В Петербурге летом жить можно… - Николай Крыщук

Вот оно, это слово, волшебнее и содержательнее многих, многих… Сколько оттенков, сколько смыслов! Главная моя книга должна непременно иметь форму трактата.

Пришвин, мысливший фундаментально, пришел к полезному выводу: «Больше всех личное начало развито у художников, и потому у них определилась эта надличная сила под именем скуки. И, в конце концов, художник борет скуку обыденности личной волей – в этом и есть чудо искусства и подвиг художника».

Вот и я иду, огибая лужи и соображая, кому подарить сегодняшний золотой сон с запекшейся на губе слюной? Иду и соображаю… И приятно сознавать, что одновременно совершаю подвиг.

То и дело слышу: сумасшедшая жизнь…

Позвольте мне постенать? Вы ведь стенаете! То и дело слышу: сумасшедшая жизнь. Или: жить стало страшно. Даже самый благополучный, разрезая костяным ножом какой-нибудь еженедельник и прихлебывая чай с яичным ликером, и тот не преминет философски вздохнуть: «В странном все-таки мире мы живем, господа».

Ну, так давайте вместе. Ну, чего вы?

Большинство из нас хотя бы время от времени читает газеты, слушает радио и, уж конечно, смотрит телевизор. Кроме собственных ботинок, жадно выпивающих лужи, и прочих бытовых неурядиц и зуботычин, о которых знаем, разумеется, не понаслышке, все остальные сведения о мире черпаем из средств массовой информации, которые сами себя называют собачьей аббревиатурой СМИ. Ну, вот и звереем потихоньку. А кто виноват-то?

Стоит посидеть вечер у телевизора, и жизнь покажется не только странной и дикой, но до того тоскливой, что совы начинают по углам мерещиться. Вот кульминация какого-то боевика: оболганная, униженная, истерзанная героиня кричит: «Убей его!» Не успеешь, несмотря на соблазнительно изодранное платье, посочувствовать ей, как тут же всю эту трагическую картину под эйфорически громкую музыку смывает бирюзовая волна, кружится гроздь рябины и парень с дегенеративным лицом (у нас в рекламе пошла мода на дегенеративные лица) самым хамским образом сует нам под нос шоколад под названием «Ш.О.К.». Как говорится, не слабо.

Потом за лифчик потягивающейся после приятного сна дивы летит капля драгоценного шампуня. Другая красавица, расчесывая платиновые волосы, подмигивает тебе так уличенно, что жена поеживается в кресле. А та говорит недвусмысленно: «Я этого стою!»

Фильм заканчивается, конечно, поцелуем благородного супермена и спасенной возлюбленной. Вокруг них сотни полторы трупов, но камера увлекает уже нас в голубые горы, где героев, после боевых трудов, несомненно, ожидает счастье.

И тут же, без перехода, суровый ведущий возвращает нас к суровой действительности. Тоже горы, но уже не голубые. Тоже трупы, но совсем не безымянные. Палят по невидимым объектам устаревшие бэтээры. Идет зачистка сёл. Зачистка. О, богатый и могучий русский язык.

Какой-то сумасшедший араб угнал самолет в Лондон. Популярный актер празднует неюбилейный день рождения, о чем народ непременно должен знать. Почему-то не сообщают только адрес для поздравительных телеграмм. А жаль. Мы ведь, в сущности, очень отзывчивые.

Где-то изобрели машину с экологически чистым двигателем, чтобы нам в городах было чем дышать. Впрочем, внедрение его в производство – дело утопически далекого будущего. А мы уж будем дышать до конца дней чем бог послал.

А вот Интерфакс передал, что в стране зарегистрировано еще одно общественное объединение под названием «Все на очистку дворов».

Наверное, в пику тем, кто занимается зачисткой сёл.

Или совсем свежая новость: на улице «Угольный тупик Пушкина» сын убил свою мать, разрезал труп на куски и пытался спрятать его в мусорном баке, но был задержан по доносу бдительных соседей. Портрет злодея. Реклама.

Передохнем и мы.

Сидим у экранов, шуршим газетами, ощущаем себя полноправными гражданами озверевшей и обездоленной нации. Так, со всеми вместе, на краю пропасти – почти комфортно. В одиночку только дышим и закусываем. Да и стыдно как-то уходить в личные, читай вечные, вопросы, когда в воздухе пахнет трагедией. Воздух наш, правда, всегда пахнет трагедией, вот и нет времени на личную жизнь. Что говорить, когда даже мент, постукивая о ладонь дубинкой, считает тебя гражданином.

Представьте: идет война. Не какая-нибудь вообще война: Вторая мировая. Датское королевство. Король уже вышел на улицу с желтой звездой на груди или это ему еще предстоит. И вот в это время каждый день, в любую погоду, некий пожилой датчанин в очках прогуливается около маленького пруда неподалеку от своего домика. Подолгу стоит у воды, иногда вылавливает кого-нибудь из жителей пруда, помещает в аквариум или кладет под микроскоп. И так из месяца в месяц, из года в год ходит он к пруду и записывает наблюдения в дневник: «Из пруда скоро выползут первые СТРЕКОЗЫ. Они навсегда оставят мир воды и поселятся в воздухе. Каждый вид появляется в свое строго определенное время. В 1943 году, когда весна была необычайно теплой, стрекозы летали уже 19 апреля – таких ранних стрекоз мне никогда не приходилось видеть. В нынешнем же году их следует ожидать где-то в мае».

Ага. Значит, в 1943-м весна была теплой и чрезвычайно благоприятной для стрекоз. Замечательное наблюдение на фоне происходящего.

Э, а не кощунственно ли это? Не значит ли, что автор просто равнодушен к бедам людским и что стрекозы ближе ему, чем гибнущие тут и там братья по разуму?

Да нет, господа, успокойтесь. Кстати, автор замечательной книжки «Пруд» Ханс Шерфиг был коммунистом. (Не знаю, впрочем, для чего я это сказал? А-а! Так ведь написано в аннотации к книжке советского еще производства. Понятно.) Так вот, дело не в том. Просто мир объемен. Представьте себе! Даже во время войны стрекозы в строго назначенный им срок навсегда покидают мир воды. И этого удивительного происшествия никто и ничто не может отменить.

А в общем, как знаете. Просто в страхе и обиде на государство очень легко сойти с ума. Особенно если вместе. Чего, конечно, и вам не желаю.

Способов сойти с ума много. Бывают еще по крайней мере проблемы личные и метафизические. Простор для выбора. Но при этом надо помнить, что не только металлы, но и болезни бывают благородные и неблагородные.

Хотя сойти с ума за телевизором во многих отношениях выгодно. Главное, никто не заметит.

Услышал тут недавно такой диалог. Первый: «С крышей у меня все в порядке». Второй: «То есть?» Первый: «Едет».

Вот, вот.

Тому обиднее всего. Этому жить вообще невыносимо…

«Обидно, послушай!..»

Я слушаю, как он молчит, укалывая ладонь о щетину, промакивая рукавом давно выпитые светлые глаза, и понимаю каждое слово. Правда, разве не обидно? Вы только вникните в суть! «В лесу родилась елочка. А кто ее родил? Четыре пьяных ежика и лысый крокодил».

А? Вот именно!

Он поет и плачет. Утренняя рюмка подстрекает к самобичеванию и при этом множит обиду.

Тому обиднее всего. Этому – жить вообще невыносимо. Ну, просто «му-у-у»! Звук обиды, заросшей и якобы ясноглазой. Итог – тоска в двух или трех актах с самоубийством в конце. Бросим, как говорится, горсть земли в светлую память. Надеюсь, друзья не оставят семью в покое и не дадут ей испытать до конца горечь утраты.

Дома – соседка. К уху прижата телефонная трубка посредством свернутой головы. В руке котенок размером с ладонь. «Поддай, – говорит в трубку, – еще немного энергии». А на столике блюдце с водой, и палец свободной руки в этой воде. Как бы тоже задумался. «Поддаешь?» Взглянула на меня по-девичьи страстно.

Еще об обиде.

Обиду рекомендую раскладывать по тарелкам и блюдцам, хранить в морозильниках и хлебницах, ронять в фужеры, подсовывать в конфетницы, запихивать за батарею, а крошки сметать на пол и задумчиво растирать ногой. Съесть разом – значит, как минимум, испортить выражение лица на всю жизнь.

Растягивать – не значит длить. Конечно, обида – ртуть. Но разом-то тем более не надо, как ни крути. Утопия выздоровления, в сущности, равна утопии умирания. Смотря какой срок имеем в виду.

Прячу еще в мешки с мукой.

Не пробовали жить на крышах? Там возлюбленных на порядок больше. Никто не в силах сменить среду обитания – только дерзают умственно. А там не одни лишь кошки, уверяю вас. Как и в подвалах – не одни крысы. Обезьяны лазали по деревьям, мы ходим по земле. Это ведь не предел.

Кстати, на деревьях тоже встречаются. И на теплоходах. И в самолетах. И в точках общепита. Я уже не говорю о кипарисовых рощах и альпийских лугах. Не понимаю, зачем людям богатство, как сказал Рокфеллер.

И еще: не стоит браться за китайские иероглифы. Это не производит впечатления. И за кунг-фу. Производит, но не на тех. Надо гулять по набережной, читать Чейза, подставлять шестнадцатый мускул в правом предплечье солнцу, а при этом понимать глазами закат.

Себя неплохо потерять раз-другой. Крыша едет, едет, едет, и ты вдруг оказываешься под чужой. Что за манеры? Что за провинциальная патетика? «Все женщины таковы», «мужчинам свойственно», «нельзя вступить дважды» – что за глубокомыслие! И надо же, наконец, помнить о гигиене!