Жестокая схватка - Фридрих Незнанский

К этому времени Петя уже основательно замерз.

— Но ведь веревки слишком длинные, — сказал он. — Все равно получится, что он будет плавать на поверхности.

— Не будет, — уверенно сказал Виталик. — Главное, чтобы само колесо легло достаточно глубоко. Потом несколько раз нырнем и утянем его вниз. Главное, чтобы на дне было к чему привязать.

— Сам нырять будешь, — возразил Петя. — Я и так тут в воде уже час торчу.

— Все будем нырять, — последовал лаконичный ответ.

Спустя пятнадцать минут Петя сидел на берегу и, затягиваясь папиросой, наблюдал за тем, как Славкин труп медленно погружается в воду.

Время от времени с разных сторон из воды показывались головы товарищей. Они делали несколько глубоких вдохов и вновь ныряли.

Вскоре все было кончено.

Они сидели возле костра, допивали оставшийся самогон и смотрели на огонь.

— Надо прямо сейчас утопить всю одежду, — сказал Виталик. — На всякий случай. Набить камнями и утопить.

— Мне сандалии жалко, — покачал головой Вася. — Что я матери скажу?

— Скажешь, что у тебя их хулиганы украли.

— Может, я лучше их дома в печку кину?

— Надо избавляться от одежды сейчас, а сандалии закинь подальше в озеро, — настойчиво повторил Виталик. — Или ты для легавых следы оставить хочешь?

— Не хочу, — покачал головой Вася.

Здесь же, возле костра, они поклялись друг другу хранить эту тайну.

В тот момент они даже не подозревали, как быстро это событие исчезнет из их памяти. Как оно вначале сольется со всеми другими событиями того лета восемьдесят четвертого года. А еще спустя несколько лет вообще останется в каком-то далеком и очень странном времени под названием «детство».

И все же Петр подумает, что этот их поступок на самом деле явился началом какой-то другой жизни, в которой за все свои поступки придется платить, но никто не знает, когда наступит срок расплаты.

Глава вторая

На следующий день Петя проснулся только в четвертом часу. Он долго лежал на спине, тупо разглядывая потрескавшийся потолок. События вчерашней ночи казались дурным сном, он не мог поверить, что все это произошло на самом деле. Но он знал, что это произошло.

Славки Горячева больше нет. Они его убили. Забили до смерти. Утопили труп. И в данный момент тело находится на дне лесного пруда, привязанное к железному колесу от лифта.

«Нас поймают, — подумал Петя. — На что мы рассчитывали? Славкин отец поставит на уши всю местную милицию. И нас поймают».

Он откинул одеяло и сел на кровати, обхватив голову руками.

«А вдруг он отвязался и всплыл? — подумал Петя. — Веревка в воде размокает. Или ее перегрызли водяные крысы? Или рыбы?»

Ему представилось мертвое Славкино лицо, все облепленное мальками. Мальки вплывали в открытый рот, вылезали из носа. Небольшая стайка поедала Славкины глаза.

«Поскорей бы они его сожрали, — подумал Петя. — Сожрут, и все будет в порядке».

Он встал и прошел на кухню. Сквозь окно увидел копающуюся в огороде мать.

«Странно, как она может постоянно что-то делать? Что вообще можно делать на огороде целыми днями? А она вот находит».

Открыв холодильник, Петя достал оттуда трехлитровую банку с молоком и начал пить прямо из банки. Разумеется, именно в этот момент с огорода вернулась мать. Она ненавидела, когда он пил из банки.

— Сколько тебе можно говорить — не пей из банки! Где шлялся опять всю ночь?

— Гулял.

— Опять пили. — Это прозвучало не как вопрос, а как констатация.

— Ну и что?

«Сейчас начнется, — подумал Петя. — Надо побыстрее линять отсюда».

Он оказался прав, действительно началось. Мать тяжело опустилась на стул и принялась за свою ежедневную проповедь:

— Вырастила урода. Совсем совесть потерял. Думаешь, если отца нет, то можно делать что угодно.

— А чего же ты растила урода? Вырастила бы нормального человека.

— Ты как с матерью разговариваешь, неблагодарный? — В ее голосе послышались с трудом сдерживаемые слезы.

— А за что мне быть благодарным? — Петя с ненавистью посмотрел на убогую окружающую обстановку. — За это?

— Свинья, — заплакала мать. — Был бы жив отец, он бы тебе показал…

Петин отец не был мужественным лесником, павшим от пули браконьера, или героическим исследователем Арктики. Его зарезали в пьяной драке. Ножи были в руках у обоих дерущихся, но Петин отец оказался более пьяным и соответственно менее боеспособным.

Если бы Петин отец оказался более трезвым, чем его противник, он до сих пор отбывал бы наказание в местах не столь отдаленных.

И все же отца Петя любил. Он помнил, как они ходили на рыбалку. Петин отец был заядлым рыболовом. И несмотря на то что жили они бедно и все свободные деньги отец тратил на горячительные напитки, он все-таки сумел отложить сумму, необходимую для приобретения небольшой дешевенькой резиновой лодки.

Не было ничего увлекательней для маленького Пети, чем сидеть на полу вместе с отцом и чинить прорванный бредень или мастерить очередную донку. А потом, уже на озере, плыть, дрожа от утреннего тумана, и вытаскивать из холодной воды запутавшуюся в сетях рыбу.

Рыбу отец носил на рынок и продавал. Полученные деньги шли на водку, но каждый раз что-нибудь перепадало и Пете — кулек ягод, петушок на палочке, стакан семечек, кусок медовых сот. Иногда, когда улов оказывался удачным, отец покупал у кавказских торговцев один персик, и Петя старался растянуть удовольствие. Полусъеденный персик покрывался пылью, вокруг кружилось полчище мух, а Петя все не доедал его, стараясь, чтобы как можно большее количество людей увидело, какой хороший у него персик.

Впрочем, иногда у отца случался запой, и тогда он оптом отдавал всю пойманную рыбу бабе Наде, меняя ее сразу на самогон. Ушлая баба Надя коптила рыбу на маленькой коптильне и продавала ее на рынке уже втридорога.

И каждый раз, когда отец впоследствии видел на рынке ее товар, он, вздыхая, говорил Пете:

— Эх, сынок, вот видишь, как люди умеют устраиваться? Если бы я не пил да был похитрее, давно бы стал миллионером. Купили бы мотоцикл с коляской, матери твоей платье новое импортное и зажили бы как люди!

От мысли о том, что он никогда не сможет жить «как люди», мучающей каждого пьющего русского человека, желание выпить за свою несложившуюся жизнь только усиливалось.

По большим праздникам — Новый год, или седьмое ноября, или майские праздники — отец наливал сто грамм и Пете. На все возражения со стороны матери он всегда произносил одну и ту же фразу:

— Он — мужик, пускай привыкает с детства. Пускай учится, пока я жив.

Водка Пете не нравилась, но чувство приобщенности к взрослому миру перевешивало. Он старался пить не морщась, закусывал соленым огурцом и сдерживал готовые брызнуть из глаз слезы.

А однажды к ним в дом постучал участковый и, пройдя на кухню, долго говорил о чем-то с матерью. Стараясь, чтобы его не услышали, Петя вжался в стену и слушал.

Многое из того, что говорил участковый, было непонятно, но одно Петя понял — отца зарезали, и сейчас он лежит на улице возле местной пивной.

Участковый пришел за матерью, чтобы составить протокол опознания.

Петя выбежал из дома и понесся по направлению к пивной.

Толпу он увидел уже издали. Мужики, обычные посетители заведения, стояли полукругом и мрачно смотрели вниз. Там же находились и все местные милиционеры в количестве двух человек.

Протиснувшись сквозь людей, Петя увидел отца.

Спустя три минуты из пивной вышла буфетчица, неся в руках большую клеенчатую скатерть, во многих местах прорезанную завсегдатаями пивной. Этой клеенкой накрыли тело отца.

Именно в этот момент он отчетливо понял, что отца больше нет и что этот персик ему уже никто никогда не купит.

После этого он заревел…

— Сколько можно про отца? — крикнул он. — Как он вообще мог жениться на такой дуре?

— Свинья, — монотонно продолжала причитать мать. — Свинья неблагодарная.

Петя сам не понял, как его правая рука непроизвольно сжалась в кулак и как в следующий момент этот кулак вылетел вперед.

Мать охнула и тут же замолчала.

Она держалась за щеку и испуганно смотрела на сына. Да, он действительно часто грубил ей, пил, мог не ночевать дома. Но того, что он может поднять на нее руку, она не ожидала.

Не произнеся ни слова, Петя отступил на два шага назад и, сорвавшись с места, пулей бросился вон из дома.

Он бежал, не разбирая пути, бежал до тех пор, пока не запыхался. Остановился уже далеко за деревней, возле старого колхозного загона для скота.

Потом, забившись в самый дальний угол, курил одну за другой вонючие папиросы, от которых жгло горло, и дрожал. Сотни мыслей проносились в его голове, но ни одна из них не была достаточно весомой, чтобы он мог на ней остановится. И лишь когда он начал успокаиваться, его сознание начала заполнять одна-единственная мысль. Он понял, что снова думает о лежащем на дне лесного озера трупе Славки Горячева.