного в нее героя вызвать бурю, чтобы обрушить мост и открыть доступ войскам.

Среди повстанцев есть женщина, которой кентавр по душе. Августа ревнует его к ней или изображает ревнивицу: якобы она хочет обрушить мост, по которому он ходит к другой женщине. Опьяненный этими словами, влюбленный кентавр идет на встречу со своим давним приятелем – Восточным ветром.

Стихии. Кентавр отправляется в лес, но тот ополчается на него, потому что кентавр готов предать народ, а в этом повествовании и народ понимается как одна из стихий. Кусты стегают кентавра, сучки колют, как колдуна в «Страшной мести» у Гоголя. Вырвавшись из леса, герой вскачь пускается через поле, переходит на рысь:

«Тут восточный ветер пыхнул на опушке, и стал рядом со мной, и пошел, руки за спину, и так нес свой подол, полный трещоток; вот это был действительно хороший музыкант. На лице его виднелась одна только длинная пасть, так как глаза были узки и задуты под самую бровь, щеки и шея были, как у хорошего стеклодува. Я любил его крепко и сказал ему: „Хочу сговориться с тобой насчет вечера среды, если ты никуда не отозван“. И он пыхнул и кивнул, я дал ему заказ на завтра, и мы расстались» (с. 41).

Выполнив просьбу Августы, кентавр делает ей предложение. Но она отвечает отказом: ведь он не что иное, как лошадь. В это самое время Восточный,

«подобравши с земли свой подол, помчался к реке, гремя всеми своими полотнищами. Заиграли трещотки. Плотовые канаты напружились; Восточный разрыл в воде большие ямы и погнал воду к заграждению моста с такой силой, что приподнял снизу плоты, и они показали всю свою подшивку, унизанную бочками, и бочки торчали вверх дном, и ливень пробил их днища, и еще раз Восточный взодрал мост кверху, цепь визжит и режет, а молния за молнией садят в цепь, и вот одна, длинная-длинная, дернула из тучи, как огненный ствол, и впаялась в железо, мост стал горой и разошелся, и тут оба его конца бились до последней щепы» (с. 43).

Мост снесен, проход открыт, в дельту врывается баржа с оружием, за ней идет флот с войсками, в порту резня: бунтари разгромлены – и все это по вине героя. Августа говорит:

«– Весь город был, как гнилой орех, никто не защищал свободы <…>.

– Так кто же здесь хотел свободы и когда?

– Никто и никогда, – сказала Августа. – Хотели хлеба и покоя, все обман» (с. 44–45).

Так кентавр оказывается пособником верхов. Вскоре его призывают во дворец, куда возвращается свергнутая было королевская семья Лебенсланг[180].

Реставрация. С особым ядовитым сарказмом автор описывает попытку реставрации власти богатых. Бывшее королевское семейство – злобная истеричка королева, слабоумные дети и сентиментальный государь – вернулись во дворец.

«Во дворце не успели исправить провода, и торжество произошло в небольшой гостиной, так как не хватало ламп. Обед был плохой <…> Семейство государя наелось фаршированной репы <…> Ее величество, бедная Литти, еще не очнулась и помнила одно: под страхом смерти всего семейства нельзя ни разу завизжать. У младшего ее, Кельблейна[181], рожденного в крысином убежище, выпадал язык, и принцесса Кисхен[182] вправляла его ноготком обратно» (с. 47).

Реставрация происходит в виде фарса:

«Трон был восстановлен. С бешеным топотом королевские кошки проносились по коридорам дворца, празднуя восстановление трона. Блюдечки с голубым молоком стояли у всех порогов. <…> Старики приходили поздравить государыню, ленты их орденов были в белых воробьиных следах, и бледные сановники озирались, произнося поздравления. <…> Дворцовые псы, одичавши и сильно повеселев, не признали восстановления трона. Им нужна была плеть. Искали, кто бы осмелился поднять плеть, и не нашли. Тогда еще Рейнеке Гробзак не жил во дворце» (с. 53).

Вскоре принц Рейнеке Гробзак[183], хитрый и решительный, отстраняет короля от власти в свою пользу. Он и Рюбе держат граждан «в состоянии сытости и умеренного восторга» (с. 55), как некогда «рекомендовал» Салтыков-Щедрин[184]. Сытость принимает грозные размеры:

«Люди были сыты и больше не боялись. Увы, в годы восстания они были голодны, злы и насмешливы, даже их глупость имела жгучий вкус огуречника[185] и пряность гнилого ореха; это кипящее тупоумие застыло и превратилось в непроглотимую гущу. Это была сытость удавленников» (с. 56).

Во дворце дело совсем плохо: несчастная королева Литти сходит с ума. Во дворце, говорит она, на ее и Виллема половине, «дверцы шкафов визжат наглыми голосами, и масло их не смиряет: детское белье распалось и остались только решеточки крепкой штопки <…> перед окнами детской <…> каждый день падает дождь, тогда как кругом солнце» и т. п. (с. 67).

Природа как бы чует шаткость нового порядка. Автор описывает реставрацию как бабье лето режима:

«Суеверная дворня заманивала крыс обратно в дворцовые мучные склады. Крысы не шли, гнездясь в порту <…> В сентябре началось второе лето, и на крышах высыпала зеленая поросль; мхи