Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Белоусов Сергей

— Он смешной и противный! — заявила Алена. — И шепелявит, как маленький. Не понравился! Весь зеленый и сильно глазки большие. Хотел меня лягушками накормить… Что-то опять есть хочется.

— Некогда, Аленушка! — чуть не заплакала Фантолетта. — Может, бутербродик сделать? С икрой? Ты какую больше любишь, черную или красную?

— С маслом, — ответила девочка. — Только густо намажь, пожалуйста. И сверху — зеленый горошек.

Пока Алена перекусывала, Федя хвалился перед окружающими новой рубахой. Непонятно было, когда он успел ее справить. Но рубашка, белая, с красным пояском, с красными, вышитыми по вороту петушками, действительно была хороша.

— Крепкая, — горячился домовой, — сносу не будет! Да ты порви, ты порви, попробуй!

— В чистом — не на смерть ли собрался? — съехидничал Морковкин.

Федя презрительно показал ему свежее пятно на рукаве. Аленка, доедая бутерброд, продолжала хныкать об исчезнувших валенках и шубке. Домовой ее очень понимал, кипел гневом:

— Жуть не люблю, когда личные вещи пропадают. Из горла вырву у Ляпуса! Ребенка обокрал!

Настроение у всех было напряженно-приподнятым. В троллейбус Печенюшкина поднялись Аленка, Федя, Фантолетта и Морковкин.

— А мы на чем поедем? — заволновалась Лиза.

— На мне, — спокойно ответил Пиччи и исчез. Вместо него стоял у пещеры еще один троллейбус, точная копия первого. Лиза с открытым в изумлении ртом обошла машины. Вся разница: у первой на номерной табличке было написано «Вот и я, ребята», а у второй — просто и скромно — «Печенюшкин».

— Прошу, прошу садиться! — поторопил троллейбус знакомым голосом.

Лиза с коброй покорно уселись, помахали друзьям из окон. Машины съехались, легонько стукнулись лобовыми стеклами, как двое дурашливых мальчишек, и взмыли в воздух, разлетаясь под тупым углом.

Лиза недоверчиво трогала поручни, щупала сиденье.

— Удобно ли тебе, Лизонька? — ласково спросило сиденье голосом Печенюшкина.

Девочка растерянно кивнула, встала, прошла вперед, присела в водительское кресло, погладила руль.

— Крути вправо! — захохотала баранка. Лиза вскочила снова. Ей было не по себе. Проходя к кобре, она покачнулась на вираже, и тут же поручень, изогнувшись, заботливо поддержал ее под локоток.

— Ну как, нравится? — не унимался Пиччи. Точный и выдержанный на земле, под облаками он становился воздушным хулиганом.

— Здорово, — поежилась Лиза, — но все равно неуютно. Словно у кита в брюхе. Нет, как будто живого человека, друга изнутри рассматриваешь.

Цель приближалась. Сбоку мелькнул и пропал замок Уснувшего Рыцаря. Полноводная река Помидорка поплыла под ними. Уже видна была — не больше крышки от чайника — мраморная чаша источника и пестрое скопление народа вокруг нее. Троллейбус, снизившись немного, завис прямо над чашей. Рядом с источником тускло отсвечивали металлом два огромных орудия, и крохотные фигурки солдат копошились возле них.

— Откуда в Фантазилье пушки? — изумился Печенюшкин. — Из музея стащил, негодяй!

— Они что, будут в нас стрелять? — испугалась Лиза. — Мы же невидимы!

— Это настоящий мой троллейбус невидим, — обиделся Пиччи. — А я в решающий момент от врагов не прячусь.

Облачка дыма возникли над пушками, с запозданием раздался грохот, и два снаряда с воем устремились к троллейбусу.

Войско осадило назад, образуя у источника свободное пространство — ждали, что посыплются осколки.

Снаряды приближались, вопя: «Поберегись, взорву!!» Лиза втянула голову в плечи. Кобра не шелохнулась, казалось, она спит.

И вдруг, в самый распоследний миг, у троллейбуса выросли две великаньи руки, ухватили снаряды на лету и стукнули друг о друга, словно драчливых псов. Раздался резкий хлопок, будто лопнуло колесо, и вниз посыпались тысячи разноцветных листочков. Гигантская рука ловко подхватила один листок и прижала к стеклу перед Лизой. Там был нарисован человечек в плаще с серебряным капюшоном, жирно перечеркнутый крест-накрест, и написано: «Дурак ты, Ляпус!»

— Что толку в состязаниях чародеев, — ворчал Печенюшкин-троллейбус, стремительно падая вниз. — И я разозлился — не смог удержаться от глупой выходки…

Обогнав кружащиеся листки, машина буквально рухнула на землю. Толпа еще не успела прихлынуть. Однако, вплотную у чаши источника, тремя тесными кольцами стояли гвардейцы, обнажив мечи. Этим бежать от осколков не имело смысла. За шаг в сторону Ляпус обещал превратить их в дохлых пауков.

Троллейбус исчез. Пиччи-Нюш в белой, распахнутой на груди рубашке стоял перед фантазильцами. Обнаженный клинок его горел, как сто тысяч молний. Ровные белые зубы сверкали в недоброй улыбке. За ним кольцом свернулась кобра. Над телом змеи воздух волнисто дрожал, и Лиза, стоящая в кругу в королевском платье, виделась окружающим точно сквозь марево. Голову девочки венчала корона — для авторитета.

От источника, сзади, полетело в спину Лизе копье с посеребренным древком. Оно пробило бы девочку насквозь, но, ударившись в марево, дрожащее над коброй, отскочило, словно от каменной стены.

Расступившееся воинство медленно двинулось вперед. Но снова застыло, натолкнувшись на взгляд Печенюшкина, горящий ярче лезвия шпаги. Что-то было в нем такое, отчего подкашивались ноги у самых отъявленных головорезов.

И тогда Ляпус в знаменитом плаще с откинутым капюшоном появился из рядов охраны. Оставляя войско за спиной, он двинулся к Печенюшкину.

Аленка, Фантолетта, Федя и Морковкин подлетали к вершине Тики-Даг.

— Платьице красивое намокнет, — горевала девочка. — Можно, я платье сниму, в трусиках останусь? В платьях же не купаются! А я, честно, не утону?

— Нырну вслед за тобой! — успокаивал Федя. — Про то в волшебной книге ничего не сказано. И навстре-е-ечу ветру я плыву-у… — пропел он. — Мыться не люблю, но плаваю как рыба!

Фантолетта сидела тихо, прижимая к себе Аленку. В глазах феи таилась грусть — сказка приближалась к концу, а, значит, предстояло расставанье. Морковкин явно волновался за ребенка. Он все пытался рассказать историю, случившуюся, якобы, с его знакомой, девочкой лет пяти.

— Храбрая была, как лев, — говорил старик. — В ванне всегда ныряла. Озеро увидит — ныряет. Море увидит — ныряет. Шторм в океане, волны высотой в восемнадцать дворцов — все равно ныряет!

— А в бассейн без воды не ныряла? — тихо спросил Федя.

Старик понял, что заврался, безнадежно махнул рукой, покраснел, умолк.

Троллейбус остановился в воздухе у чаши с рубиновым напитком, почти над головой стражников.

— Тише, — прошептала Фантолетта. — И не забывайте, мы невидимы.

Глупус стоял перед своим отрядом. Жестикулируя мягкими зелеными лапами, он держал речь, обмирая от страха. Видя испуг предводителя, стражники тоже отчаянно трусили. Плел водяной несусветную ерунду.

— Сейсяс плилетят, знасит! Бояться нельзя никому, потому сто я сам боюсь! А сто? Излубим на кусоцки, если, конесно, зывы останемся. Как навалимся — и конес! Нам конес! То есть им конес! Не лобей, лебята, и слазу в кусты, то есть на влага! Ула-а-а-а!!

Слыша такое, внешнее кольцо охраны заранее потихоньку расползалось.

Чудесная машина, переместившись немного в сторону, чтоб не задеть оставшихся горе-защитников, опустилась на землю. Троллейбус внезапно вырос из пустоты перед глазами стражи. Полная паника овладела фантазильцами. С дикой скоростью неслись они врассыпную.

Глупус собрал жалкие остатки храбрости. Замахиваясь в пространство непосильно тяжелым мечом, шатаясь, он делал шаг вперед, два назад.

Первым из троллейбуса показался Морковкин. Увидев внушительную фигуру старого чародея, Глупус выронил меч, плюхнулся на колени и отчаянно заорал:

— Ныляй! Ныляй! Я не буду месать, я милный! — и рухнул на бок.

— Глубокий обморок! — удовлетворенно промолвил Морковкин.

Компания друзей стояла у источника наготове, ожидая условленного знака — зеленой ракеты. Алена пальцем попробовала рубиновую жидкость.

— Холодная, но ничего, надо потерпеть, — говорила она, ища одобрения в лицах волшебников, закрытых прозрачными масками от ядовитых испарений.