Гневное небо Тавриды - Василий Минаков

Второй, очевидно, был тем, что имелся в виду в приказе. Чупров взял курс на него. Транспорты и корабли находились у самого берега, вероятней всего, под погрузкой. Приблизившись к ним, уточнили состав: один транспорт в три тысячи тонн, два по тысяче пятьсот, один миноносец, три быстроходные десантные и одна самоходная баржи.

- Похоже, здесь уже поработали наши штурмовики, - предположил Прилуцкий.

Над большим транспортом вздымались клубы дыма и пара - видимо, команда пыталась потушить пожар. Один из меньших неподвижно стоял у берега, вокруг него сновали катера. Другой маневрировал на рейде возле стоящих на якоре барж.

Чупров с Аглотковым выбрали его. Транспорт усилил маневрирование, зенитки почему-то не стреляли.

- Неужели так здорово их подавили штурмовики? - подивился Прилуцкий, не отрываясь от прицела.

Чупрову приходилось все время доворачивать самолет на движущуюся цель, мы неотступно следовали за ним. Неожиданно из-под фюзеляжа ведущего посыпались бомбы.

- Сброс! - тут же доложил и Прилуцкий.

- Так не с горизонтального... Был же крен, не заметил?

- Сейчас посмотрим, - Николай прилип к прицелу, развернутому на сто восемьдесят градусов. - Федор Николаич не подведет... Видишь? Накрыли баржу, горит! А транспорт, гад, уклонился...

На втором заходе нас встретил зенитный огонь. Аглотков хладнокровно прицеливался, доворотов почти не было. Сбросили... Несколько бомб попало в одну из барж, ее буквально разнесло на куски...

- Федор Николаич свое дело знает, - с удовлетворением подвел итог Прилуцкий.

Через две минуты после нас появились торпедоносцы. Киценко решил атаковать маневрирующий транспорт. Жесткову передал, чтобы заходил на другой, стоящий у берега в районе 35-й батареи. Пары разошлись.

На берегу кипел ожесточенный бой: фашисты прикрывали погрузку своих войск, выведенных из боевых действий. Не успевшие оправиться от удара бомбардировщиков вражеские моряки не сразу обнаружили низко летящие самолеты. Заметили, когда торпедоносцы уже ложились на боевой курс. Борта кораблей и берег заклокотали сотнями орудийных вспышек. Киценко и Новиков пробились сквозь огневой заслон, но удачного завершения атаки не получилось: торпеда штурмана Басалкевича затонула, вторая, сброшенная Тихомировым, прошла в нескольких метрах по носу сманеврировавшего транспорта.

Пара Жесткова также не добилась успеха. Одна торпеда взорвалась за десяток метров до цели, очевидно, задев за камни, вторая уткнулась в берег.

С аэродрома на удар по тем же транспортам вылетела следующая пятерка - во главе с комэском-три Дарьиным.

В полк приехал командир дивизии, приказал построить экипажи, участвовавшие в первых ударах. Тридцать шесть авиаторов, только что вернувшихся из боя, выстроились на зеленом поле, невдалеке от К.П. Лица летчиков еще были мокры от пота, в глазах - напряжение и азарт. Киценко, Жестков и их штурманы стояли, опустив взгляды к носкам сапог.

Комдив коротко обрисовал обстановку. До полного уничтожения херсонесской группировки врага остались считанные часы. Но за эти часы большая ее часть может ускользнуть меж пальцев. И виноваты в этом будем мы.

- Мы, и никто другой! - жестко повторил комдив, глядя в упор на Киценко.

Иван, и без того донельзя удрученный неудачей, казалось, окаменел. Я стоял во втором ряду, как раз сзади, и видел, как наливается краской его шея, туго охваченная пружинящим целлулоидным подворотничком. Еще подивился: что он, так и летает в этой удавке? Нет, не тому, а что Канарев, Виктор Павлович, бывший наш командир полка, что он, не знает характер Ивана?

- Удар группы Киценко не получился потому, что торпеды были сброшены с больших расстояний...

Это уже был намек. Совершенно немыслимый в адрес Ивана. Я почувствовал собственным телом, как в нем дрогнуло что-то, точно сорвалась пружина, внутри. И как раз взгляд полковника задержался на его груди, на орденах, вызывающе отблескивающих на солнце.

- А еще...

Прошли секунды. Я не заметил, когда Иван поднял руку, но вдруг увидел, как мгновенно ослаб, отскочил от шеи тугой целлулоидный обруч...

- Ты что? - успел дохнуть в ухо, схватить за локоть.

Иван тяжело дышал. Я в упор смотрел на комдива, изо всех сил стискивая руку Ивана.

В чуть побледневшем лице полковника мелькнуло что-то вроде растерянности.

- Ну, ну...

- Виноват, товарищ полковник! - поспешил я покаяться за Ивана,

Виктор Павлович перевел взгляд, кивнул. Показалось, что благодарно.

- Ну-ну... Я ведь только напомнить... Вам, старым гвардейцам, однополчанам, а вы...

- Извините, товарищ полковник, - не попадая крючком в зацепку, вытянулся Иван.

- Ну-ну. Готовьтесь к повторному вылету, - обратился комдив ко всем. Понимаю, устали. Но выпустить нечисть из Крыма все равно не имеем права! За каждую вырвавшуюся сволочь придется расплачиваться жизнью нашего бойца...

Разошлись молча. А что тут скажешь? Только одно. Все на войне одинаково тяжело - и оборона, и наступление...

И еще одна сценка. Другого рода. На стоянке меня поджидает Леонид Клейман, наш мастер по электрооборудованию.

- Разрешите обратиться, товарищ гвардии старший лейтенант? С разрешения гвардии старшего техника-лейтенанта Белякова.

Такое вступление не могло предвещать ничего утешительного. Тем более, что отчасти я уже был подготовлен к нему дипломатичными намеками Жуковца, друга и соратника Клеймана по севастопольской обороне.

- Ну-ну, - повторил машинально, все еще находясь под впечатлением пережитого. - Да вольно же, вольно, не карантинная же команда.

- Возьмите меня в полет! - упорно не ослабляя левой ноги, выпалил бравый электрик.

- На удар ведь пойдем, дорогой мой!

- И что? Очень хочется посмотреть на Херсонесский маяк, на Севастополь...

- Сентиментальность, Клейман. Вряд ли что и увидите, кроме зенитных разрывов.

- Ну уж это... как повезет.

Вот именно. Как и кому. Если самого Клеймана еще можно было в какой-то степени счесть везучим, то никак не того, кто решится его взять в полет.

Дело в том, что электрик однажды уже подымался в воздух. В сорок втором, с того самого "пятачка" у Херсонесского маяка, на который теперь собирался взглянуть. Летчик старший лейтенант Юрин должен был облетать машину после ремонта. Клейман попросился вместо воздушного стрелка - посмотреть Севастополь. Юрин поддался: вылет не боевой. Да только немцы об этом не знали. Те, что следили с ближайших высот за каждым взлетом наших машин - по тучам пыли, вздымаемым ими. Едва "ил" оторвался от земли, на него налетел Me-109. Товарищи беспомощно наблюдали с земли за неравным поединком: ни одного свободного ястребка в этот час на аэродроме не оказалось. Юрин отчаянно маневрировал, Клейман стрелял из пулемета. На машине их было двое. Юрина ранило в ногу, Клеймана - в ногу и в живот. "Мессер" подошел вплотную, выпустил длинную очередь. Клейман, теряя сознание, прицелился и ответил тем же. На Ил-4 вспыхнул крыльевой бензобак, Me-109 ткнулся в землю и взорвался вблизи маяка. Юрин чудом сумел посадить пылающий самолет на аэродром, друзья вытащили их из огня. У летчика, было обожжено все тело, у Клеймана - лицо. Спустя три недели Николай Ильич Юрин скончался в госпитале. Леонида Моисеевича Клеймана за проявленную смелость и находчивость наградили орденом Красной Звезды...