Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта - Роб Боддис

самого как будто. И хотя опросник негласно практически отказывал метафорам как убедительному показателю переживания боли, принцип исследования разрушил вековую логику механического и объективного подхода. Мелзак и Торгерсон отнесли сенсорно-дискриминативное и мотивационно-аффективное измерения боли к случайностям «процессов высшей нервной деятельности»: в конце концов, переживание боли — это плод «внимания, опыта прошлого и осмысления ситуации»[238]. Неудивительно, что оно казалось изменчивым и полностью продиктованным обстоятельствами.

И все же это исследование завершалось предложением составить опросник для последующего использования при оценке эффективности болеутоляющих средств. Основным результатом проделанной работы стало накопление больших объемов данных, которые затем были сопоставлены при помощи компьютера для оценки влияния медикаментов на то, как человек переносит боль. Таким образом, опросник Мак-Гилла пустил в науку о боли субъективность во всем ее богатстве, но ограничил ее лексиконом, который в конечном счете оказался чужд пациентам. Языком боли, значение которого стремились продемонстрировать Мелзак и Торгерсон, был язык психологов и терапевтов. С ростом популярности опросника проблема навязанного языка только усугубилась.

Эта проблема стала очевидной еще в 1975 году, когда Мелзак впервые представил опросник научному сообществу. «Важно, — писал он, — чтобы пациенты понимали значение слов. Некоторые понятия могут оказаться слишком сложны и потребуют объяснения». Даже в относительно однородной англоязычной среде монреальской больницы о боли говорили преимущественно языком исследователей. Не факт, что Мелзак видел в этом значительную структурную помеху для использования опросника. Напротив, он отмечал: «Пациенты благодарны за то, что им предлагают слова для описания боли. Такие слова употребляются нечасто, и списки избавляют пациентов от необходимости самим подбирать выражения при общении с врачом»[239]. Нет поводов сомневаться в утверждении Мелзака о том, что многие пациенты с облегчением поняли, что могут «использовать те же слова, которыми описывают боль друзьям и родным», потому что эти люди принадлежали к культурному кругу самого Мелзака. Однако с самого начала предполагалось, что не всем будет легко подогнать собственный опыт к доступным выражениям. Пациентам предоставляли список одобренных слов для описания самочувствия, и они были вынуждены описывать свои ощущения в предписанных заранее категориях. Кому-то это давалось легко — и пациент, и врач чувствовали удовлетворение. Других же процесс смущал, сбивал с толку и ограничивал. Предписанные властными авторитетами категории ощущений означали необходимость адаптировать под них собственный опыт. Пациенты, чьи ощущения не вписывались в заданные рамки, рисковали исказить их при передаче, что не способствовало лечению.

Может показаться, что опросник был полезен в первую очередь как инструмент для определения разных проявлений болевого синдрома. Все 297 пациентов, на которых Мелзак опирался в своем исследовании 1975 года, страдали от постоянной боли вследствие артрита, рака, ощущения фантомных конечностей и других причин. Это позволяло отслеживать эффективность опросника на протяжении долгого периода и изменения в переживании боли. И хотя Мелзак понимал, что «обретение» собственного субъективного языка боли в клинических условиях приносит пациентам облегчение, цель и польза опросника состояли в том, что «он помогает собрать ценные исследовательские данные»[240]. Эффективность различных терапевтических техник и лекарств можно было проверить эмпирически путем сравнения данных о боли, полученных до лечения и после. На момент создания это был «лишь грубый инструмент», перевалочный пункт на пути к «измерению клинической боли», позволявший «исследовать воздействие экспериментальных и лечебных процедур на боль в клинических, а не в лабораторных условиях»[241]. И все же Мелзак, несмотря на сознательное использование метафор, был убежден, что совершенствование опросника может привести к созданию «универсального инструмента для измерения и оценки боли»[242]. Слава опросника росла, и, казалось, многие были готовы принять первый шаг за пункт назначения.

В основе опросника Мак-Гилла лежала метафора раны. По мере его распространения перед исследователями и медиками встал вопрос перевода — будто ситуативные смыслообразующие тропы разрушительного воздействия оружия можно было перенести в любой культурно-лингвистический контекст. Постепенно стало понятно, что попытка свести качественный язык боли к единому стандарту не отражает вариативность представлений о ней в разных культурах и языках. И вновь всплыли проблемы, вызванные навязыванием созданного или скомпилированного экспертами языка боли. Неприменимость англоязычных метафор для других языков поставила в тупик и исследователей, и пациентов. Более того, по мере локализации опросник перестал выполнять свою основную функцию — помощь в изучении болевых синдромов.

В Японии сразу несколько ключевых критериев опросника были подвергнуты сомнению — несмотря на утверждения ученых о его эффективности и пользе. Японцам сложно различить «качественные аспекты боли». Можно подсчитать общий балл, но, скажем, различие между сенсорными и аффективными характеристиками практически отсутствует. Более того, подтверждая прежние наблюдения, исследователи отмечали, что «применительно к Японии сложно выстроить дескрипторы боли по интенсивности… так как почти во всех случаях эта интенсивность умеренна»[243]. Между тем опросник, переведенный в Кувейте на арабский, и вовсе стали использовать не так, как было задумано. Формулировки пациентов с хронической болью отвергались, так как в них «систематически» обнаруживались отличия от описаний «острой боли». Свидетельства образованных кувейтцев были сочтены слишком «эзотерическими». Английские слова из «сенсорной» категории в переводе лучше подходили под характеристику «аффективные» или «оценочные». Вывод из этого гласил: «Есть веские основания полагать, что категории боли могут варьироваться от культуры к культуре»[244]. Подобное заключение предполагает, что от культуры к культуре так же меняется и переживание боли. Переводчикам опросника на финский тоже пришлось нелегко, поскольку «ни в одном словаре не найти приемлемых по смыслу эквивалентов для передачи категорий и интенсивности. <…> Ни атрибуты, ни шкалы интенсивности переводу не поддаются». Так, финны не могли соотнести боль с наказанием «за реальный или вымышленный грех», зато среди них появились две отчетливо различающиеся подгруппы, воспринимавшие боль в категориях «темпоральности» и «яркости», которых не было в англоязычной версии[245]. Немецкие переводчики отнеслись к возможности перевода более оптимистично. Они отмечали, что немецкоязычные онкобольные описывают «стреляющую» боль так же, как пациенты Мелзака, но вместе с тем признавали, что «буквальный перевод… разумеется, невозможен»[246]. Тем временем итальянцы и вовсе не нашлись, как поступить со стреляющей болью (и заодно лишили голоса хронических пациентов), а в соответствующую категорию поместили фразу ‘E come una molla che scatta’ — «Как будто резко распрямляется пружина». Итальянские переводчики сознательно отказались от методологии других опросников и прибегли к помощи группы, «не обладающей профессиональными знаниями в этой области». Они сохранили «разделение на классы и подклассы, предложенное Мелзаком и Торгерсоном», но сделали это, понимая, что «переживание боли» «в значительной мере определяется не только индивидуальными факторами, но также этнической, религиозной и социальной принадлежностью»[247]. Можно пойти дальше и