Чепель. Славное сердце - Александр Быков

Полетел Вершко ввысь. В руке сжимает свой меч. Озирает землю вокруг — хорошо далеко видно — горы и моря дальние, леса и реки ближние. То в облако окунается и тогда дышать нечем, то на открытом солнце палит жар невыносимый, то в тучу дождевую-грозовую залетит, и леденит тогда сильный холод. Тяжело на небе жить. Человеку долго не вытерпеть. Видит Вершко, что наделил его Перун частью своей силы — руки светяться белым огнём, а из каждой прожилочки на мече свет блестит. И ждёт его неминуемое испытание, либо смерть, либо победа.

Надо спасать ему молодую девицу красавицу Живу, которую утащил в подземное царство, в кромешную тьму враг. И кроме него самого некому Живу спасти…

Вот и противник его — Змей выполз из-под железной рудой горы. У змея пасть огнём дышит, рога костяные, крылья огромные кожистые, лапы могучие, когти харалужные, на хвосте булава игольчатая, всё тело покрыто мелкими булатными чешуйками. Затопал Змей ногами, содрогнулась земля. Закричал Змей страшным рёвом звериным — облетели листья с деревьев на версту вокруг. Полетел Змей вверх навстречу Вершко.

Чувствует Вершко, от полёта по небу силы кончаются, проглотил сапфировую горошину. И засветился у него на груди сапфировый щит, как будто сапфировый сокол с неба на грудь упал, и крылья свои над ним простёр, и понёсся Змею навстречу. Стали биться на небе. Ударились грудью друг об друга так сильно, что на земле под ними трава выгорела. Вершко мечом рубит, Змей хвостом стегает, когтями рвёт, огнем палит. Засмеялся Змей страшным рёвом: «Это вся твоя сила могучий богатырь? Напрасно надеешься — не победить тебе меня!» И ударил Вершко харалужным когтем в грудь. Сапфировый щит у Вершко рассыпался мелкими каплями. Но Вершко изловчился и отрубил Змею харалужный коготь. Коготь в груди остался и болит и жгёт. Целый день бились, наступил вечер. Солнце стало на краю земли. Багровые тучи, багровые небеса. Теснит Змей богатыря с неба на землю.

Чувствует Вершко, кончаются силы. Проглотил изумрудную горшину. И засветился у него на груди изумрудный щит, как будто изумрудный сокол с неба на грудь упал, и крылья свои над ним простёр. Понёсся навстречу Змею. Стали биться на земле. Ударились грудью друг об друга так сильно, что вокруг них на поприще деревья полегли. Вершко мечом рубит, Змей хвостом стегает, когтями рвёт, огнем палит. Засмеялся Змей страшным рёвом: «Это вся твоя сила могучий богатырь? Я тебя сожру, а кости твои огнем спалю!» И ударил Вершко хвостом с игольчатой булавой в грудь. Изумрудный щит у Вершко рассыпался мелкими каплями. Очень больно Вершко, но он снова, пуще прежнего изловчился и отрубил Змею булаву с хвоста. Заревел Змей. «Ладно, говорит, богатырь. Давай передых. На час, а после снова биться будем!»

Улетел Змей к себе в подземное царство. А Вершко сел на землю. И рана ему болит, и всё тело ему ломит от страшной натуги. Подошла к нему прекрасная Перуница, спрашивает. «Одолеешь ли Змея Вершко?» «Одолеть можно — говорит Вершко, — только вот бы он огнём не дышал, а то уж больно жарко». Даёт ему Перуница снова целебный отвар. Выдернула змеев коготь из груди. Перевязывает его раны. Даёт ему тряпяной мешочек и говорит: «Попробуем вот этот порошок из мха-травы волшебной из чащобы сырой, надо бросить его Змею в пасть, он и не сможет огнём дышать».

Кончилось перемирие. Змей кличет Вершко. От рыка змеиного птицы с неба попадали. Выходит богатырь навстречу, перенёсся во владения змея, в подземное царство, аж дух захватило от скорости. Ночь в подземном царстве безлунная и беззвёздная. Дымы стоят смрадные, огни горят повсюду, ни одной души человеческой, ни зверя, ни птицы не видно.

Чувствует Вершко, что от перехода в змеево царство силы кончаются — проглотил рубиновую горошину. И засветился у него на груди рубиновый щит, как будто рубиновый сокол с неба на грудь упал, и крылья свои над ним простёр. Сошлись со Змеем заново. Стали биться под землёй. Вершко мечом рубит. Змей огнём палит, зубами грызёт, харалужными когтями разрывает. Ударились грудью так, что ближние горы обрушились. Засмеялся Змей, пуще прежнего: «Это вся твоя сила могучий богатырь? Я тебя в пыль сотру и по ветру развею!». Дыхнул Змей пламенем и рассыпался рубиновый щит мелкими брызгами. А Вершко изловчился и швырнул Змею в пасть мешочек со мхом-травою чащобною. И огонь больше из Змея не выходит.

Теснит Змей богатыря ко реке Смородине, на Калинов мост. Река Смородина гарью смердит, пучиться в ней не вода, а огненная лава, языки пламени вырываются между струй. Побеждает Змей. Это последний рубеж. За Калиновым мостом нет больше для Вершко жизни, станет он невидной тенью в сумерках великого леса, станет тусклым бликом в морской пучине, станет заплаткой тьмы на великом плаще ночи, исчезнет без следа, будто не был на свете богатырь. Ступил Вершко на мост — от подошвы дым пошёл. Проглотил Вершко золотую горошину. И засветился у него на груди щит из золотого света, как будто золотой сокол с неба на грудь упал, и крылья свои над ним простёр. Стали биться на Калиновом мосту. И бились всю ночь, и наступил рассвет в подземном царстве. Калинов мост раскалился, пуще прежнего, жгёт богатыря. Река смородина вся стала кровавого цвета. Набросился Змей на Вершко, обвил его хвостом и шевелиться не даёт, и душит. Последний щит золотой рассыпался мелкими брызгами. Чувствует Вершко, кончаются силы. И нет больше ни волшебных горошин, ни снадобий, и Перуница не идёт на помощь. И крикнул он тогда: «Отец мой, матушка, предки мои и пращуры дайте силы! Мне ещё домой вернуться надо, да нашу родину защитить!».

Ударила белая молния в Калинов мост, и стал он холоден. Дождь пролился в реку Смородину, и стала река дивного бело-голубого цвета. Воздух просвежел. Дышать стало легче. Руки у Вершко заново засияли белым огнём, а меч стал яркий, как солнечный столб. Ударил Змей богатыря в грудь так сильно, что должен был убить его. Но у Вершко на груди оказался белый щит, как будто белый сокол с неба на грудь упал, и крылья свои над ним простёр, и этот щит выдержал, и даже нисколько не треснул. Рванулся богатырь со всех сил и рассёк змея пополам.

Выбежала с другого края Калинова моста, из вечных сумерек прекрасная девица-молодица Жива, подала Вершко тоненькую руку. Он бережно руку её взял в свою ладонь. И понесло Вершко ветром прочь из подземного царства по чёрной бесконечной норе на свежий воздух, к вольному небу, к дневному солнышку. Сначала только малое пятнышко неба было видно, потом больше, больше, а потом и весь белый свет…

Вершко открыл глаза. Перед ним стоит Перуница — прекрасная девица. Волосы золотые, глаза синие, губки коралловые, улыбается. Только за спиной лука нет, а одета во что-то домашнее. Говорит Перуница:

— Ну вот, кажется, совсем вернулся…

— Где я, — спрашивает Вершко.

— Правильный вопрос! Ты, Вершислав, старшина княжий, в гостях у меня. Но гость из тебя неважный.

— Почему?

— Лежишь как бревно!

— А что надо?

— Дрова наколоть, воды наносить, очаг натопить, стравы наварить, в доме прибраться… — и улыбается.

Преодолевая огромную слабость, Вершко приподнялся на локте, осмотрелся.

Это был не рай… И не небо… Шалаш какой-то…

Он помолчал, пытаясь вспомнить, как сюда попал. Не вспомнил.

У Перуницы взгляд мудрый и печальный. Спрашивает:

— А с кем ты, Вершислав, бился только что упорно и долго?

Вершко не понимал, что она хочет узнать, сама же всё видела, ответил просто:

— Со Змеем.

— Победил?

— Конечно, как же иначе… как бы я… вернулся…

Перуница покачала головой:

— Истинный воин!

Вершко стало лестно, и он решился спросить:

— А ты кто? Перуница?

Она засмеялась.

— Почему смешно? — расстроился Вершко и устало лёг обратно и упёрся взглядом в потолок, составленный из тонких древесных стволов.

Потом Перуница принесла пахучую рыбную похлёбку. Аромат варёного заполнил ноздри Вершко, и он почувствовал сильнейший голод, как будто не ел неделю. Взял ложку с трудом и ломоть чёрного хлеба. Со смаком опростал большую миску. Ему показалось, что ничего на свете вкуснее он до сих пор не пробовал. Потом навалилась слабость, и Вершко решил, что сейчас поспит, а потом будет спрашивать. И снова снилась или мнилась ему трава и своя рука рвущая эту траву на себя… Удар… и ощущение чего-то важного и забытого, чего-то очень важного… трава… и темнота.

Когда он в следующий раз открыл глаза, сквозь щели среди жердей и листьев пробивались солнечные лучи, рисуя в сыром воздухе туманные руны света. И снова проваливался в сон то тягостный, то светлый. И снова выплывал на поверхность яви, читая в бликах света паутинные письмена снов… И снова погружался в полутона темноты и забытья, в полудрёму, в полумрак, в наваждение…

В какое-то из пробуждений Вершко поднялся держась за шаткие стены, откинув матерчатый полог, на неверных ногах, выбрался из шалаша наружу. Это был Лес. Великий родной лес. Сосны в три и в пять обхватов прямыми стволами поднимались прямо к облакам, ноги тонули во мхе выше щиколотки. Кустики черники покрывали всё пространство. Старые замшелые стволы бурелома лежали не редко, создавая местами непроходимые крепости. Под одним из таких стволов был построен шалаш, из которого выглядывал Вершко. Молодой подлесок где робко, где смело пытался достигнуть высот зрелых деревьев. Недалеко в лесном прогале играла искрами солнца невеликая речка.