От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков

дверей учебного корпуса, где уже начались занятия, появляется внушительная делегация. Они идут неторопливо. Конечно, им-то торопиться некуда. Им-то хорошо! Впереди ректор, следом деканы факультетов, полковник Иванов, начальник военной кафедры университета, военком, председатель профкомитета, первый секретарь райкома комсомола.

Командиры отрядов — это аспиранты, возраста от двадцати пяти и старше, большинство с бородками, в стройотрядовских костюмах, стоят возле своих отрядов. Они связующее звено между первокурсниками и высшим начальством. А на среднем звене, как всегда, и лежит основная работа и ответственность.

Дают команду на построение. Ректор подходит к микрофону. Стучит по нему пальцем. Говорит о хорошей традиции, о том, что сегодня первокурсники от Калининграда до Владивостока отправляются на колхозные и совхозные нивы, чтобы помочь сельским труженикам. Это наш патриотический и гражданский долг.

Красноречив первый секретарь комсомола. Ему доставляет наслаждение процесс говорения. Он говорит о подвиге Павки Корчагина, первоцелинников и строителей БАМа. На нем тоже стройотрядовское одеяние, которое стало ему явно тесновато. И плотно обтягивает его фигуру. Вскидывает кулак, как Че Гевара. Лицо его каменеет. Настоящий сфинкс.

— Не подведем!

Полковник Иванов немногословен и конкретен. Дисциплина должна быть, как в армии, приказы беспрекословно исполняются, любые нарушения наказываются. Всё должно быть по принципу «упал — отжался». Хотя про «упал — отжался» он не стал упоминать. Мамочкам не нужно беспокоиться. Это уже не дети, а будущие воины и воительницы, ученые, строители светлого коммунистического будущего. Они уже самостоятельные люди. Родителям не разрешается приезжать в лагерь. Да и времени для встреч не будет. Это не детский сад, а битва за урожай. Без выходных и праздников. Ну, если, конечно, не выпадет тропический ливень или снег толщиной с один метр. Но синоптики обещают, что сентябрь будет теплым и без осадков. Почти без осадков. Услышав про снег, мамочки бледнеют, губы их беззвучно шевелятся. Что они шепчут, молитвы или проклятия, не дано знать. Скорей всего, и то и другое одновременно.

Про валенки, шубу и шапку-ушанку они как раз и позабыли. Совсем закрутились последние дни.

— По автобусам!

Последние объятия, слезы, наставления. Но обязательно что-нибудь важное забудут сказать.

Ребята шумно рассаживаются. Прощальный митинг несколько утомил их. Некоторые даже опасались, что сейчас прозвучит команда «Отбой!». Они возьмутся за ручки и пойдут учиться.

Мамочкам же всё это представлялось, как детский утренник в садике или начальной школе, которые они непременно посещали. Утренник закончится, и всё вернется на круги своя. А разве может быть иначе? Никак не может быть иначе! Ведь это их кровиночка! Мамочки возьмут их за ручки и поведут домой кушать кашку и слушать стишки про телефон и Мойдодыра, слыша которые их детки скрежетали зубами.

Всё! Автобусы медленно выплывают на дорогу. Неужели поехали! Не верилось до последнего момента. Жизнь начинается! Прощай, Академгородок, еще не успевший для большинства стать родным! Но ничего! Всего какой-то месяц на свежем воздухе! С той и другой стороны потянулся бор, замелькали деревушки. Легковые автомобили обгоняли автобусы. За рулем сидели нахмуренные деловые дяденьки. Лес закончился. Потянулись золотые поля, которые разнообразили березовые колки. Листва еще была зеленой. Редко мелькнет желтое или красное пятно.

Свернули с асфальта и запрыгали по грунтовой дороге. То и дело притормаживали. Проносились грузовики, оставляя длинный пыльный шлейф, который никак не хотел оседать и висел в воздухе, как след от турбореактивного самолета. Окна пришлось закрыть. Хотя было жарко.

— Подъезжаем! — говорит Степанов.

Это командир отряда гуманитариев. Аспирант. Робкая черная бородка. Скорей даже длинная щетина. Брюнет с большими черными глазами. Девчонки сразу влюбляются в него. Че Гевара настоящий! Не хватает только легендарного берета и автомата Калашникова. Глядя на него, хочется вскинуть кулак и заорать: «Но пазаран!» В те времена многие хотели быть похожими на Че Гевару. Свои революционеры были какими-то старомодными. Никто из ребят даже и помыслить не мог, что наступят времена, когда кумирами молодежи станут эстрадные певцы и футболисты, которые не умеют забивать голов, зато прекрасно устраивают личный бизнес.

— Это что? — раздался испуганный девичий голос.

Все прильнули к окнам. То, что они увидели, никого не могло оставить равнодушным.

— Картошка, дорогие друзья! — сказал Степанов.

— Это… картошка?

В это невозможно было поверить. Какая же это картошка? Это целая вселенная! Зеленый мир!

Настроение у всех испортилось одновременно. Зеленый океан уходил за горизонт. Можно было только предполагать, что там за горизонтом. Новые океанские дали? Ехали уже довольно долго. Океан не заканчивался. Он был безбрежным.

— Это мы…

— Да! Да! — кивнул Юра Степанов.

Он сразу попросил называть себя по имени. В университете царила демократия. Доброжелательная.

— Мы это должны выкопать, высушить, загрузить, отсортировать и отправить на овощную базу. Брак не допускается. Картофелина должна быть размером не меньше куриного яйца.

— Это же…

Кто-то хотел сказать «невозможно», но вовремя остановился, потому что для советского комсомольца нет ничего невозможного. Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть». Настроение у всех было окончательно испорчено. Воцарилась тишина. Это первое сентября! По шкале радости занимавшее второе, ну, пусть третье место, потому что после долгих летних каникул встречались с друзьями и подругами. Новый год, конечно, на первом месте. День рождения, само собой. А потом уже день знаний. Действительно, «школьные годы чудесные». Но теперь это далекое прошлое, о котором можно вспоминать с умилительной улыбкой. Поймешь это только тогда, когда тебя привезут на картошку. Именно первого сентября. Это вроде как насмешка над бывшими школьниками. Всё познается в сравнении. Ну, почти что всё. Уж слишком были живы воспоминания о первом сентября. К глубочайшему сожалению.

Поэтому все смотрели затравленными зверьками, когда автобусы остановились на площадке перед пионерским лагерем «Морозовский». От одного названия мороз по коже. Построились отрядами перед высоким забором. Забор был сварен из железных прутьев. Ворота были закрыты. Перед ними стоял сторож Василий Иванович, выглядел он как подросток. Лицо морщинистое, худенький. Если он что и мог усторожить, то только банку с бражкой, которую он заквашивал в своей сторожке.

— Концлагерь настоящий! — сказал лохматый юноша, голова которого, видно, не знала, что такое расческа. Лицо у него было крестьянское, широкоскулое, с выпученными глазами.

Сережа Гончаров. Его отец — академик, но никто из первокурсников об этом пока не знал. А когда узнают, то очень удивятся, поскольку он ничуть не был похож на сына академика. В сорок лет Сережа станет доктором исторических наук, будет читать лекции. Кандидатская его диссертация была посвящена коллективизации в Сибири, каким это благом обернулось для сибирских крестьян. Страна Муравия просто. За эту же работу, но только с противоположными выводами о том, каким злом